Злая. Плохая. Хороший.

Oh No! This is a Road to Hell

Chris Rea “Road to Hell”

Чёртов фронтир. Навеки проклятая, обречённая земля, пропитанная ядом минувшей войны. Раскалённая сковородка на личной кухне самого дьявола; попробуй-ка выжить здесь, где от горизонта до горизонта – мёртвые бурые равнины, где днем температура поднимается до +40, а ночью падает до -20, где убийственное солнце и ледяная луна выжигают душу и тело до самого дна. Здесь кровь человеческая куда дешевле воды, да и проливается она намного чаще, вскипая на ненасытной и бесплодной почве. Здесь практически нет жизни – серые колючие растения, маленькие проворные ящерицы и развалины, развалины всюду, опалённые вихрем войны, они торчат то тут, то там, гротескной своей кошмарностью рождая в памяти жуткие картины прошлого.… И небо – красное, как сама кровь; небо, в котором пылает злобный жёлтый глаз Солнца. Это фронтир. И если фронтир спросит – надо суметь ответить. Иначе никак.

Людей способных ответить и тем самым – выжить – мало. Людей и без того мало, но таких, как они – единицы. Они похожи друг на друга – раннеры, ганфайтеры, мусорщики, механисты…. Их носит по фронтиру раскалённым ветром равнин, словно перекати поле, бросая из края в край и нередко сталкивая друг с другом – и тогда гремят выстрелы и льется кровь. Они такие же, как и эта негостеприимная, суровая земля, на которой они выживают – обожженные, прокалённые дочерна, продавшие остатки души огнедышащему и ненасытному божеству. Фронтиру. Патроны, оружие и вода – ценнее для них ничего нет. И конечно, их стальные кони – байки, грузовики, багги; чудом уцелевшие в горниле той всё испепеляющей войны или собираемые из того, что есть под рукой. И горючка – кровь их коней. Люди фронтира….

Он сидел в скупой тени одинокой скалы, вяло пересыпая в пальцах сухой песок. Рядом на земле лежал шлем; по матово-чёрному, иссечённому ударами бесчисленных песчаных бурь стеклу забрала неторопливо ползла ящерица. Мотоцикл стоял неподалеку, чёрные, высоко задранные трубы глушителей всё ещё дымились; тихонько потрескивал, остывая, двигатель. Справа от сиденья торчал в специальном креплении дробовик; приклад его был расколот в нескольких местах и стянут стальной проволокой. Слепящее белое солнце замерло в самом зените; воздух был раскалён и обжигал горло, и в нём не было ни намека на движение. В мертвенном мареве расплывался горизонт.

Он отстегнул от пояса флягу, потряс её, прислушиваясь. Воды было немного, на донышке. Он неторопливо, с предвкушением, свинтил крышку, сделал маленький глоток. Покатал тёплую, отдающую затхлостью воду во рту, смачивая нёбо и гортань. Проглотил. Завинтил крышку и закрыл глаза, ощущая, как жидкость растекается по порам его тела, насыщая, словно губку.

Вода почти кончилась; еды тоже уже не было, а до ближайшей станции оставалось километров пятьдесят. Придется менять горючку на воду, расслабленно подумал он. Горючки у него было много, три пятилитровых бутыли – вполне хватит, чтобы отвезти груз, вернуться обратно и выменять воды.

Ящерица заползла на самый купол шлема и замерла там, где от руки белой краской было выведено «03». Что это значило, он помнил смутно, и неясные эти воспоминания были мучительными и тревожащими. Он не хотел ничего вспоминать, потому что в памяти этой таилась война, разрушившая – и в этом была и его вина – землю…. Но вместе с тем было и ещё что-то, из-за чего он не мог отказаться от странной этой надписи – это был некий символ, что-то означавшее избранность, которой он и стыдился, и гордился одновременно….

Он провел рукой по давно не мытым чёрным волосам, откинулся назад, прижавшись спиной к горячей скале, и попробовал заснуть.

Солнце нещадно жгло глаза даже сквозь сомкнутые веки. Еле слышно шуршал раскалённый песок; поскрипывал в такт дыханию комбинезон. Очень хотелось включить плеер и вставить в уши черные вкладыши наушников, но у него оставалось только две батарейки; к тому же, фронтир не простил бы такой слабости.

Что-то хрустнуло справа, и он тут же перекатился в сторону, уходя с линии возможного огня, выхватывая из кобуры пистолет и направляя его на этот чужой звук. Там было пусто.

- Хреновый из тебя ганфайтер. – насмешливо сказали у него за спиной. – Бросай свою пушку и поворачивайся. Медленно и без фокусов.

Он выругался про себя, аккуратно положил на землю девятимиллиметровую «беретту» и встал, оборачиваясь, держа на виду руки.

Прямо в лицо ему смотрели дула двух револьверов – древних, как само Солнце, «Уайтхорсов» 45-го калибра – чудовищно огромные, словно гаубицы; а поверх них, под откинутым забралом алого шлема, прищуривались холодные синие глаза, в глубине которых плясало безумие. Хорошо знакомое безумие….

- Твою мать! – с досадой и облегчением выругался он и опустил руки. – Ну и шуточки у тебя!.. – а в душе рождалось облегчение, и в этом тоже таились воспоминания, болезненные и сладкие, и от вида этого лица заныло старой знакомой болью сердце….

Она захохотала, убирая револьверы.

- Слизняком родился, слизняком и помрёшь, Синдзи! – весело сказала она и плюхнулась на землю, с наслаждением вытягивая длинные ноги. Красный обтягивающий комбинезон протестующее заскрипел. – Ну кто дрыхнет в таком месте?! Торчишь тут, как прыщ на заднице! Не-ет, только ты на такое и способен….

- Да пошла ты. – с отвращением сказал он, подбирая пистолет.

- Да ладно тебе! Ты что, обиделся?! Брось, это ведь шутка была! Давай лучше выпьем за встречу, у меня как раз есть немного виски!

Перед виски устоять было трудно, и он, кляня себя за слабохарактерность, опустился рядом с ней на землю.

Она стащила с головы шлем – шикарный, навороченный, с четырьмя зрачками-камерами бокового и заднего обзора, заулыбалась, рассыпав по плечам роскошные рыжие волосы, и он исподволь залюбовался ей, поневоле сравнивая с той, прошлой…. Вспомнил о её выходке, нахмурился.

- Где байк оставила? – спросил он, осматриваясь вокруг.

- За скалой стоит.

Он подозрительно прищурился:

- Что-то я двигателя не слышал….

- Горючка кончилась. – равнодушно отозвалась она. – На руках пришлось катить. М-да, когда же мы с тобой последний раз виделись?... Ну, благослови Лилит эту встречу! За фронтир! – она глотнула из снятой с пояса фляги, закашлялась, протянула ему. – Держи…

Он принял флягу, посмотрел в равнодушное небо.

- За фронтир…. – выдохнул и сделал хороший глоток.

Виски было кукурузное, дерьмовой очистки, от сивушных паров его едва не вывернуло, и он еле удержал на месте бунтующий желудок.

- Пресвятой Евангелион, ну и дрянь. – отдышавшись, хрипло сказал он. – Где в наших пустошах делают такое дерьмо?

Вопрос был так себе, на троечку, и оба это знали. Где ещё в пустоши можно было достать виски?

- У Докторши брала. – по-прежнему равнодушно ответила она и забрала у него флягу. – Твое здоровье….

- Разве эта старая сука ещё жива? – дежурно удивился он. – Поговаривали, что кто-то не пожалел на неё пулю, и она давно уж прошла Комплементацию.

- Поговаривали. – кивнула она. – Поговаривали ещё, что твой папаша её и грохнул невесть за какие прегрешения.

- Вот это точно брехня. – сказал он. – Папаша у меня после Третьего Удара уже ни на что не способен – только под себя гадит да молитвы Лилит всё бормочет.

Она глотнула и снова закашлялась.

- М-да. – раздумчиво сказала она. – Гадость та ещё, но где сейчас найдешь лучше? Эх, вот в те времена….

- Не надо про те времена, Аска. – занервничал он. – Лучше оставь-ка те времена в покое.

- Так всё и не хочешь вспоминать? – со смешком спросила она. – Слизняк ты всё-таки и трус. Хотя…. Наверное, правильно делаешь. Мне вот тоже…. – она оборвала себя на половине фразы.

Воцарилось молчание. Ходила по рукам фляга; неспешно побулькивало в ней, убывая постепенно, виски.

Те времена…. Да не было тех времен, неожиданно озлобляясь, подумал он. Ничего не было. И нет. И уже никогда ничего не будет. Есть только фронтир; фронтир, палящее солнце, вечно барахлящий мотоцикл и пистолет в кобуре. И дорога – бесконечная и бессмысленная, мёртвая как сама Вселенная, дорога от горизонта от горизонта, в зареве плавящегося солнца, красной пыли и вечно сожженного горла. Бегство от себя… к себе.

И она вот есть, подумал он, косясь на неё. Раз в несколько месяцев или год или несколько недель… когда Лилит приведет, краткая встреча, несколько дежурных фраз, несколько глотков виски вместе или даже воды, порой – десятка два выстрелов по какому-нибудь противнику, и опять – фронтир, разносящий их в стороны, и горько-сладкие воспоминания….

- Как дела-то, раннер? – вяло спросила она – без особого интереса, так, чтобы разговор поддержать. – Куда сейчас бежишь?

- Да как обычно всё. – тоже вяло ответил он. – Байк вечно сыплется на ходу, работы мало…. Вода всё хуже и хуже. Виски вон тоже…. – он фыркнул. – Дрянь. «Ангелы» недавно на базу налетели… как всегда, много шума и мало толку. Сейчас вот до Мардука еду, груз надо скинуть.

- Дешёвка. – она с презрением сплюнула. – Всё по мелочам возишься…. Не надоело? Предлагала ведь я тебе – давай вместе работать! Горя бы не знали!

- То-то я гляжу, ты горя не знаешь – с пустым баком. – он невесело хмыкнул. – Нет, спасибо, я уж лучше так…. Я уже не ганфайтер… ладно, я им и не был никогда, и теперь становиться не хочу. Хватило мне… в прошлой жизни драк. Мне сейчас только до своей Комплементации дотянуть бы.

- Ну и дурак. – беззлобно сказала она. Булькнула фляга. – Дашь горючки? Я тебе патронов для дробовика подкину…. Тридцатку, пойдет?

- Да на кой хрен мне твои патроны? – он слабо усмехнулся. – Если нападет кто… да те же «ангелы», чёрта с два я от них отобьюсь, что с патронами, что без них. А горючки я тебе и так дам, сама же знаешь.

Она ненадолго задумалась.

- Ладно, тогда я с тобой до Мардука доеду. – сказала она. – Ты там один не прорвешься, так что тебе такой ганфайтер, как я, пригодится.

- А чего там такого? – удивился он. – Спокойная же дорога была…. Или опять мусорщики шалят?

Она с презрением отмахнулась:

- Какие мусорщики?! Мусорщики – это так, детишки в песочнице возятся…. Там Первая на дороге обосновалась.

Он тщательно обдумал её слова.

- Вот дерьмо. – наконец сказал он. – Давненько про неё слышно не было.

Она кивнула.

- Это точно. – сказала она. – Недавно появилась…. Уж не знаю, из какого ада её выпустили, но злая, говорят, как все Ангелы вместе взятые. Не эти «ангелы», придурки чёртовы, а те… старые. Истинные. Не хотела бы я ей попасться….

- Вот дерьмо. – снова сказал он.

- Может, не поедешь туда? – вдруг с неожиданной робостью предложила она. – Хоть ты и слизняк никчёмный, но не хочется мне что-то, чтобы тебя пристрелили.

Он покачал головой.

- Нет уж. Не буду же я вечно от неё убегать.

- Не понимаю я тебя. – со вздохом сказала она и села, скрестив ноги.

- Думаешь, я понимаю? – отозвался он. – Нет, пора с этим делом кончать…. Ладно, подкатывай байк свой, заправим его да двинемся…. Или ночью поедем?

- С ума сошел? У меня комбинезон без подогрева, я в нем сдохну ночью!

- Ну вот, а говоришь, горя бы не знали…. Бак пустой, комбинезон без подогрева…. Ганфайтер хренов, блин. У тебя что, работы нет?

- Да какая, в задницу, работа нынче? – отозвалась она с натугой, налегая на руль своего тяжелого алого мотоцикла. – Весь этот мир катится в чёртову бездну, какая может быть работа?! Да и кому сейчас нужны ганфайтеры? Люди хотят хоть чуть-чуть пожить мирно….

- Да уж…. Весь этот грёбаный мир катится в бездну…. – сказал он, вытаскивая из перекидной сумки бутыль с горючкой. – Открывай бак, что ли….

- Боишься? – спросила она через некоторое время; она уже восседала в седле своего мотоцикла, широко расставив длинные ноги; шлем она держала в руках.

Он посмотрел на неё. Поправил без надобности дробовик в креплении.

- Боюсь. – признался он. – До самой усрачки боюсь. – и рывком нахлобучил шлем. Захлопнул забрало и сделал резкий жест рукой – невысокий, затянутый в тёмно-фиолетовый комбинезон с броневыми вставками на груди…. Взревел двигатель, мгновением позже, в унисон, но куда басовитее, второй. Два мощных стальных зверя выдохнули сизые струи дыма и, взметнув широкими задними шинами шлейфы песка и мелких камней, сорвались с места – туда, к горизонту, в выжженную солнцем пустоту, где правила балом сама Смерть. И замершая в тени скалы ящерица проводила их долгим немигающим взглядом своих равнодушных бисеринок-глаз, а затем, сверкнув на солнце слюдяной струйкой, скрылась в какой-то трещине.

Их накрыли, когда до Мардука оставалось километров пятнадцать не больше. Громоподобный звук выстрела словно бичом рассек безжизненную пустыню, пуля пробила переднее колесо его мотоцикла, и он вылетел из седла. Грохнулся так, что вышибло дух, покатился, наконец замер, ошалело мотая головой, увидел, как падает набок красный мотоцикл, рванул из кобуры пистолет и побежал на помощь к ней, невольно со страхом ожидая, что вторая пуля достанется уже его телу…. Грохнул ещё один выстрел, и что-то ударило его под ноги, так, что он снова покатился, потом сильная рука рванула его за шиворот, в ухо выдохнули:

- Видишь развалины?... Бегом туда! Я прикрою! Пошёл!

И он побежал, вжимая голову в плечи, а сзади суматошно ударил автомат, захлебываясь короткими злыми очередями, она не жалела патронов, а он бежал изо всех сил, и мир сузился для него до пролома в полуобвалившейся стене какого-то древнего, почерневшего здания, даже не здания, ошмётка какого-то, огрызка жалкого величественных былых времен, и добежал, а выстрелы всё грохотали, и он ввалился в пыльную и душную темень, упал, ударившись плечом о торчавшую из земли железяку, торопливо развернулся, вскидывая пистолет….

Её не было нигде видно, и он с ужасом заметался взглядом, страшась увидеть безжизненное тело в красном комбинезоне, но видел только зарывшиеся в снег мотоциклы….

Выстрелы прекратились. Было тихо.

- Вот дерьмо. – еле слышно пробормотал он, вжимаясь в стену. – Ну и дерьмо….

Фронтир. Чёртов дерьмовый фронтир!

Выстрел. Тяжёлый, гулкий, от него дрогнула земля и эхо раскатилось на километры вокруг… и тут же вновь хлестнули автоматные очереди, и он, высунувшись, заметил, как пули выбивают фонтанчики земли на вершине дальнего холма. Он нацелил туда свою «беретту» и три раза выстрелил; краем глаза уловил движение – метнулась от лежащего на земле мотоцикла затянутая в красный комбинезон фигура, огрызаясь на бегу короткими очередями, и он стал жать на курок, высаживая выстрел за выстрелом, пока не опустел магазин, рука дернулась за новым, и тут она влетела в проем, едва не сбив его с ног. Полетел в сторону отброшенный автомат.

- Пусто! – хрипло выдохнула она, отскакивая под прикрытие стены и выхватывая револьверы. – Где твой дробовик?!

- На мотоцикле. – ответил он.

- Срань Господня! – выругалась она. – С оптикой эта сучка перещелкает нас здесь в два счёта…. Mein Gott!

Очередная пуля проделала в стене дыру размером с кулак.

- Мать Лилит, это из чего она стреляет?! – потрясённо спросил он. – Из пушки, что ли, противотанковой?!

Она высунулась, быстро сделала несколько выстрелов и спряталась вновь.

- Что-то типа «Баррета», насколько я понимаю. – сказала она. – Если не он самый…. Аянами! – вдруг заорала она так, что у него заложило уши. – Какого хрена тебе от нас надо?!

Ответом ей стала новая дыра в стене – в неприятной близости от его головы, и он поспешил залечь.

- Аянами! – снова закричала она. – Хватит уже дурака валять, давай поговорим спокойно, без этой чёртовой пальбы!

Выстрел.

- Вот сука упорная. – проворчала она, подобралась к пролому и ещё несколько раз выстрелила. – Аянами! Рэй! Разве так со старыми друзьями при встрече здороваются?!

Выстрел.

- Так я и знала – не друг я ей вовсе…. Рэй, тварь долбанная, Евой клянусь, я продырявлю твою тупую синеволосую башку!

Выстрел. И сразу же ещё один.

- М-да, не надо было этого говорить…. Грёбаная кукла…. Рэй, чтоб тебе в Нижнюю Догму провалиться, хватит уже дурить! Мы же столько вместе пережили!

Выстрел.

- у меня уже голова от этого грохота раскалывается…. Чтоб я ещё когда с ней заговорила, если выживу, конечно…. Аянами, Himmelherrgott! Ты же Синдзи пристрелишь!

Тишина.

- Гляди-ка, сработало. – удивилась она, проворно перезаряжая револьверы.

- Да чёрта с два. – мрачно сказал он. – Скорее уж, магазин меняет…. Рэй, это я, Синдзи! Поговорим, Рэй?!

Выстрел.

- Вот дерьмо всё-таки…. Рэй, прости меня! Мне и в самом деле жаль, что всё так вышло! Я вовсе не хотел, чтобы ты страдала!

Выстрел.

- Похоже, разумные доводы тут не действуют…. – проворчала она. – Сматываться отсюда надо. Будут ещё идеи?

- Сматываться? Что, труса празднуешь?

- Ещё как! – зло огрызнулась она. – С этой невменяемой нормально не договоришься… она так и жаждет наши трупы увидеть. Разве что в вестерн поиграть?... А что, это мысль! – её глаза нехорошо сверкнули. И ему это не понравилось, показалось ему, что нечто… самоубийственное, безумное, жертвенное было в этом блеске. – Рэй! – заорала она. – Предлагаю решить всё раз и навсегда! Один на один, как ганфайтер с ганфайтером!

Тишина. Затем до них долетело:

- …Согласна!

- Ладно, бросай винтовку и выходи! – крикнула она. – У меня только револьверы!

- Ты что делаешь?! – зашипел он. – Сдурела нахрен?!

Она посмотрела искоса на него и неожиданно мягко улыбнулась.

- Это фронтир. – с грустью сказала она. – Это фронтир, Синдзи, а я ганфайтер. Мы живем по законам фронтира и решаем всё по законам фронтира. Это мир, который мы сами себе создали, помнишь? Хорош он или плох, но это наш мир. И он спрашивает с нас – с нас двоих, здесь и сейчас. И ему нужно ответить.

Она стащила с головы шлем. Вложила револьверы в кобуры. Выглянула осторожно в пролом.

С вершины холма неторопливо спускалась фигурка в белом комбинезоне. Шлема на ней не было, и ветер ворошил синие волосы.

- Идет. – с каким-то отчаянием в голосе сказала она. – Эй, Синдзи! Сиди здесь и не высовывайся, пока всё не кончится! Если что… беги к моему байку, он в порядке, а её я постараюсь отвлечь. Уматывай отсюда как можно быстрее… надеюсь, свидимся ещё. Рэй, я выхожу! – и она стремительно шагнула наружу, под яростное слепящее солнце, а он, оглушённый и растерянный, остался внутри….

Они остановились метрах в двадцати от друг друга.

- Ну, привет, Рэй. – сказала рыжеволосая. – Давно не виделись.

- Давно. – безразлично сказала Рэй. – Ты всё ещё ганфайтер?

Аска сплюнула.

- Да какой из меня ганфайтер? – ответила она. – Так, видимость одна. Пытаюсь хоть чем-то заполнить эту сраную жизнь…. А ты? Всё пытаешься отомстить?

- Видимость одна. – ответила её же словами Рэй. – Нам дано существование, но не дано смысла в нём.

Аска покивала.

- Верно…. А знаешь, я даже немного жалею о том, что было. По крайней мере, это была настоящая жизнь.

- Не знаю. – холодно сказала Рэй. – Что толку вспоминать то, что уже было?

- Верно. – повторила Аска.

Они помолчали, внимательно разглядывая друг друга.

- А ты практически не изменилась. – наконец сказала Аска. – Нашла рецепт вечной молодости?

- А ты, похоже, научилась нормальному общению? – отпарировала Рэй. – Раньше ты иначе как криком не разговаривала….

Аска ухмыльнулась.

- Неплохо, неплохо, Чудо-девочка….

- Хватит говорить. – отрезала Рэй. – Мы обе прекрасно знаем, что происходит на самом деле.

Аска вновь покивала.

- Я его тебе не отдам. Он выбрал меня.

- Он сам не знает, что он выбрал. – возразила Рэй. – Ты всего лишь оказалась с ним рядом, когда всё это началось. Он нужен мне.

- Я его тебе не отдам. – резко сказала Аска.

- Тогда у нас нет другого выхода. – сказала Рэй.

- Да. – согласилась Аска. – И я готова. На счёт три…. Раз…. Два….

Что такое ганфайтер? Тот, для кого в определённые моменты исчезает весь мир, и остаются лишь скользящая вниз по бедру ладонь, прохладня рубчатая рукоять оружия и фигура на линии огня; она не живая, эта фигура, она всего лишь картонная мишень, которую нужно как можно быстрее поразить. Ганфайтер – это тот, кто сливается в такие моменты со своим оружием воедино, и спусковой крючок – это пружина, удерживающая весь его организм, сконцентрированный в одном-единственном кусочке металла, том самом, что должен поразить мишень. Ганфайтер – не снайпер; ганфайтер танцует со смертью накоротке, он дуэлянт, бретёр, и длина его клинка – дистанция его выстрела; он словно фехтовальщик, вот только выпады его шпаги раскалены и наносятся с бешеной скоростью….

- Три!

Выстрелы прогрохотали почти одновременно. Тяжелая пуля 45-го калибра ударила Рэй в грудь, отбросив и опрокинув её хрупкое тело; по белому комбинезону стремительно расползалось кровавое пятно. Побелевшие губы разомкнулись, и с них вместе с багровой пеной слетело хрипло «А-ах….» Пальцы последними судорожными движениями скребли ненасытную и податливую землю, мутнеющие красные глаза слепо уставились на обжигающее солнце.

- Вот и всё. – устало пробормотала Аска и покачнулась. Прижала ладонь к левому боку, отняла…. С удивлением посмотрела на окрасившиеся алым пальцы. – Вот как. – сказала она и засмеялась, чувствуя, как внутри неё рождается боль. – Вот как. – повторила она и упала на колени. – Ну и дерьмо. – она выронила револьвер, медленно легла на бок, подтянув к груди колени, и закрыла глаза. Тело её содрогнулось и замерло.

Дымились на проклятой, обожженной земле, сверкая медными боками, две гильзы; на них отражалось равнодушное солнце.

выскочила из какой-то неприметной трещины и полилась блестящей слюдяной струей ящерица; замерла, уткнув рогатую голову в неподвижное бедро Рэй.

Если фронтир спросит – нужно ответить. Только так, и не иначе. Он знал этот закон, но… ответить не сумел. Он проиграл. Проиграл две жизни.

Он сидел, прижавшись спиной к остывающей, но всё ещё теплой стене разрушенного здания и пересыпал между пальцами песок, бездумно глядя на пляшущие языки огня, жадно лизавшие остовы двух мотоциклов. Третий, алый как сама кровь, стоял неподалеку. Солнце зашло, и быстро холодало; на земле уже осел иней и сухой морозный воздух перехватывал горло.

Во фляге ещё оставалось немного виски, и он потягивал его маленькими глотками, провожая тех, кого сожрал фронтир. Что ж… их ждала Комплементация, а его – долгое и скорбное одиночество.

Он похоронил их в развалинах, насыпал на могилы камней, положил сверху шлемы – красный и белый – и долго стоял над ними. Хотелось что-то сказать, но слов не было. В конце концов он просто ушел.

Даже ночью небо было красным. Звезды… какие, к чертям звезды? Звезд не было после Третьего Удара. Фронтир, мать его. Чёртов фронтир – вот и всё, что было.

Он допил виски и пристегнул флягу к поясу. Надел шлем, сел на мотоцикл. Посмотрел на догорающий огонь и включил двигатель.

Чётров проклятый фронтир. Сплошное безумие. Дерьмо. Когда-нибудь фронтир сожрёт и его, и тогда наконец всё будет окончено. Раз и навсегда.

Взревел двигатель, глушители выплюнули струи дыма, и на какой-то миг ему вдруг показалось, что в унисон ревут ещё два двигателя, и ещё два байка застыли по бокам от него, и в седлах их… но это было лишь на миг. Затем колеса вышвырнули шлейф песка и камней, и алый болид рванулся в ночь и ледяной холод пустошей.

Его ждала долгая дорога. Долгая, ветреная дорога. Дорога в ад.