— Вам следует увидеть кое-что перед встречей с ним, — сказал Тэйпер. — Мы только сейчас сделали это доступным вам. Важно, чтобы у вас была вся информация, прежде чем вы увидитесь с ним.

            Он толкнул папку к Мане своими толстыми пальцами.

            — Что… — она покачала головой, открыв её. — Сэр, что это такое?

            — Его предсмертная записка.

            — Он… мёртв?

            — Нет, — нахмурясь, сказал Тэйпер, — попытка была неудачной.

            Она разглядывала аккуратно напечатанную копию с тремя словами, написанными точным чётким почерком.

            Каору. Мисато. Аянами.

            — Это всё, что он написал, сэр? — спросила она.

            — Да. Мы, конечно, знаем, кто последние двое. Первый и по сей день для всех остается загадкой.

            — Одноклассник? Друг?

            — Мы думали об этом. Поверьте, мы размышляем над этим уже долгое время, — Тэйпер вздохнул. — Мы искали в школьных ведомостях, документах NERV, личных дневниках… во всех письменных записях Токио-3. Ничего. У нас было несколько зацепок, но ни у кого, кто бы контактировал с Икари. Мы в тупике.

            — Сэр, кто-нибудь спрашивал его?

            — Конечно, но он не говорит об этом, — Тэйпер поджал губы. — Ранние отчёты по нему, когда он впервые попал к нам семь лет назад, сильно отличаются от нынешних, с которыми вы знакомы. Переломным, так сказать, моментом была его попытка самоубийства. С тех пор он стал… другим.

            Мана отвела взгляд.

            — Чем отличались ранние отчёты, сэр?

            — Он был безумен, — сказал Тэйпер. На его угловатом лице не было видно ни сочувствия, ни каких-либо других эмоций. — Он был совершенно безумен. Его приходилось изолировать практически на каждой встрече. Врачи кололи ему успокоительное, но это только прекращало припадки. Казалось, любая мелочь могла завести его.

            — Что вы имеете в виду, сэр?

            — Он сильно ранил себя, из-за чего отправлялся в госпиталь, несколько раз гипервентилировался, нападал на врачей и охрану, его приходилось кормить через трубку… — Тэйпер звучал так, словно зачитывал список покупок. — Потом вскрыл себе вены. Он был головной болью.

            — А сейчас, сэр? — спросила Мана.

            — Сейчас? — он пожал плечами. — Это странно. Он будто полностью изменился. Связно разговаривает, показывает уважение к другим, заботится о себе… Лично я не знаю, что об этом и думать. Тут-то вы и нужны, доктор.

            — Я полагаю, что с этим новым Икари уже разговаривали другие, правильно, сэр?

            — Конечно. Он говорит, но никогда о том, что нам нужно. Большинство докторов думает, что он нарочно это скрывает. Другие считают, что он достиг какого-то нового уровня безумия. Ну, особо не полагайтесь на их мысли. От вас мне нужно свежее мнение. Перечитайте старые отчёты, но не позволяйте им вести вас.

            Он поёрзал на месте.

            — Буду честен. Никто… никто особо не ожидает, что вы преуспеете, доктор Кирисима. Многие пишут целые диссертации по Икари и все они рассказывают одну и ту же историю. Кажется, что он забыл или отказывается вспоминать о том, что произошло во время Удара. Просто помните, что любая информация, которую вы сможете получить от него, очень сильно нам поможет. Удачи.

***

            Она не была уверена, чего ей ожидать. В любом случае, она ожидала быть удивлённой. Конечно, за эти годы она взрастила несколько идей о том, каким же был знаменитый Икари Синдзи, начиная от мрачных мыслей о безумном убийце до более популярного и нелепого образа бравого героя прямиком из боевика. Всё же что-то ей подсказывало, что истина окажется куда менее драматичной.

            Его дом был меньше, чем у Аски, и приветливый фасад у него отсутствовал. Не было никакой симметрии, о которой она втайне надеялась; цвет серый и полностью утилитарный, будто и не менялся с момента постройки; на впечатляющем участке не было сада; окна беспорядочно закрыты и открыты. Ничего не говорило о том, кто населяет здание.

            Это был частный дом в холмистом лесу, который армия использовала для переселения и допросов. Несколько лет назад его переделали в обычный дом, специально обставленный для одного человека. Он был окружён забором с колючей проволокой и охранялся полудюжиной агентов. Мана вспомнила старое выражение о том, что самое ценное лучше всего прятать на самом видном месте. Дом находился лишь в пяти километрах от ближайшего города и на первый взгляд не отличался от частного коттеджа или дорогого лесного домика.

            Её провел коренастый охранник, выглядевший так, словно жизнь ему смертельно наскучила. Мана с трудом верила, что кто-то мог скучать, находясь в такой близости от живой легенды. Хотя он был иностранцем.

            Мана постучалась в дверь, чувствуя легкое головокружение. Она мечтала об этом моменте так много раз, что, попав в эту ситуацию по-настоящему, чувствовала себя как во сне. Когда дверь открылась, она задержала дыхание.

            — Вы, должно быть, доктор, — сказал Синдзи, когда Мана зашла в его дом-тюрьму. — Добро пожаловать.

            Она уставилась на него. Её рот шевелился медленно, слова сползали с губ словно патока.

            — Я доктор Кирисима Мана из временного военного правительства ООН в Киото. Вас должны были предупредить о моём визите.

            — Да, предупредили.

            Он провёл её по узкому коридору в широкую боковую комнату, обставленную высокими забитыми до отказа книжными шкафами. Она пробежалась глазами по корешкам. Работы по психологии, биологии, психиатрии, расстройствам сна, самим снам, физике, информатике, археологии, анатомии, сексологии, патологиям мозговых функций, эволюции, изучению космоса,  климате, генетике, социологии и политике.

            Взгляд Маны остановился на секции книг, захваченный масштабом и разбросом тем.

            Прикладные функции коллективного человеческого поведения и действий. Групповая психология и её применения в обществе. Общие паттерны мыслей и опытов людей. Массовое сознание: воплощение мысли как общественного признания. Теория комплексности: изучение организационной структуры человеческой цивилизации.

            Её голова начала болеть уже от прочтения заголовков. Её глаза остановились на одиноко стоящей в углу старой виолончели. Рядом с ней не было листов с нотами, но Мана могла сказать, что её часто использовали. Маленькие зазубрины и насечки на корпусе, струны стянуты около грифа, пол рядом с ней покрыт царапинами. Ей стало интересно, насколько он хорош.

            В центре комнаты стояли длинный диван, кофейный столик и деревянный стул. Они были простыми и минималистичными, но дополняли комнату как целое. В ней не было атмосферы претенциозности или показушности. Весь декор говорил об уме и изысканности.

            — Вы молоды, — сказал Синдзи.

            — Это проблема? — спросила Мана, оборачиваясь к нему.

            На мгновение он смотрел на неё и она начала думать, что он может сказать «да».

            — Нет, — наконец рассеянно сказал он и жестом указал на диван. — Присаживайтесь, пожалуйста. Боюсь, я не могу вам многого предложить, но всё же, не хотите ли чего? Чай? Кофе? У меня больше ничего нет… простите.

            Он был высоким. Вот что первым бросилось ей в глаза. Он был почти метр шестьдесят пять ростом и худое телосложение заставляло его казаться ещё выше. Его лицо тоже было худым. Сплошные углы и прямые линии. Его подбородок был остр, а нос ещё острее. Волосы беспорядочно ложились на лоб, казалось, что он только что вышел из душа. Он создавал впечатление усталой серьёзности, спрятанной за тщательно выстроенной маской из острых углов.

            Единственной странностью были его глаза. Неописуемо глубокие и голубые, словно женские. Это было слегка отталкивающе. Но они были запавшими, тусклыми, их окружали тёмные круги. Он выглядел так, словно не спал уже годы.

            — Доктор?

            Мана моргнула.

            — О, нет-нет, спасибо, Икари-сан.

            Он поёжился.

            — П-пожалуйста, если не против, зовите меня, пожалуйста, Синдзи.

            — Хорошо, Синдзи-сан. Эмм… охрана сказала вам обо мне, верно?

            Она села на длинный диван. Он занял место напротив неё на твёрдом деревянном стуле. Мана поставила сумочку на столик, надеясь, что физическая открытость позволит ей быстрее достучаться до него.

            — Да, — сказал он. — Они очень хорошо ко мне относятся. Вы… вы можете не подумать, то есть, они же охраняют меня, но они милы ко мне.

            Мана энергично кивнула. Она навострила уши и услышала то, что играло с самого её прибытия. Совершенно не будучи любителем классической музыки, он знала несколько популярных мелодий. «Ода к радости». Она вспомнила, что один из документов говорил, что она постоянно играла в его доме. Она не притворялась, будто знает причину.  

            — Это красивая песня, — осторожно сказала она. — Бетховен, верно?

            — Да, — сказал он, — девятая симфония, четвёртый фрагмент, «престо». Это… — он отвёл глаза. — Это… важно.

            — Должна признаться, я предпочитаю поп.

            Она проводила с ним больше времени, позволяя ему почувствовать себя комфортно, позволяя приготовиться к настоящим вопросам, но была толком не уверена, почему. Определенно, частично это было из-за прочитанных ранее документов на него, из-за его скованности с новыми людьми. Но кроме того, она хотела просто поговорить с ним, увидеть его, узнать, как он вёл себя вне допросов и запугиваний. Она хотела, чтобы она могла назначить встречу в другом, более приятном месте. В неформальной, удобной обстановке.

            Мана нахмурилась на саму себя. Она глянула вниз на длину своей юбки, на то, насколько много показывала ему. Даже её блузка была туго застегнута, а декольте выставлено вперёд, навстречу его глазам. Обычно так на работу она не одевалась, но сегодняшнее утро прошло как в тумане. Она знала, что где-то в подсознании приняла решение одеться вот так, попытаться привлечь его внимание, чтобы похоть затуманила его мышление и позволила языку достичь желаемого пункта назначения. Она попыталась об этом не думать.

            Несмотря на это, она села прямо, положив руки на колени и отведя плечи назад. Она гадала, было ли сознательным решением надеть пуш-ап лифчик или нет.

            — Мне тоже нравится поп-музыка, — сказал Синдзи, не желая показаться снобом, — но в наше время классику легче достать.

            Он не отводил взгляда от её лица.

            — Итак, давайте начнём? Я уверен, что вы проделали весь путь сюда не для того, чтобы поговорить о музыке.

            — Вы правы, Синдзи-сан, — Мана вздохнула. — Эмм, я не знаю, как бы начать…

            «Что ты творишь?» — закричала она себе.

            — Пожалуйста, просто скажите, о чём бы вы хотели поговорить.

            — Хорошо… Синдзи-сан, можем ли мы поговорить о вашем прошлом?

            — Конечно. За этим все сюда и приходят.

            — Если вы не хотите…

            — Что вы желаете узнать? Можете сказать точнее?

            — Простите, я неясно выразилась. Эмм, вы… — Мана остановилась. Почему она так нервничала? Встреча с Аской на неё так не влияла. Конечно, это было волнительно, как минимум, поначалу, но реальность быстро разрушила её мечты. Но Синдзи… он хранил правду. Он был правдой.

            — Вы в порядке?

            — Да… да. Простите. Вы расскажете мне о… — опять она остановилась. У неё была лишь одна попытка заполучить его доверие, выведать его секреты. Одна. — Синдзи-сан, какое ваше самое лучшее воспоминание о жизни в Токио-3?

            Он не выглядел удивлённым её вопросом. Чёрт. Она надеялась, что её попытка продемонстрировать доброту застанет его врасплох. Однако, он, казалось, ожидал её.

            — Честно говоря, у меня не особо много счастливых воспоминаний, — Синдзи закрыл глаза и мягко вздохнул. — Моё самое счастливое воспоминание… было лишь мгновением. Во время одной из битв, я увидел… я подумал, что увидел смерть Аянами… — он открыл глаза. — Позже Мисато-сан сказала мне, что она жива. В тот миг, когда я это услышал… тогда я был счастливее всего в жизни.

            То, как он разговаривал… даже о такой личной вещи… как будто он был равнодушен ко всему вокруг. Отчуждён. Это волновало её. Он говорил о том, как его подруга чуть не погибла, но звучал при этом так, словно обсуждал Налоговый Кодекс. Мана нахмурилась. Она решила попробовать вызвать искреннюю реакцию.

            — Аянами Рей, — сказала Мана, жалея, что не знает о ней больше. — Вы любили её?

            И опять её слова не вызвали у него никакой видимой реакции.

            — Я не знаю, — Синдзи посмотрел в окно. — На самом деле не знаю. Прошло так много времени с тех пор, как мы…

            Он остановился. Надолго.

            — Все ещё тяжело так свободно говорить о ней. Она сильно страдала, пожалуй, больше всех нас.

            Опять странное отчуждение.

            — То есть вы… волновались о ней?

            — Да. Я не очень хорошо её знал. Не думаю, что кто-то знал, но… — он опять вздохнул, на этот раз дольше. — Я никогда не знал её так хорошо, как должен был.

            Его рука прошлась по подбородку и он моргнул, почувствовав небольшой клочок щетины. Ногти начали скрести её, пытаясь очистить лицо.

            — Что ещё вы хотите знать?

            — Эмм… что ж… вы жили с Кацураги-сан и… — она поколебалась, прежде чем назвать её имя, — Сорью-сан, верно? Какими они были?

            — Мисато-сан и Аска? Они были… милы. Мы жили вместе. Сперва это было… странно. Я никогда до этого не жил с молодыми женщинами и они любили дразнить меня… но это была ерунда.  

            Он остановился, когда начался особенно сильный пассаж «Оды». Его лоб пошёл морщинами.

            — Иногда… Аска задиралась, но, полагаю, я того заслуживал. То есть, теперь я понимаю, что она просто заботилась обо мне. Они никогда не была тем, кто сдерживается… кроме как с Кадзи-саном, — он остановился. — Аска… с ней все хорошо? Я давно её уже не видел.

            — Она… в порядке. Не волнуйтесь.

            — Хорошо, — произнёс Синдзи очень мягко, словно молитву.

            — Когда вы видели её в последний раз? — спросила Мана. Это был резкий, нетактичный вопрос. Она знала это, но всё равно спросила.

            — Годы назад. Ещё до того, как военные нашли нас. Я уже не помню точно, — он замолчал, глядя на пол. — Последним, что она мне сказала, было «ненавижу тебя».

            Мана вздёрнула бровь. Она вспомнила своё предыдущее интервью: казалось, что Аска боялась сказать хоть что-то плохое о Синдзи.

            И опять же, он говорил о человеке, который, очевидно, был близок ему, но её неприкрытая ненависть колебала его не сильнее лёгкого ветерка.

            — Почему она это сказала? — спросила Мана.

            — Был один Ангел, — осторожно сказал он, — и он… сделал с ней что-то ужасное. Он атаковал её разум, сделал с ним что-то. Заставил вновь пережить ужасные события. Не думаю, что она восстановилась после этого. Она навсегда осталась другой, — его глаза опустились в сочувствии. — Все Ангелы были плохи. Поэтому мы и сражались с ними.

            — Почему вы сражались, Синдзи-сан? — спросила Мана.

            — Потому что мне так сказали.

            — Вам сказали, что произойдёт, если вы не будете сражаться?

            — Не сразу, — сказал Синдзи. — Сперва мне сказали, что вместо меня пойдет Аянами. Она была сильно ранена, поэтому я должен был сражаться. Потом мне сказали, что если я откажусь или облажаюсь, то человечество будет уничтожено. Мисато-сан… она сказала мне, что не готова умереть.

            Мана прикусила губу. Несмотря на спокойный тон, глаза его говорили о незаживших ранах.

            — Почему вы продолжали? — спросила она. — Вам приходилось проходить через многое, всем вам, но вы продолжали сражаться. Могу я спросить, почему?

            — Думаю… думаю, мне было легче, чем остальным. Пилотирование никогда не было для меня полной картиной. Думаю, это может прозвучать странным, но я не был таким, как Аянами или Аска. Они… они словно жили для того, чтобы пилотировать, — он сделал паузу. — Порой я гадал, почему они не были друзьями.

            — Вы все не были друзьями?

            — Нет. Мы иногда разговаривали и у нас были приятные совместные моменты… но они друг друга не любили.

            — Почему? — спросила Мана.

            — Ну… они были так сосредоточены и преданы Евам. Аска чувствовала, что это было нечто вроде знака чести. Аянами… она… у неё как будто была в жизни только Ева, — он затих. — Они были похожи во многом. Но… я не знаю. Аска всегда соревновалась со всеми, а Аянами была безразлична к большинству людей. Они не ладили.

            По его тону Мана поняла, что пора перейти к новой теме.

            — Синдзи-сан, вы можете рассказать мне о NERV? О людях, работавших там?

            — Я не особо хорошо их знал. Мы не особо разговаривали. Кадзи-сан и Рицко-сан порой говорили со мной, но обычно это были лишь косвенные попытки заставить меня пилотировать, — он отвёл взгляд. — Не могу их винить, на самом деле. В конце-концов, все они зависели от нас. Они не хотели умирать. У них не было выбора, кроме как положиться на нас.

            — Вы за это на них не в обиде?

            — В то время нет. Тогда я не знал ничего лучше. Я думал, что они пытались быть милы ко мне. Я был слегка наивен.

            — Синдзи-сан, сколько вы знали о Евангелионах?

            — Только достаточное для боёв. Пилоты были в самом низу пищевой цепи. Чем меньше мы знали, тем было лучше. Всё же мы были детьми.

            — Сколько вы знаете о Евангелионах сейчас?

            — Примерно столько же, сколько и вы, полагаю, — увидев её изумлённое лицо, он продолжил: — не хочу показаться грубым, но вы ведь военная, верно? Уверен, что вы о них немного знаете. Не думаю, что они бы отправили вас ко мне, если бы вы не знали.

            Мана моргнула. Отчёты указывали на его интеллект, но о сообразительности явно умалчивали. Каким же, чёрт возьми, образом он так хорошо держался, когда остальные находились в тисках депрессии и безумия?

            — Буду откровенна, — сказала она. — Вы расскажете о своём отце?

            — Он не вернётся, — сказал Синдзи.

            — Что? Почему вы так ответили?

            — Я… не знаю на самом деле. Просто чувство такое, — Синдзи провёл худыми пальцами по волосам. — В любом случае, не думаю, что ему тут будут рады. Или вы запрёте его в доме, как и нас?

            — Я… не знаю, что мы сделаем, если он вернётся. Когда вы видели его в последний раз?

            Прежде чем я перекусил его пополам.

            — Лично? — он посмотрел мимо неё. — Когда Тодзи ранило. Я попытался противостоять ему, но не получилось. Я… думал, что ненавижу его. Но не так… не так, чтобы я желал ему смерти или что-то такое, — он поджал губы. — Он сказал мне уходить и я ушёл.

            — Но… — Мана сглотнула. — Вы вернулись, правильно?

            — Конечно. Кадзи-сан сказал мне вернуться. Я никогда не был хорош в спорах с важными людьми, даже когда было ясно, что они лишь используют меня. Я увидел отца ещё раз, когда требовал пустить меня в Еву, — Синдзи нахмурился. — Он мне разрешил, конечно. Я снова дрался и конец был отложен ещё на чуть-чуть.

            — Вы, кажется, держите обиду на Кадзи-сана. Вы ненавидите его за то, что он использовал вас?

            — Нет. Нет, я никогда не ненавидел него. Думаю… думаю, я хотел быть похожим на него. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько это было глупо. Не думаю, что он был особо приятным человеком. Я не зол на него.

            За его словами не было ни убеждённости, ни любых других эмоций. Это продолжало волновать её. Мана подумала о том, чтобы спросить, на кого был зол Синдзи, но не смогла представить ответа, который бы удовлетворил её.

            — Итак, — сказала она, — никто никогда не говорил вам об Евангелионах?

            — Кто-то сказал мне, — он посмотрел на неё. — Интересно, кто сказал вам.

            — Как вы сказали, я военная.

            Мана выругалась. Все пути, ведущие к Удару, были заблокированы. Казалось, что он испытывал её, пытался извлечь некую информацию, которую она не могла увидеть.

            — Синдзи-сан… — она остановилась. — Синдзи-сан, я благодарна тому… насколько открыты вы со мной…

            — Я понял, что бессмысленно бодаться с людьми, опрашивающими меня.

            — Но… вам это не нравится, верно?

            — Это лучше того, что военные хотели сделать со мной в начале. Они… не были столь понимающими, как сейчас.

            — Что бы вы делали, если бы не были… ну…

            — Если бы не был тем, кто я сейчас? — Синдзи сделал паузу, чтобы подумать над вопросом. — Думаю, может быть, так оно и лучше. Так, как сейчас. Честно говоря, я никогда не думал о моём будущем. Вот почему мне было наплевать на собственную смерть.

            — Но… — Мана быстро улыбнулась. — Конечно, ваша жизнь имеет ценность. То есть, если бы вы не родились…

            — То тогда бы моё место занял кто-то другой, — он без сожаления перебил её. — Мою важность сильно переоценивали.

            — Сомневаюсь, — искренне сказала она.

            Он открыл рот, чтобы ответить, вероятно, чтобы не согласиться с ней, но передумал.

            — Почему… почему вы так милы ко мне? — очень мягко сказал он.

            — Я думаю, что у вас была очень тяжёлая жизнь, Синдзи-сан. Я бы не стала врать вам. Я здесь для того, чтобы научиться у вас, но я не думаю, что вас надо допрашивать, как преступника.

            — Научиться у меня? — спросил он. — И чему же я могу вас научить? Я никого ничему не могу научить.

            — Синдзи-сан, вы многому можете меня научить. Я… это правда, что я немного знаю об Евангелионах, и NERV, и ангелах, но это всё основано на отчётах и показаниях свидетелей. Я… хочу знать то, что знаете вы.

            Он замолчал, обдумывая её слова.

            — Нет, не хотите. Вы не хотите знать того, что знаю я. Не хочу оскорбить вас, но я сомневаюсь, что вы сможете это выдержать, — Синдзи закрыл глаза. — Я не смог.

            Мана прикусила губу. Она не могла припомнить в беседе его безумие и попытку самоубийства. Со вскрытых вен разговоры лучше не начинать.

            «Неужели это и впрямь так ужасно?» — подумала она. Когда он вновь заговорил, она почувствовала, будто он мог читать мысли.

            — Евангелионы были… извращёнными машинами, — сказал Синдзи, — Их никогда не следовало создавать.

            — Что? — Мана изумлённо уставилась на него. — Как вы можете говорить такое? Если бы их не создали, то все бы погибли при первой атаке Ангела.

            — Они лишь откладывали неизбежное. Задерживали на будущее. Жалкие препятствия на пути прилива, — он закрыл глаза. — Их никогда не следовало создавать.

            — Потому что… они были «извращёнными», как вы сказали? — спустя мгновение спросила Мана, сведя брови в попытке понять. — Что они извращали?

            — Всё, что их касалось. Почти как проклятие. Это почти заставило меня поверить в божественное вмешательство. Человек играл в Бога и тот разозлился. Вот лучшее объяснение, что я могу дать.

            — Технология Бога, — протянула она, в основном для себя, — создание чего-то из ничего.

            — Не из ничего. Никогда из ничего.

            Мана медленно моргнула. В его голосе точно было что-то скрыто. Что-то сродное с гневом. Сожаление? Она не могла сказать.

            — Что вы имеете в виду? — спросила она спокойно.

            — У мира есть стоимость. Всё имеет цену. Не бывает такого, как «нечто за ничего». Всё чего-то стоит. Одежда, которую мы носим, воздух, которым мы дышим, минуты, которые мы проживаем. Всё это чего-то стоит, можем ли мы это видеть или нет. Цена всегда есть.

            — А цена Евангелионов?..

            — Была слишком высокой, чтобы посчитать.

            Она заметила тот же оттенок в его голосе и решила следовать за ним. Что угодно, лишь бы добиться дальнейшей реакции.

            — Чего они стоили вам? — спросила Мана.

            — Мне? Ничего действительно важного. У меня с самого начала ничего особо и не было. Но для всех остальных… это был рак, пожиравший их живьём. Не могу сосчитать, сколько потеряли восприятие реальности, или их гордость, или их надежду, их счастье, их смысл жизни, их жизни…

            — Могу показаться холодной, — сказала Мана, — но NERV и все причастные к нему сражались ради всего нашего вида. Их личные жертвы покрывались добром, которое они творили. Человечество задолжало всем вам огромную благодарность.

            — Ведь сохранённый для вас мир — такая утопия, — холодно сказал Синдзи.

            Она нахмурилась, начиная чувствовать злость на него.

            — Или, — сказала она тихо, — вы думаете, что NERV следует наказать? Они не всегда действовали с целью помощи человечеству? Они заслуживают гнева вернувшихся? Они сделали что-то, чтобы заслужить его?

            — Мы сделали всё возможное, чтобы заслужить его. Только мы заслуживали возвращения в эту жизнь.

            — Можете объяснить? Что такого ужасного вы сотворили?

            Взгляд Синдзи ушёл от её лица и направился к его ногам. Он рассматривал их очертания, их формы, их физическое существование. Он проходился по ним снова и снова, словно пытаясь вновь подтвердить их реальность. Он молчал.

            — Почему? — спросила его Мана, начиная раздражаться. — Почему вы не скажете всем, что произошло? Мы не дураки и не безответственны. Что бы вы нам ни сказали, это только поможет. Вам не надо бояться.

            Удовлетворённая своей ложью, она откинулась на спинку дивана. Наконец, покачав головой, она спросила:

            — Чего вы надеетесь добиться молчанием?

            — Чего вы надеетесь добиться знанием?

            — Правды, — немедленно ответила она.

            — Ну, по крайней мере, вы честны. Спасибо за это, — Синдзи поднял на неё взгляд. — Но это недостаточно хорошая причина.

            — Тогда какая хороша? Вы говорили с бесчисленным количеством докторов и солдат и отказали им всем. Мы недостаточно хороши? Вы думаете, что лучше остальных? — Мана немедленно пожалела о своих словах.

            — Остальных? — он кивнул. — Значит, вы такая же, как и все. Вы видите меня не совсем человеком. После того, что я видел и делал… Пожалуй, вы правы. Я не человек. Я нечто иное. Не большее… или лучшее, нет. Меньшее. Я меньшее, чем человек.

            — Синдзи-сан, простите. Я…

            — Не извиняйтесь. Вы правы. Во время Третьего Удара я отказался от кое-чего фундаментального.

            Сердце Маны забилось быстрее. Ей удалось вымотать его.

            — И что же это было? — немедленно спросила она.

            Он улыбнулся ей, нежно, спокойно.

            — Мой рассудок.

            Она похолодела.

            — Что?.. — прошептала она.

            — Чтобы увидеть Третий Удар, мне надо было оставить мой рассудок. Он сдерживал меня.

            Мана почувствовала, как комната начала вращаться. Она вцепилась руками в диван. Она почувствовала, будто очутилась на краю пропасти. Синдзи продолжал говорить.

            — А недавно меня заставили вновь обрести его. Понимаете, сейчас, прямо сейчас, я нахожусь в аду. Не том аду, о котором говорят другие по возвращении. Нет. Я в настоящем аду и никогда не смогу убежать.

***

            Мана сидела в своём офисе. Свет был включен только у неё. Все остальные, даже уборщицы, разошлись по домам. Она сгорбилась над своим столом, просматривая записи интервью Икари Синдзи, записанные годы назад, до его попытки самоубийства. Было совершенно очевидно, что мальчик безумен. Его допрашивали как преступника, оскорбляли и избивали. Когда он не плакал, он кричал странные и бессвязные вещи об убийстве своего отца, Кацураги, Аянами и любого другого, чьё имя приходило в его голову.

            Мана перемотала запись к одному из таких припадков: он раздирал свой рот, почти вырывая язык.

            «Нет! Я не убивал отца! Я не жрал его живьём!»

            Его пришлось изолировать.

            Она нашла ещё одну, на которой он почти смог вытащить левый глаз из глазницы своими пальцами.

            «Я убил её! Я убивал её так много раз! Она улыбалась и я убивал её!»

            Его опять изолировали.

            Мана наткнулась на ещё одну, вытирая пот с лица.

            Синдзи раздробил свою правую ладонь об пол. Она свисала с запястья под неестественным углом, из кожи, как зубы, торчали осколки костей.

            «Я убиваю всех, кто говорит, что любит меня!»

            Она выключила монитор и покосилась на мусорное ведро, находя его неплохим новым домом для содержимого желудка. Сосредоточившись, она сглотнула желчь, прогоняя образы увиденного подальше в тёмные углы разума. Что за херня тут творилась?

            Что, чёрт возьми, с ним произошло? Свидетельства Аобы, даже частички информации от Сорью ясно описывали мальчика, страдающего от серьёзной депрессии, но не от вспышек безумия. Столь жестокие допросы наконец сломали его? Или же так повлияло разделение с Сорью? Или же просто до него наконец дошло состояние вещей, от которого он так долго убегал? Что? Что же такое с ним случилось, что полностью его сломило?

            Мана нахмурилась. Что с ним сделали военные после того как нашли? На всех записях, к которым она имела доступ, не было периода более шести месяцев, прошедших между захватом пилотов и записью интервью. Конечно, временные рамки были далеки от идеальных, и пробелы в любой информации сейчас были обычным явлением, но она была убеждена, что с ним что-то случилось. Что-то должно было случиться.

            Но что?

            Собственно говоря, почему ООН ходило на цыпочках вокруг Икари и остальных? Почему они тратили время и деньги на врачей, когда могли с легкостью выбить из них правду под пытками? Чего они пытались добиться?

            Мана пораженчески повесила голову. Её первая встреча с Синдзи провалилась. Её изучение прошлого лишь принесло больше вопросов. Такими темпами её скоро снимут с этого дела. Скоро Тэйпер вызовет её и вновь отправит слушать анонимные истории выживших, ожидая дня, когда она тоже сломается.

            — Проклятье…

            Она была так близка к правде, в этот полдень она сидела прямо напротив неё! И ничего, что она говорила, ничего, что она получила от него, ни капли не помогло. Кем был этот мужчина? Как он вернул свой рассудок?

            Чем же был Икари Синдзи?

            — Проклятье… — вновь сказала она в темноте. Она закрыла глаза и выключила компьютер. Она ждала, пока машина шумела и щёлкнула, выключаясь. Она ждала в тёмной тишине и выругалась вновь.