Evangelion Not End
- Размер шрифта +
Заметки Автора к главе:

Отборочный этап. Пара номер 2 - ниппи против Сабуро. Работа Сабуро.

Туземный слуга капитана Ричарда Хауэлла был пойман на воровстве и повешен незадолго до Пасхи. Этот факт раздражал капитана куда меньше, чем попадание вражеского ядра в корму фрегата в последнем бою. В сущности, повреждения были ничтожны, аллегорически выражаясь, лишь легкая рана навылет, высоко над ватерлинией, но в итоге Хауэлл лишился отдельного гальюна, располагавшегося под капитанской каютой. Итак, джентльмены, мрачно думал Дик Хауэлл, сжимая в слабой, мокрой от пота руке шелковый чулок, итак, великие герои древности совершали свои подвиги ради трофеев, славы и женщин. Я совершу его, чтобы сходить оправиться.

Ухаживать за капитаном было некому. Помимо мальчишки-туземца, некстати сунувшего нос в его сундучок с личными вещами, Дик не подпускал к себе никого.

Капитан лежал грудью и животом на собственных коленях, силясь застегнуть пряжку ботинка. В глазах плыло. Невыносимый жар прокатывался по телу, будто в этих тропических широтах он обзавелся своими собственными внутренними тропиками. Кости грудины ныли, между ними свистело на вдохе так сильно, что капитан едва не спутал этот призрачный звук со свистком боцмана на верхней палубе. Ботинки последний раз смазывал Тахоа: как странно пользоваться вещами, хранящими следы рук мертвого, не правда ли? Вот это чуть заметное пятно – след его смуглого пальца. Хауэлл отметил, что снова бредит, сосредоточился на ботинках и одолел пряжку.

Теперь оставалось самое неприятное. Сделав несколько коротких собачьих вздохов, капитан рывком подтянул к себе початую бутылку мозельского. Судно качнулось на волне, словно подвигая к нему стакан и советуя поторопиться; капитан быстро плеснул в него спиртное и с отвращением закупорил горлышко паклей. В пуританском детстве капитана не было места этой греховной и пагубной страсти. В пиратской юности тоже: Ричард Хауэлл дважды участвовал в успешном захвате судов, когда перепившаяся команда без чувств валялась повсюду, включая батарейные палубы. Дик резал спящих пьяниц с ощущением, что его рукой движет ангел возмездия. Он никогда не позволил бы себе приобрести подобную привычку.

Капитан прополоскал рот вином (мозельское едва не вскипело), сплюнул, окропил себя пахучими каплями и встал. Звериная осторожность Хауэлла, который никогда и никому ничего о себе не рассказывал, должна была вновь сослужить ему хорошую службу. Команда уважала запой своего капитана так, как никогда не уважила бы болезнь.

Водрузив треуголку на всклокоченные волосы, он пристегнул шпагу и двинулся в путь. Сразу после дележа трофеев Дик отдал приказы каждому из судов своей небольшой эскадры и распорядился развить максимальную скорость. Они уходили врассыпную, как голодранцы, разбегающиеся в городе по темным переулкам перед облавой. Его великолепный фрегат, от трюмов до клотиков пропахший контрабандой и порохом, умел драпать со скоростью десять узлов при очень свежем, как сейчас, ветре. Таким образом, задача упрощалась, и Ричарду Хауэллу предстояло обмануть только собственную команду.

Пока шла уборка (раненых стаскивали в среднюю часть кубрика, мертвых отпевали и бросали за борт, палубы драили песком от крови), капитан успешно сопротивлялся лихорадке. Он проверил распределение вахт, строгим призраком постоял над стонущим бомбардиром, пока тот не затих, провел ревизию грузового и водного трюма. Помпы бездействовали: «Монофальм» выскочил из боя, не хлебнув из океана ни капли. Хауэлл горячо возблагодарил небо за сравнительно благополучный исход кампании, потребовал вина и удалился за золотистыми мушками, которые настойчиво плясали перед глазами. Капитанская каюта казалась ему логовом раненого зверя.

Этой ночью ему стало хуже. Ужасный сухой кашель взламывал грудь – нечасто, не принося облегчения, выматывая, вместе с жаром, как бесконечная ночная вахта во время шторма. Ричард путал сон с явью, принимая бесконечные толпы посетителей – когда-то живых, ныне – обитателей иного мира. Команда потопленного пинаса явилась почти в полном составе, еще не просохнув от своих водяных могил; приклеенным взглядом Дик Хауэлл следил за струйками разбавленной крови, стекающими с их негибких тел в просветы над палубой, а после – хлещущими через швартовые клюзы, потому что мертвецов вокруг капитана все прибавлялось, и потоки крови стали напоминать заблудившуюся волну. Одно ухо капитана было заложено, и он склонял голову к плечу, чтобы вторым выслушать просьбы мертвецов, но они не столько просили, сколько доверчиво смотрели на него остановившимися взглядами.

Капитан тяжело шагал по кубрику, налитыми жаром глазами глядя на матросов. Его приветствовали – и почтительно шарахались, мгновенно находя себе самые неотложные дела. Хауэлл, подобно Перводвигателю, запустил отложенную было починку парусов: кости сами собой прыгнули в стаканчик и бесследно исчезли в кипах свежей ткани, смолкла губная гармошка, и только Джон Скеттлвок не оторвался от своего занятия, послав капитану кроткую благонравную улыбку. Хауэлл снял с него свой взгляд, как снимают кандалы с шеи: Скеттлвок был свободен от вахты и читал молитвенник.

Возле грота он решился подняться на опер-дек. Малейший сквозняк действовал на пылающее тело, как ледяная купель, а на верхней палубе было весьма свежо, но капитан чувствовал необходимость в проверке. Он был здесь царем и богом, значит, он должен был казаться вездесущим.

Бомбардиры несли дежурство возле своих пушек, и Ричард, которого мгновенно начало колотить от ветра, коротко кивнул им, довольный увиденной картиной. Желудок болезненно скрутило при виде галеты, которую жевал матрос;  Хауэллу захотелось схватить фитиль, поджечь его, насладиться растерянным ужасом команды и вместо ведра с водой засунуть потом тлеющий жгут в чавкающий рот, осыпанный сухими крошками. Эти крошки словно заскреблись в капитанском горле. Матрос шумно сглотнул и начал пальцем исследовать пещеру своей пасти. Капитан поспешно двинулся прочь.

Начали бить склянки. Резкие звуки болезненно отдавались в ушах – заложенное левое словно умывалось изнутри холодным потом, а слышащее правое – пульсировало. Капитан добрался до носовой части судна, возле камбуза столкнулся с распаренным, напоминающим кусок ветчины коком, отказался от трапезы, но хрипло велел принести еще выпивки к его каюте. На баке кто-то тянул песню о верной любви; летучие рыбы, спасаясь от преследования, взмывали над поверхностью океана, и ныряя, наконец, за заветную дверь, Ричард почувствовал себя изгоем божьего мира, больным червём в облике человека. Всё, что извергла из себя его раскаленная утроба, так смердело, будто он питался не человеческой пищей, а самыми жуткими отбросами. Хауэлл задыхался от запаха собственных нечистот; машинально приложил руку к ноющей грудине и надавил на кость, чтобы не так больно было дышать. В тот же миг в легких как будто взорвалось ядро. Он начал с хрипа и стона, который тут же перешел в бешеный лающий кашель, потом его вырвало. Господи, смятенно думал капитан, косящими глазами глядя на тягучую слюну, господи, сделай так, чтобы матросы на баке этого не услышали.

Впрочем, пьяницы, как подсказывали капитану многочисленные наблюдения, тоже страдали от своей невоздержанности и расстроенным желудком, и рвотой. Первый помощник капитана, лейтенант Кайенна, клялся, что это обычный путь, которым выходят его похмельные демоны, и говорил «аллилуйя!» после каждого спазма.

Воспоминание заставило Хауэлла болезненно улыбнуться. Половина подвига была осуществлена, теперь надобно было вернуться. Путь на корму был долгим, как путешествие вокруг мыса Горн. Капитан трясущейся рукой одернул полу камзола и вышел, направляясь к рукомойнику.

- Могу я предложить вам хины, капитан?

Ричард вздрогнул и понял глаза от тонкой холодной струи, куда не мог решиться засунуть пылающие руки. У рукомойника стоял Кайенна, внимательными зелеными глазами разглядывая капитана. Эти глаза всегда сильно раздражали Хауэлла: их оттенок был точь-в-точь таким же, что и берилл в перстне, который Ричард носил на безымянном пальце. Казалось, кольцо, а вместе с ним и должность капитана судна куда лучше подходит Кайенне, чем ему самому.

«А сейчас – сейчас! Какой особенный соблазн он должен испытывать: фрегат набит золотом и провизией, погода благоприятна, эскадра распущена, а я болен и одинок. Ему даже не нужно поднимать бунт…»

Дик отвернулся, боясь, что на его лице слишком хорошо читаются обуревавшие его мысли. Он неспешно умыл руки и прополоскал рот.

- В нашем сугубо мужском разговоре с мозельским хина будет лишней, Кайенна.

Помощник улыбнулся, протягивая ему полотенце:

- Как скажете, сэр. Но вид у вас больной, и если бы кто-то спросил моего совета, я уложил бы вас в постель до пятницы!

Кровь прилила к щекам; капитан спрятал лицо в полотенце.

- Кстати, Берроуз и Гудли на баке и уже дошли до Откровения Иоанна Богослова без поножовщины.

- Их науськивали? – сквозь зубы поинтересовался капитан. Если бы не Кайенна, он мог уже одолеть треть пути назад, и эта досадливая мысль заставляла сжимать зубы. «Да хоть все друг друга перережьте, мелкая суеверная сволочь, только дайте мне пережить этот день».

- Безусловно, - светским тоном подтвердил помощник, принимая назад полотенце. - По-моему, половина ребят потеряла свои ставки. Но они серьезны, как причт собора святого Петра в Риме. Так забористо спорят, сэр, что я скоро начну понимать латынь. Или это были шотландские ругательства?

- Их тянет друг к другу сильнее, чем содомитов, - с отвращением проговорил капитан. Ухо внезапно отложило, и он чуть не начал по-собачьи трясти головой, проверяя, надолго ли. У корня языка как будто перекатывалось что-то круглое. – Что может быть извращеннее богословского диспута на море?

«Я пойду, – хотел сказать капитан. – Кайенна, присмотри за ними, а я пойду и лягу. Я развел их по вахтам, насколько мог, я лично пригрозил Гудли, что наступлю на одну ногу, а за другую дерну, если он посмеет еще раз устроить свару на моем судне. Пожалуйста, Кайенна! От бака до юта так далеко…»

- Вы правы, сэр, - осклабился помощник, - только бесхитростная молитва и ром, вот что спасает настоящего христианина.

Голоса на баке внезапно взмыли вверх, слова стали отчетливо бранными, а затем послышался и скрежет металла. Кайенна удовлетворенно добавил:

- Дошли до святых таинств, и выдержка оставила обоих. Я выиграл пари!

Капитан стиснул челюсти и молча пошел на бак.

Картина, которую он застал, была знакомой и почти домашней: огромный Берроуз, доведенный до белого каления, выскочил из-под навеса с ножом и теперь крутился вокруг подвижного, мускулистого Гудли, высматривая момент для атаки. Человек пять зрителей громко подбадривали обоих – кто-то, вцепившись в леер, даже приплясывал у борта, кто-то забрался для удобства на навес. Поодаль невозмутимый старый матрос делал очередную татуировку волосатому Линбергу, стараясь не задевать сосок: любитель наколок страшно боялся щекотки.

Ричард мог думать только о том, как здесь холодно.

- Капитан! – тревожный выкрик заставил всех участников склоки замереть, хотя Берроуз так и не решился отвести глаза от своего соперника.

Хауэлл медленно прошелся по палубе. Машинальным жестом красавицы, поправляющей локон на лбу, подобрал и подвязал незакрепленный конец шкота, бегло осмотрел всех, кто, приготовив деньги, наблюдал за стычкой.

- Гудли.

- Да, сэр?

- Повтори, о чем я говорил тебе неделю назад.

- О чем именно, сэр?

Капитан молча достал из-за пояса шпагу и направил ее острие в лицо спорщику.

 - Каждый, кто затеет ссору, пока судно не стало на рейд, будет повешен, - помог побледневшему Гудли Линберг. Краем глаза Хауэлл заметил, что матрос подходит к их группе, обматывая левую руку фуфайкой. Кожа его на груди покраснела и опухла, так что наполовину наколотая русалка казалась подлинным чудовищем. – Тебя предупреждали, что добром это не кончится.

Непрошенное вмешательство мгновенно стянуло людей кольцом, как горловину мешка. Берроуза и Гудли брали в тиски – заодно с капитаном. Надо что-то сказать, и срочно, иначе мне действительно придется повесить его, думал Ричард. Черт с ним, с Гудли, но Берроуза было отчаянно жаль: надежный рубака и моряк неутомимый. Хауэлл напряг воспаленное воображение, но в голове было пусто, как в верхнем лаге маленьких дубовых бочек, опорожненных командой еще в начале пути.

- Не лезь, картинка, - осадил Линберга Кайенна. – С этим разбираться капитану.

Гудли облизнул губы и попытался воззвать к команде:

- Вы все видели, как этот невежда вызвал меня! У каждого в душе есть святое! Я не дам этому лживому квиетисту…

- Придержи язык, шотландская свинья! Ты забыл снять юбку!

- А ты и без нее всегда был бабой. Капитан, каждый может думать о спасении души…

- У тебя ее нет, грязная обезьяна! Ты думаешь, я не знаю, куда подевалась ладанка покойного Дайлока? На трупе ее не было, я лично зашивал беднягу в парус!

- Сэр, он клевещет хуже последнего туземца! У меня полно свидетелей – Берроуз сначала оскорблял меня, а потом первым достал нож!

- Капитан, спросите людей: я только предупредил его, что отрежу ему уши за богохульство…

Кайенна расхохотался и дважды хлопнул в ладоши, резко обрывая гвалт:

- Делите реи, ребята, я так думаю, вешать вас на одной небезопасно. Разрешите выполнять, капитан?

Команда приглушенно забурлила; Ричард увидел, что к баку сбегаются все свободные от вахт матросы, и повелительно взмахнул шпагой:

- Вы оба обвиняетесь в нарушении приказа в боевой обстановке…

«Мне наплевать на это. Обоих на гауптвахту, всыпать по двадцать горячих и заставить читать Часослов… Или морской устав, или поварскую книгу – мне все равно, отпустите меня!»

- Томаса Гудли как зачинщика ссоры…

Кашель предательски ударил изнутри. Хауэлл сжал левый кулак, силясь сдержаться, но получилось только хуже: его колотило и трясло так, что готовы были сдать сфинктеры, так, что глаза вылезали из орбит, а шпага выписывала сумасшедшие кружева перед лицом Гудли. Приступ случился настолько внезапно, что матросы отшатнулись, а обвиняемый отчаянно завертел головой, тщетно ища сочувствия.

- Бог… Бог не хочет, чтобы вы это говорили, сэр! – визгливо выкрикнул он вдруг. – Провидение на моей стороне! Я не позволю себя повесить, как туземного мальчишку! Шотландская кровь… Английская кровь – не вода, братья! Не отдадим священного права лишать наши споры в честном бою!

В помутненном рассудке Дика Хауэлла мелькнуло что-то предостерегающее. Может быть, ему померещилось, что команда слушает бунтовщика слишком внимательно, может быть, показалось угрожающим то, как расположились вокруг него люди: Линберг почти за спиной, Кайенна справа, а Берроуз и Гудли впереди. Не утерев покрытый пеной рот, капитан кошкой метнулся в сторону и вскочил на фальшборт, цепко обводя всех взглядом.

- Ты идиот, Том Гудли, и никакое Провидениие не помешает мне это сказать, - рявкнул он хрипло, все еще надеясь разрешить это недоразумение малой кровью. – Заткнись немедленно, я повешу тебя за подстрекательство к бунту…

Берроуз, пользуясь тем, что внимание сосредоточенно на Гудли, внезапно схватил брошенную на бухты канатов сеть с поплавком и молниеносным броском накинул ее на руку капитана, а потом сделал подсекающий жест и вырвал шпагу из рук Хауэлла:

- Я не собираюсь кормить собой чаек из-за этого ублюдка! Кайенну в капитаны, ребята! Он наш, и его не треплют изнутри демоны!

Мгновение спустя возле борта закипела свалка. Безоружный Ричард, мечась глазами по клубку грязных спутанных тел, отрешенно подумал: вот и все. Ему не дойти до каюты и не довершить своего великого паломничества. Голова кружилась, и хотелось уронить ее на грудь, на мокрую от пота рубашку; во всем теле не осталось тепла, чтобы согреть хотя бы котенка.

Капитан успел увидеть руку Кайенны, метнувшуюся к нему; ценой великого напряжения он откинул корпус назад и попытался ладонью отбить атаку. Судно качнулось под ногами с мягкостью и неотвратимостью маятника, башмаки соскользнули с планшира, и Ричард Хауэлл полетел в воду. Тропический воздух, прилепивший одежду к телу, вызвал ледяной озноб; он сжал пальцы, надеясь остановить кровь, с удивлением понял, что жесткая ладонь болит только от удара, а не от пореза, и косо вошел в толщу океанской воды, где его развернуло вокруг собственной оси, как бурав.

«Он протягивал мне руку. Просто руку, черт бы его подрал, без ножа!»

Огромные одеяла теплых тропических вод болтали его бессильное тело, на губах чувствовалась соль, и капитану казалось, что он тонет в своем поту, как загарпуненный кашалот. Ощущения верха и низа не было вообще, он не знал, как всплыть в этой сочувственной потной мути, и просто расслабился, дожидаясь, не вытолкнет ли его случайно на поверхность. Усталость его была огромна, как древняя стихия; он не доверял ни людям, ни законам на суше, ни милости океана целую вечность; он попытался найти какую-нибудь простую и верную мысль, за которую следует уцепиться, и не нашел.

Когда водяной горб приблизил тонущего человека к поверхности, у него едва хватило сил, чтобы поднять голову. Волосы были так тяжелы, словно в капитанскую косицу вцепился кракен. Ричард повел затуманенным взглядом по горизонту: никаких признаков «Монофальма». Капитан с толикой мрачного удовлетворения решил было, что Кайенна все-таки воспользовался случаем продвинуться по карьерной лестнице, но быстро понял, что вероломно бросить его за бортом на глазах у команды было бы слишком рискованным для него шагом. Хауэлл повернулся, отчаянно шевеля закованными в тяжелые башмаки ногами, и увидел судно, выполняющее поворот оверштаг.

Его подберут.

Его обязательно подберут, хотя лихорадка и океан объединились против капитана.

Ради разнообразия, он попробует в это поверить.

 

   

Вам необходимо Войти (Зарегистрироваться) для написания отзыва.
Neon Genesis Evangelion и персонажи данного произведения являются собственностью студии GAINAX, Hideaki Anno и Yoshiyuki Sadamoto. Все авторы на данном сайте просто развлекаются, сайт не получает никакой прибыли.
Яндекс.Метрика
Evangelion Not End