Ближе к полуночи Конрада Фасмера все-таки вынесло в Синий коридор, ведущий к техническому модулю G. Там он довольно долго колебался, прежде чем подойти к тайнику, хотя и знал прекрасно, что в двух шагах от дозы не устоит. Времени оставалось критически мало: восемь часов до вахты, а капитан не пренебрегал своими обязанностями и перед каждой сменой прогонял через автоматический медблок всех, включая инженеров связи. С одной стороны, Фасмеру еще пару недель предстояло бездельничать, ибо вероятность того, что в открытом космосе понадобятся его услуги, была мизерной. Профессиональная интуиция, если таковая имелась, тревожных сигналов в мозг не отправляла. С другой стороны, за грамм бинайна он мог потерять работу. Курнуть хотелось отчаянно. Сопоставив риск и удовольствие, связист поразился их несоразмерности, а потом на него накатила волна любования собой, таким непредсказуемым и алогичным. Ломка часто бережными и ловкими пальцами искажала его самооценку. Конрад сгруппировался, четко определил для себя норму – «три тяги, не больше», небрежно доложил панели, куда и зачем направляется (его легенды всегда выходили складными) и оттолкнулся ногами от переборки. Ничего, бинайн практически моментально разлагается в крови, в модуле G самая лучшая вытяжка с самым свирепым циклом очистки, и вообще, в заначке осталось совсем немного этой радости, а потом он бросит. Как же не бросить, если курить нечего? Подтягиваясь к закрытому проему, Конрад усмехнулся. По крайней мере, в космосе нет дружков, той звездной компании, в которой сидят на всем, что курится и колется, а также горит и булькает. Практически свобода.

Удар подбросил Фасмера к потолку. Он инстинктивно вцепился в кожух, прикрывающий лебедку, и повис на нем, как обезьяна. Не веря своим глазам, связист смотрел, как стремительно корежатся стены, скручивается, как бумажка, проем, в который он только что влетел. Панели вдоль коридора выстреливали сигналами тревоги, как будто кто-то мог проспать начало локального армагеддона. В какой-то момент деформация застопорилась, и очнувшийся Конрад выкрикнул панели приказ начать тестирование. С заминкой в долю секунды он вспомнил, что понижен в звании, что не имеет права на такой приказ, если на борту есть хоть один офицер или техник старше него по чину, но панель послушно начала отправлять пакеты данных по каждому узлу, и тогда Фасмеру стало по-настоящему страшно. Кто мог выжить? Тимона, кислейшая из женщин, отказавшая ему недавно во внимании? Она стажер. Фасмер смахнул в невесомость пот с лица и сквозь марево крохотных капель вгляделся в панель. Она была стажером. Фасмер видел только одну телеметрию – свою. И немедленно вытеснил из сознания астрономические цифры, отражавшие его давление и пульс.

- Система! Какой из доступных мне модулей наиболее безопасен?

Панель послушно перешла в голосовой режим:

- Модуль J безопасен по следующим характеристикам: нарушение герметичности наружной оболочки не превышает критической отметки. Герметичность обеих внутренних переборок подтверждена. Системы очистки и циркуляции воздуха в норме. Система удаления продуктов жизнедеятельности в неактивном состоянии, исправна. Модуль J не снабжен системой навигации и самостоятельным передатчиком, кроме аварийного. Не обладает запасом питьевой воды. Система ревитализации и срочной медицинской помощи отсутствуют.

- Еще куда можно? – нервно облизнувшись, уточнил Фасмер. Вспотевшие пальцы норовили соскользнуть с коробки. Мысль о том, что он повиснет в середине смятого коридора, приводила его в иррациональный ужас. Когда корабль стоял в космопорте, здесь монтировали и грузили самое громоздкое оборудование, и он живо представил, как его притиснет к принайтованному к стене роботу и будет вжимать в него, выдавливая кровь. Видеть перед смертью собственную кровь, рассыпанную шариками, такую красную, небрежно влетающую в выпученные глаза, ноздри, рот, ему не хотелось.

- Других модулей, способных поддерживать жизнеобеспечение, в наличии нет.

- Доступных нет или просто нет?

Туповатая панель секунду переваривала вопрос, потом ответила:

- Другие модули необратимо повреждены. Рекомендую проследовать в модуль J: деформация возобновляется.

Фасмер сорвался со своего насеста, брыкнув ногой запечатанную лебедку. Система начала нагнетать воздух в модуль J, так что его несло потоком; Фасмер знал, что если аварийка не сдохнет в ближайшие минуты, его автоматически отстрелит от погибшего корабля, и он будет висеть, передавая сигнал SOS, в пустоте, снабженный целым штатом неподвижных роботов-рудокопов, с системой очистки воздуха, которой хватит лет на пять, с солидным запасом пассивно накопленной энергии, то есть со светом и обогревом. Все было бы прекрасно, если бы он попутно разучился есть и пить.

- Система! В роботах есть запас технической воды? – пролетая мимо панели, взревел Фасмер.

- Согласно эксплуатационным правилам, на время транспортировки запас воды и топлива из роботов слит.

Конрад бессильно выругался.

Прямой доступ в модуль J был завален, и хотя воздух продолжал нагнетаться по кратчайшему пути, Фасмеру пришлось отклониться. Система подсветила нужную траекторию – и он лихорадочно лез через геодезическое оборудование, двигаясь вдоль массивных стеллажей, как мышь в кладовке. Темнота усугубляла сходство; впрочем, в невесомости все кого-то напоминали – пауков, мух, пловцов в подземном гроте. У самой переборки пришлось протискиваться в узкую щель между двумя мягкими бобинами водоотталкивающей камуфляжной  ткани – одна была притянута к потолку, другая к полу. Карго-мастеру виднее, как уравновешивать груз, но сейчас Фасмеру хотелось вырвать чьи-то кривые руки по самые плечи. Будь у него время, он снял бы крепеж и отодвинул нижний рулон, но уже не хватало воздуха, уже шел счет на секунды, и он толкнул себя вперед, поджав  несуществующий живот. Ему мешало отсутствие силы тяжести. Идеально симметричное сейчас тело не прижало к низу, и Конрад застрял в проеме, как младенец в родовых путях, и отчаянно царапался там, раздираемый паникой. Ткань упруго и бодро сопротивлялась его пальцам. Фасмер начал кричать, сразу почти оглохнув от собственного крика. Раньше он никогда не кричал, если не было свидетелей – был убежден, что крик существует для воздействия на чьи-нибудь слабые нервы. Система бубнила предупреждение о расширении аномалии, настоятельно рекомендовала немедленно занять аварийный ложемент и что-то, кажется, подсчитывала.

Очередная волна деформации превратила Синий коридор в американские горки. Крайний  съемный стеллаж одной стороной соскочил с опоры и задел Фасмера по ноге; не соображая толком, что делает, он лихорадочно оттолкнулся, выбрался из ловушки и бросился к запертой двери в переборке. Мелькнула бредовая мысль, что из-за разницы давления она не откроется; не дожидаясь, пока сработает автоматика, он начал искать механический вентиль. Система предупредительно посоветовала не совать пальцы, куда не следует – разумеется, в менее экспрессивных выражениях. Фасмеру показалось, что корабль ведет себя подобно вышколенному дворецкому – смертельно раненному, но почтительно подающему руку оступившемуся хозяину. На мгновение стало стыдно, он попытался перевести дух. Дверь открылась, система включила аварийный свет, Фасмер бросился без оглядки в заставленный барахлом ангар, хватаясь за все выступающие части механизмов. Ближайшая стена вывалила язык – узкий и короткий для долговязого связиста ложемент с фиксаторами; он едва не пролетел над ним, потом ушибся (почти невозможное дело в невесомости), притянул себя к холодной клеенчатой на ощупь поверхности и позволил зафиксировать.

Ш-ш-ш… Модуль отрезало от гибнущего в акульей пасти аномалии корабля. Дворецкий пал, джентльмен спасся. Система, голос панелей, которыми были нашпигованы стены, остался там, вне зоны видимости и слышимости. Ускорением человека вдавило в ложемент; Фасмер с тревогой ощутил, что модуль разогнался меньше, чем он ожидал. Последней задачей корабля было как можно дальше отбросить эвакуируемого члена экипажа от опасности. Перегрузки должны были сейчас выдавливать из пор кровавый пот; если этого не произошло, значит, либо у корабля не хватило мощности, либо система просчитала, что излишнее ускорение забросит модуль в опасную зону – другую аномалию или на орбиту астероида, куда он достаточно быстро упадет. Или же в зону, откуда сигнал SOS будет передаваться с искажением. Или…

Фасмер перестал перебирать варианты.

Спустя какое-то время над головой зажглись огоньки: зеленый разрешал встать, мигающий красный говорил о том, что его ковчег исправно передает сигнал бедствия. Фасмер, ощущая апатию и горечь во рту, а может, и в сердце, заставил себя подняться и обойти ангар. Экономно-убогий свет не показал ему почти ничего утешительного. Он кружил по периметру, действуя на нервы сам себе, пока не обнаружил, что слишком резко выворачивает шею, пытаясь поймать движение за спиной. Попробовал петь и тут же перестал, сообразив, что горло без того саднит от недавнего крика, а смочить его нечем. Потом его стали преследовать навязчивые мысли – об отсутствии часов (по-настоящему они были, но Конраду почему-то не внушали доверия), о том, что огонек на информационной панели – это еще отнюдь не передатчик. Кто знает, не фикция ли он? Может быть, это просто ритмично мигающий фонарик для его успокоения, плацебо, выдаваемое астронавтам на Земле, чтобы заманить их в космос? Пытаясь отвлечься, он сравнил свою участь с судьбой команды, которая, похоже, изначально не имела никаких шансов, ведь все случилось почти мгновенно. Но коварный внутренний голос решил поиграть в адвоката дьявола, и Фасмер возразил сам себе, что время для сравнения еще не наступило. Он будет иссыхать, словно мумия, у ног серийного рудокопа, он даже не будет слишком пахнуть, и вот тогда стоит спросить, какая смерть ему нравится больше. Мысль была вымученной, как монолог из плохого боевика. Да и вообще в голове было пусто, ни крупного отчаяния, ни сил для борьбы. Там обосновался кто-то слишком большой, со слоновьей задницей. Фасмер даже не сразу понял, что это страх.

Он не рискнул бы сейчас даже покурить бинайн. Жизнь утекала наглядно, почти зримо, сквозь его тощие длинные пальцы, он листал ее, как тетрадь за час до экзамена, пытаясь что-то вычитать, удержать, отсрочить. Невесомость работала на врага: размывала ощущение тела, а следом наступит размывание рассудка и размывание «я». Конрад сжал зубы и приказал себе найти Знак. Таким людям, чёртовым везунчикам и ослепительным обаяшкам, судьба обязательно пошлет Знак!

И он ненадолго убедил себя, что нашел, когда увидел в ящике верстака книжицу с электронными стикерами. Он вспомнил, что это вещь Мимоко, он следил за отладкой роботов на Земле и должен был приготовить их для эксплуатации колонистами после прибытия на пояс астероидов. На стикерах он писал краткие инструкции, обозначал порядок заправки машин, иногда просто лепил их поперек какой-нибудь дверцы и категорично запрещал открывать «это» в его отсутствие. У такой штуки должна быть приличная память… Связист ухватил книжку и заметил рядом аккуратно смотанный и засунутый под прижим провод с подходящим разъемом. Прекрасно!

Фасмер залез в чужую вещь, и его окатило печалью. Мимоко писал старательно, полными грамотными предложениями, любовно и правильно употребляя разные технические термины. Конрад понял, что это навсегда ушло. А если предстоит умереть ему, от него ничего подобного не останется. Модуль не снабжен системой связи, чтобы прокричать в пространство, что он, Конрад Фасмер, обладатель длинного идентификационного номера и довольно звучного имени, жил на свете.

Впрочем, Знак можно было толковать по-разному, и трагическую версию он оставил на десерт. Красный мигающий огонек сменился синим: ближайший маяк принял его сигнал и зафиксировал координаты. Это не значило почти ничего, не гарантировало экстренной помощи или перемены чьих-то планов. Тем не менее, Конрад приободрился. Немного знаний и немного хромой логики помогли ему найти аварийный передатчик, вернее, запасной ход к нему, сам прибор находился снаружи. Потом он полновесных полтора часа возился с книжкой, пытаясь изобрести из нее менее примитивный передатчик и «подсадить» на аварийную волну еще один канал. Его не устраивала автоматика, он хотел слышать и видеть, что происходит вокруг. Он хотел говорить с космосом и аномалией, сожравшей корабль. Лежащие пачкой стикеры послушно мерцали, показывая гостеприимную пустоту. Сигнал модуля отражался в ней пробегающей искрой.

<Почему мой планшет принимает сигнал SOS?>

Фасмер вскинулся, чуть не подлетев над пультом, и изумленно вытаращился на экран.

<Эй? Кто посылает сигнал SOS?>

<Дрейфующий технический модуль с одним человеком внутри. Что значит «планшет принимает сигнал»?>

<То и значит: он у меня в руках, я рядом с окном, планшет надрывается от сигнала. Вопит хуже будильника.>

<Рядом с окном??>

Фасмер задохнулся. Если модуль каким-то неизъяснимым чудом оказался на земной орбите, спасателям придется его подхватывать, как выпадающую из клюва чайки рыбу.

<Да, виртуальным. Панорама со звездами, знаете?>

<Черт, ты, по-моему, еще больший идиот, чем мои друзья. На корабле панорама? Или это астероид?>

<На корабле). И я не идиот.>

<Слушай, у меня нервы натянуты так, что порезаться можно, а ты тут лирику про окна развел! Я думал, я на планету упаду.>

<Я в любом случае не идиот, я идиотка. Надо передать кому-то координаты? Они на экране высвечиваются, по-моему. Три серии цифр, да?>

<Э-э. Да. Но сигнал автоматически принял маяк. Я думаю, твой капитан давно в курсе. Он может состыковаться с модулем?>

<Нет((. Это здоровая бандура, исключительно для космического туризма. Я работаю в крупной компании, она ради помпы так юбилей отмечает – конференцией в космосе. Подождите-ка…>

<Ты не могла бы говорить «ты»?>

<Подожди… Нет, так хуже, символы пропадают. Я тогда устроюсь у окна. А скоро помощь приходит, когда посылаешь SOS?>

<По-разному. Иногда до трех недель уходит. Это не в соседний магазин сходить. Даже если все рвутся в спасатели, как Чип и Дейл, может просто быстрее не получиться.>

Фасмер поколебался, взъерошил волосы, чтобы встали вокруг головы дыбом, и добавил:

<У меня нет воды.>

Он не хотел жалеть себя, но слоновья задница страха мешала думать о чем-то другом, закрывая горизонт.

<Почему? Ты сказал, что это технический модуль – он пустой?>

<Я сразу об этом подумал, успел еще у корабля спросить насчет роботов – нет, они всухую летят. Логично, в общем-то.>

<А ты искал?>

Вопрос разозлил его. Захотелось натыкать невидимую собеседницу носом в лужу. Ленивая, мягкая тварь. Хочет простых решений, хочет, чтобы все кончилось хорошо, как в серии мыльной оперы. Хрен тебе! Будет смерть в прямом эфире!

Если, конечно, она не догадается сделать вид, что отошла пи-пи, а потом связь пропала.

От страха мучительно свело живот. Он не хотел умирать.

<Еще раз: я спрашивал корабль. Не знаю, чем ты там занимаешься по жизни, но ты явно ни черта не понимаешь в кораблях. Система тестировала себя перед эвакуацией.>

<Ну, если тебе интересно, моя компания делает реплики старинного жилья для людей. Конкретно я занимаюсь малоэтажным строительством. Захочешь заказать себе свежую избушку, обращайся). Что касается системы и тестирования, то ты еще скажи, что твоя домашняя OS никогда не глючит!>

<Сравнила!>

<А принцип ведь один и тот же. Не будет у тебя домашний компьютер мыслить нетривиально. Спроси его, есть ли дома еда – он проверит в холодильнике, а чай в кружке под кроватью не найдет. >

<Специалистка, блин>, - буркнул Фасмер, поднимаясь с места. Здравое зерно в ее словах было, хотя он не поверил, что найдет съестное или воду.

<Я составляю проекты. Львиную долю времени занимают разговоры с заказчиком, эскизы. Надо доказывать, что в старину знали толк в прочных вещах, поэтому если он придумал пряничный домик, а компьютер ему его нарисовал, это не совсем реально. Ты слушаешь?>

<Ага, у тебя прикольный голос, продолжай.>

<Ой, я хотела сказать, «читаешь». Подожди-ка…>

Курсор мигнул, и Фасмер понял, что она переводит письмо в онлайн режим. Хм. Это показывало большую степень доверия – собеседник видел все ошибки и неловкости, которые неизбежно случаются и корректируются в процессе письма. Кроме того, мерцающие символы могли теперь складываться в контур рисунка. Во время пауз можно делать легкие наброски, чтобы показать, что никуда не ушел, а просто молчишь, задумавшись, или даешь высказаться другому. Сейчас Конрад наблюдал, как несколькими движениями пальца она создала на сенсоре десяток ювелирно-точных штрихов, сложившихся в объемную улыбку.

<Ну так вот, проект делается иногда по месяцу, а строим мы быстро, техника самая современная…>

<Деревья пластаете, не одобряю.>

<Ты что, материл, фу, материал не с Земли же! Это голая калифорнийская пиния, генмодифицированный сорт, в колониях растят. Ствол в полуметре от почты, да что такое!»-, ОТ ПОЧВЫ и почти до вершины – готовое оцилиндрованное бревно до 12 метров высотой. Цикл воспроизводства – 2 года, от корня растут до пяти деревьев. Когда делянка старится, ее оставляют воздух производить. Я никак не доберусь до сути…>

<Теперь я понимаю, почему ты долго возишься с заказчиком)>

<Да, вот такие же скептики попадаются через раз. Так вот, поскольку дом собирает по моим чертежам техника, за три дни и аминь, мастер-сборщик и я глаз с процесса не сводим. И тут же бригада крутится, ждет – отделывают у нас люди.>

Фасмер улыбнулся глупому обороту и тут же заподозрил, что она ошибается специально. Ишь, клоунесса. Отвлечь его решила, что ли?

<И вот теперь я скажу то, что собиралась: я на стройке столько всего находила, причем в самых разных местах! Обед в сапоге, сэндвич в футляре из-под нивелира и пр. Поищи! В техническом блоке работают люди.>

<Здесь работал аккуратный человек, который все за собой прибирал. Бессмысленно искать, но я попробую.>

Она быстро нарисовала лукавое лицо с рожками. И больше ничего не писала, пока он облетал модуль, осматривая все закоулки.

Как и ожидалось, осмотр почти ничего не дал. Правда, нашлась полупустая туба с творожной массой, и полоска на корпусе была еще зеленой – еда не испортилась. Забытый сегодняшний завтрак? Фасмеру не хотелось творога, но он взял еду – ради крошки кальция и глюкозы. Активировал систему удаления продуктов жизнедеятельности, залез в топливный бак робота, осмотрел стенные ниши на предмет тайников, собирался вернуться к книжице, как вдруг взгляд за что-то зацепился. Он битых пять минут полувисел на месте, пытаясь сообразить, что его насторожило. Потом увидел: плотно примотанная тряпка скрывала канистру с фабричной маркировкой. Мимоко действительно был аккуратистом – засунул ее боком под высокий поддон, чтобы не мешала. Он развязал ее, и тряпка торжественно парила, как миниатюрный ковер-самолет, возле его уха.

В канистре было около литра какого-то раствора, большая капля, висящая в центре параллелепипеда. Окрыленный Фасмер вернулся к переговорам.

<Слушай, нашел что-то в канистре из-под керосина. Вода наверняка грязная, поди, мастер руки тряпкой смачивал и обтирал или что-то вроде того. Не представляю, как ее процедить.>

<Пф! Сделай надрез в углу, присобачь к отверстию насадку от сортира, включи его, сдави корпус, вбрызни, когда всё высосет, запрограммируй на полную очистку.>

<Ты фантазерка, ну.>

Впрочем, на крайний случай…

<А есть что-нибудь, что можно раскрутить?>

<Кроме меня самого – вряд ли. Топлива у роботов ноль, как я и говорил. Ладно, попробую с сортиром. Я им не пользовался, к счастью.>

Через час у него была мятая пластиковая бутылка с литром воды. Мимоко держал в ней всякую мелочь, в невесомости не нужную, и Фасмер чуть не свихнулся, выуживая петлей болтики и микросхемы из узкого горлышка. Зато сортир победно взвыл и струей под давлением влил туда очищенную воду. Она слегка пенилась, как пиво. Он крепко закрутил отверстие и подумал, что литра ему хватит максимум на трое суток, если пить по нескольку глотков. Но все же это была небольшая победа. Настроение поднялось на пару пунктов.

<Всё, я с водой. Случайно не знаешь, где могла бы заваляться водка?)>

<Чтобы напится – не знаю, а желудок сполоснуть – загляни в аптечку. Какую-нибудь ерундовину на спирту точно найдешь.

*напиться.>

Фасмер откинул сидение возле пульта, сел, застегнув одну из жестких дуг. Подумав, сделал аккуратный маленький глоток из бутылки; вода чуть отдавала керосином, но была, в целом терпима. На экране нарисовался тревожный большой глаз.

<Капитан приходил. Он отслеживает твой сигнал, интересовался, кому это я пишу.>

<Скажи, что консультировала меня насчет сортира, пусть припухнет.>

<Он говорит, что гражданская спасательная служба не сможет прибыть к тебе раньше, чем через неделю.>

У Конрада сжалось сердце. Слишком долго.

<Дьявол, какие нерасторопные. А он точно не сможет взять меня на буксир? Вы далеко от меня?>

<Говорит, не может. Тут туча народу на борту, не до маневров. На военные базы тоже сигнал прошел, может быть, у них получится. Я попросила передать, что ты голяком сидишь, но капитан сказал, что у спасателей и так быстрота – главный приоритет. Жди!>

<Да ну, я лучше гулять пойду, фигли тут сидеть ждать)). Ты бы хоть спросила его, чья база поблизости.>

<Заявится еще раз – спрошу.>

<А самой сходить религия не позволяет?>

<Я боюсь отойти от панорамы – сигнал неустойчивый.>

<Ты что, всё это время проторчала у окна?>

<Да. Правда, капитан принес мне кресло)).>

<Тоже мудак нерасторопный.>

<Ну, знаешь ли, это в его обязанности не входит.>

На экране появился мгновенный набросок розы, стерся. На Фасмера снова смотрел тревожно распахнутый глаз.

<У тебя хорошо получается.>

<Это профессиональное. А ты мог бы строка на глазах стерлась А что случилось с твоим кораблем?>

<Я не хочу рассказывать.>

Опечаленный глаз прикрылся тяжелым веком. Потом она просто водила пальцем по сенсору, и из причудливой кривой возникал контур мышки, кошки, птички, собаки. Так можно запрограммировать компьютер, но изображения были слишком индивидуальными, живыми – Фасмер не сомневался, она рисует сама.

<Ой, ну ладно. Кажется, мы влипли в аномалию. Я был в коридоре, шел взять кое-чего. В итоге случайно выжил и успел добраться до целого модуля. По пути чуть не застрял между бобин с тканью для палаток.>

<В колонии везли?>

<Да, на рудники. Короче, колониальные товары меня чуть не сгубили).>

Он поймал картинку: абрис человека, стиснутого с боков огромными катками. Фасмера затошнило.

<Не так: я влетел горизонтально. Кончай такую дрянь рисовать мне тут, рафаэлька).>

<Стало страшно. Я всегда рисую, если страшно.>

<Ты рисуешь с тех пор, как перешла онлайн.>

<А до этого скребла пальцем на рабочем столе)). Кстати, среди тех, кто прилетел на конфу, есть пара человек, которые мотаются на астероиды, как я на Земле – в командировку. Тоже порассказывали тут всякого. Да если вдуматься, у меня и начальство такое же – пилигримы, блин)>

<Так чё грузом-то не полетать, я бы тоже не отказался. Полтора месяца бухай, отсыпайся, трахайся в невесомости – за всю экзотику компания платит.>

<Ну, сомневаюсь, что моя начальница тут бухает или что-нибудь). У нее вообще всего одна неприятная черта – она падкая на разные новинки. Та колония, которая растит голые сосны, занимается всякими дизайнерскими безделушками. Органическими. Ты в курсе?>

<Да откуда мне знать, я тут в каменном веке сижу, ну. Третий глаз на лбу только у Будды видел и вообще тут табличка «сарказм», если тебе отсвечивает.>

<Ха. Ты бы знал, как мало знают о мире люди.>

<Ну, это правда. >

<Вот из последнего: колонисты модифицировали клеща. Хитин радужный, заболевания не переносит, сосет кровь очень медленно. Продается в специальной коробочке вместе с маслом. Маслом натираешь мочки, клещ от него просто дуреет. Садишь клеща на ухо, он впивается. Вуаля! На сутки вы становитесь обладателем моднейших сережек. Потом клещ насасывается, отваливается и в нашем климате быстро умирает. Смотрятся эти серьги, эм, как бы помягче выразиться… Такие переливчатые розовеющие капли с лапками…>

<Блин, больная баба…>

<Ты про меня или про нее?) Да нет, она не больная, просто увлекается легко.>

<ВСЕ БАБЫ БОЛЬНЫЕ)>

<Но клеща модифицировал мужик)). Мне кажется, это отчасти зависть: дали бы нам поиграть с человеческими генами, со своими, прежде всего, и никто бы не стал подло угнетать и эксплуатировать клещей))>

Разговор несся, как курьерский поезд; в какой-то момент Фасмер потерял нить и чувство времени. Ему казалось, они болтают уже часов пять, горло поднывало, как будто он не печатал, а действительно говорил. Язык, что ли, непроизвольно шевелится в такие минуты? А потом, глядя на очередной внимательный схематичный глаз, он заснул. Легкая голова не упала на грудь, затекшая под весом тела нога не начала колоть – в невесомости он всегда спал, как младенец.

Ему приснился крик.

Вздрогнув, он открыл глаза и уставился в книжку. На него смотрело искаженное ужасом лицо.

<Ты где???>

<А, да отходил тут по делу.>

<Я не могу доораться до тебя полтора часа!!! Я думала, ты там сдох!>

<Блин. Ну, я заснул чуток.>

<Ф-фу. Идиот. Доброй ночи!>

<Э, ты куда это?>

<Да так, по делам. На конференцию загляну, у меня доклад должен был быть, вообще-то. Может, посплю чуток. Может, рисовать перестану, а то пальцы уже скрючились. Капитану привет передам, да мало ли.>

<Ну, извиняться не в моих правилах, однако могла бы и сама скидку сделать. Я все же не на курорте болтаюсь.>

<Скидку? А у тебя есть накопительная карточка нашей компании? Вы не хотели бы оформить кредит? строчка начала стираться сразу же, как вспыхнула перед глазами>

<Правильно стерла, не смешно.>

На экране возникла виселица.

<В невесомости согласен даже повисеть.>

Пауза.

Она не бросала больше картинок – наверное, просто до дыр сенсор протерла. Конрад невольно представил, как она полтора часа отправляет ему письма – без ответа, без понятия. Он считал, что у него нет совести, но было как-то неприятно на душе.

<«Не покидай меня…»>

<«Даже если ты чистый бес»?>

<Или возьми с собой!>

<Или останься здесь… Тоже старье слушаешь?>

<Старье – это цыганский романс или прошлогодняя попса, а Бутусов – это классика. Так-то!))>

<Не покину.>

Пауза.

Фасмер поболтал пальцами в воздухе, улыбнулся и возобновил разговор.

В общем-то, ни о чем, но ждать так было проще.

* * *

Он засыпал еще дважды. Приходя в себя, видел успокоительную ленивую беготню мышки на экране, или схематичные зубцы огня, или векторную графику – одновременно примитивную, как африканские рисунки, и изысканную, как дизайн механизмов. Он прикончил тубу с творогом, выпил полбутылки своей сомнительной воды, то хватался за разговор, то бросал, а на него смотрели полуприкрытые глаза на крыльях летучих мышей, фасады и торцы готических зданий, вуали и корнеплоды (кажется), что-то абстрактное, а потом, наоборот, чересчур конкретное – «Видишь? Норвежский замок многим нравится, а по мне так полный выпендреж, ты как считаешь?» - «Что ты такое изобразила? Я знаю, как собак в замок ставят, но это явно не оно». – «Объясняю: при канадской рубке...». Он смотрел, а иногда ему казалось, что даже слышал – как будто не совсем наяву. Потом все-таки начал напевать, и разговор, как джазовая импровизация, будто бы подчинялся его настроению: вилял и подхватывался свободно, небрежно, стоял на длинных ножках бреда, зыбко и плавно порхал от образа к образу. «…она в профиль похожа на разрезанный боб». – «Хто??» - «Опять ты дрых))» - «Ну напомни – кто?» - «Я так долго писала, что уже забыла)))» - «Ерунду несешь)». – «Угу. Как говорил один знакомый сумасшедший: нам снотворное дают, а я не пью. Нам уколы ставят, а я бодрюсь». – «Крикни капитана, пусть койку притащит…»

* * *

<Посмотри на экран! Быстрее! Ты видишь??>

<Что?>

Фасмер протер глаза и нахмурился. Маленькая картинка изображала взволнованный глаз и приоткрытый ротик; деталей стало больше.

<Видно прекрасно! Изображение стало лучше – и кажется, идет еще какой-то сигнал! Ты заметил или нет?>

<Не тарахти.>

<Да, еще какой-то сигнал, но слабый>, - написал он через полминуты.

<Я связалась с капитаном, он говорит, это спасатели. Вояки))))>

<Чё, серьёзно??>

<Да! Слушай, я так рада!>

<Да уж вполовину не так, как я)). Хоть бы разгильдяи какие не попались – аномалия под боком. По инструкции должны бы предусмотреть…>

<Ты так говоришь, будто в аномалию можно вступить, как в кошкину ссаку))>

<Ты не поверишь – еще и не такое вытворяли>.

<Ага, повеселел)). Тон сразу такой бывалый)))>

<Цыц! Они пытаются связаться!>

Она нарисовала очередной глаз, похожий на мидию, потом стремительную улыбку, потом всё стерла и оставила маленькую взволнованную точку: прикасалась пальцем к углу планшета, и эта точка помаргивала. Конрад благодарно кивнул и полностью переключился на организацию своего спасения.

Потом были часы ожидания, скрежета, грохота; во время стыковки Фасмер без скафандра казался себе черепахой, которой вскрывают панцирь. Это было опасно, но он не хотел бы точно знать, насколько поврежден модуль: хватало живого воображения. Потом в ангаре нарисовались спасатели, человек семь, не меньше, и Конрад без стыда полетел обниматься, потом его напоили водой из пластиковой бутылки, он всасывал ее так, что солдаты начали ухмыляться, потом вкололи что-то в вену, и он висел в полной эйфории и расслабленности возле стыковочного узла. В голове по-прежнему звучала мелодия, он прикрыл глаза и хотел только одного – чтобы его ни о чем не спрашивали. Слышал непривычные звуки, вернее, осмысленную речь: кто-то помладше вслух пожалел, что пропадут совершенно новые рудокопы – нельзя ли спасти хоть несколько машин? Да, тоннаж сейчас рассчитаем… Так можно? При чем здесь страховка, роботов жалко. Голос постарше отвечал, что здесь, вообще-то, присутствует представитель компании-перевозчика… Фасмер, не разжимая заслезившихся глаз, кивнул и сказал:

- Мимоко был бы доволен. Хороший механик был.

Повисла тишина, будто все молча помянули незнакомого человека, потом младший вполголоса стал говорить: «Вот этого лучше вытаскивать первым… Карго говорит, что можно… Потом вон тех… Нет, я лучше сейчас помечу…»

Конрад слушал, как нарастает рабочая суета, переговоры с карго-мастером, который остался в шаттле, и эти шумы успокоили его лучше укола. Он открыл глаза – и в ужасе шарахнулся к стенке. На каждом роботе… висел прилепленный стикер с криво нарисованными цифрами. Фасмер рванул к молоденькому лейтенанту, выхватил из рук книжку и уставился на пустой «лист». Он не заносил разговор в память книжки, а стикеры очищаются, когда на них пишут новую информацию. Они не предназначены для диалогов в космосе. Конрад поднял голову. На роботах висело одиннадцать бумажек, и одиннадцать порядковых номеров – это все, что он мог на них прочесть.

- Так. Шон, ты, похоже, что-то не то схватил, как обычно, - прокомментировал майор, внимательно посмотрев на Конрада. У лейтенанта на лице проступило виноватое выражение, хотя за что ему было себя винить? Фасмер сам точно так же схватил чужую вещь и использовал, как ему вздумалось.

«Значит, все. Ни координат входящего сигнала, ни финальных фраз… ни имен».

Он молча сунул книжку обратно лейтенанту.

Страхи покинули его, а на их месте осталась печаль.

Фасмер пошел прочь, представляя, какие грустные рисованные глаза появляются сейчас на ее рабочем столе.