Evangelion Not End
- Размер шрифта +

Дни в театре не тянутся, а текут медленной рекой обыденности - спустя пару дней после включения в штат мне начинает казаться, что я работаю здесь уже долгие месяцы, а то и годы, несмотря на то, что пока мое имя помнит от силы три-четыре человека из всех постоянных местных жителей. Помимо Каору, Мари и Майи, в оркестре есть ещё пара играющих на фортепьяно парней - Макото и Шигеру. Они обычно проводят время вдвоем или с Ибуки, выглядящей и ведущей себя как их младшая сестра, так что мне приходится разве что время от времени здороваться с ними в коридоре. Не думаю, что они хотя бы потрудились взглянуть на моё лицо при неловком знакомстве за завтраком, состоявшем из протянутой руки, громких слов и их игнорирования.

 

Каору это немного забавит, но он ставит себе целью, как настоящий заместитель директора, представить меня остальному коллективу, несмотря на протесты и общую абсурдность ситуации - я опять чувствую себя новеньким учеником, в которого вот-вот полетят насмешки за глупый вид.

 

Потому что школа давно позади, а я так и не повзрослел.

 

Помимо ребят из оркестра, во флигеле позади театра живут и актеры на постоянной основе - обычно на выступлениях к ним присоединяется массовка или стажирующиеся студенты из университета неподалёку. Всего их, помимо Мари, играющей и роли, и ноты, четверо: милая Мидори с мыслями такими же чистыми и розовато-душистыми, как и её волосы, смуглая Цумире, чья серьёзность утопает в смеющихся глазах, старый Каодзи, от которого вечно пахнет недовольством и потом, и Хидеки - его я вижу ещё реже, чем Шигеру и Макото, хотя точно знаю, что живёт он в одной комнате с Цумире. Они то ли близкие друзья, то ли любовники, и, похоже, сами не знают, что ближе к истине. Волнует это исключительно Мари - по той простой причине, что её волнует всё на свете.

 

Сам я под патронажем Нагисы тоже заселяюсь в этот флигель - утешает, что последний выглядит где-то на два столетия моложе театра и не пугает головами химер и отколотыми носами Аполлонов. На самом деле, зданию не больше десяти лет, и оно недавно ремонтировалось - точнее, ремонтируется и сейчас. В распоряжении всего пять двухместных комнат, и девять мест в них уже занято. И да, Каору именно тот счастливчик, который получает меня в свои соседи. Он, кажется, этим доволен, тогда как мне приходится каждый раз искать вазы для букетов от юных почитательниц музыки и постоянно краснеть.

 

Каору не делает ничего предосудительного, он просто вежлив и хорошо воспитан, - говорю себе каждый раз, когда он поздним вечером возвращается с концерта и, окидывая взглядом разящие парфюмерией и - неудивительно - записками с телефонами букеты, сообщает, что они все мои.

 

Не делает ничего предосудительного, но прошлое всплывает, и от него никуда не спрятаться.

 

Так или иначе, я мало-помалу вливаюсь в эту несуразную, как любая театральная труппа, компанию и спустя неделю могу почти с уверенностью сказать, что мне здесь нравится. Другое дело, что, несмотря на громкое заявление о «новой скрипке», контракт я так и не подписываю, разве что заверяю Нагису в том, что никуда не уеду раньше, чем через несколько месяцев, - дело обещает затянуться, без малейших-то зацепок. В очередной раз просматривая всученные шефом через пару дней после моего обустройства в городе отчёты о пропавших туристах, где даже нет их фотографий, одни имена, я подавляю растущее недовольство. Все эти Ибуки, Хьюга, Аоба, Китаками являются пустыми звуками и, в общем-то, насмешливым плевком от местной полиции, спихнувшей на меня всё то, что жжёт им руки.

 

Я совершенно не знаю, что со всем этим делать, поэтому в свободное от прогулок по городу и опрашивания возможных свидетелей и родственников пропавших, многим из которых давно миновало за шестьдесят, репетирую. Вспоминаю, как держать скрипку, как правильно вести смычок, как повисает в воздухе чистый звук и как чувствуется радость от правильно исполненного произведения. Каору помогает мне - он говорит, что только рад заниматься не в одиночестве. Мари практически не работает со своим альтом, проводя вечера на сцене с остальными актёрами и заучивая новые пьесы, Майя же предпочитает заниматься одна - несмотря на всю свою живость, она до невозможности стеснительна и, наверное, заплачет, если кто-то услышит её ошибку.

 

Мне же уютно работать с Каору в дуэте: он всегда знает, что и как поправить, чтобы звучание стало лучше и правдивей. Его руки идеально подходят для того, чтобы лежать на грифе скрипки, и я бы никогда не представил его в другой ипостаси, если бы не увидел так много лет назад в больничном халате. Мне раньше нравилось вспоминать это время, каким бы мазохизмом это ни было: образ светлого юноши, не жалевшего на меня ни сил, ни времени, отпечатался на сетчатке глаз и в голове, и это - самое меньшее, что терзало меня.

 

Подумать только.

 

На одной из репетиций перед моим первым концертом здесь, спустя три недели после появления, Каору поправляет мой смычок, стоя за плечом, а мне почему-то приходит в голову, что тогда, семь лет назад, я был в него влюблен. И это так неудивительно и так обыденно, словно иначе и не могло быть. Просто тогда я не искал слова, а потом - потом было поздно.

 

Каору всегда улыбается, и я не знаю, замечает ли он во мне какие-то изменения, которые не могли не возникнуть, потому что я погружаюсь в прошлое вместе с этим театром, затерявшимся в веках, и тону в белых больничных стенах и волосах, одинаково болезненно блестящих на свету, а еще - в его склеенных радостью жизни губах. Я не знаю, замечает ли он, но если да - он этому рад.

 

Со скрипкой в руках и неназываемым чувством ко мне начинают приходить кошмары.

 

Мы ложимся спать, и Каору снится мне - точно такой же, как и семь лет назад, как и сейчас. Он - на камне, а я на границе мира и странного озера, и небо точно такое же закатно-алое, как и мои щёки - это я знаю каким-то неведомым чувством, появляющимся только во снах, где ты сам себе бог и ограничитель.

 

Каору смотрит на горизонт, хотя, быть может, и за него, и его шея лебедино-белая и изящная, когда он поворачивает её одним движением и смотрит прямо мне в душу.

 

- Быть может, я был рождён для чего-то важного?.. - говорит он задумчиво, и белые пряди его волос поддувает ветер. Мне кажется, что должно было прозвучать что-то иное - не столь чужое и далёкое, слишком далёкое и от него, и от меня.

 

- Быть может, я был рождён для встречи с тобой?

 

Каору неуловимо улыбается губами и кроваво - своей шеей, а мне становится невероятно больно, и я закрываю глаза, не желая видеть это, я, наверное, плачу или кричу, потому что чувствую, как Нагиса склоняется над моим лицом, заставляя мои глаза машинально открыться, крепко берёт за плечо и смотрит не так - не так отчуждённо, как в закате. Его волосы освещает не солнце, а блеклая лампочка нашей комнаты, и интонации его знакомы до дрожи в позвоночнике. Поэтому я его обнимаю. Каору не возражает.

 

- Ты плакал во сне, - говорит он спустя пару минут, почти что ласково поглаживая меня по голове. В его голосе, как обычно, нет ни насмешки, ни жалости, ни удивления - только мягкость, и это безумно хорошо, потому что все это я ненавижу. - Сейчас тебе лучше?

 

- Определенно.

 

Нагиса удовлетворённо кивает, отходит, оставляя мои плечи гореть от холода без своих рук, выключает свет и забирается в свою кровать, под одеяло из тафты и тишины.

 

- Кошмары есть у каждого, - слышится его тихий голос. - Быть может, я именно тот человек, который был рождён, чтобы отгонять их от тебя, Синдзи.

 

И на мгновение мне кажется, что тот кошмар - отголосок не случившегося, того, что я пережить бы не смог.

 

Эти сны тяжестью отвлекают меня от факта скорого выступления, и в день, похожий на экзамен, я просыпаюсь с фантомной кровью на губах, совершенно не думая о предстоящем. Оно и так напоминает о себе повсюду: датой на листке, висящем на стене, похлопываниями по плечу в маленькой столовой с поддержкой улыбающихся ребят, отдалёнными аплодисментами в зале вечером. Перед выходом на сцену Каору крепко обнимает меня и, придерживая за плечи, говорит чётко и твёрдо:

 

- Не бойся. Я подхвачу.

 

И мы играем дуэтом, я думаю, достаточно хорошо для зачета. По крайней мере, нравится публике и нравится лично мне.

 

После того, как занавес закрывается, все подбегают ко мне: Майя, Мари, Цумире, Мидори налетают скопом и сжимают в объятиях одновременно, наперебой поздравляя с первым - и удачным - выступлением, а парни останавливаются рядом и одобрительно улыбаются. Каору стоит в коридоре и ждёт меня, он всегда это делает после репетиций, так почему не сейчас, и я быстро благодарю всех за поддержку, чтобы выбежать за двери и получить лучшее поздравление.

 

Каору улыбается. Не как обычно, улыбкой Помпадур, а широко, во все зубы, до морщинок в уголках глаз.

 

Он рад за меня. Он рад.

 

Именно по этой улыбке я скучал столько лет, и за ней видно старого и юного Каору Нагису, в халате и без приглушенной сводами старого здания яркости. Он многое потерял, пока не пришёл сюда.

 

- Спасибо.

 

- Не за что.

 

Мы оба знаем, что имеем ввиду.

 

Сыгранная на концерте музыка звучит в ушах до самой ночи, до привычного безмолвного пожелания спокойной ночи, постепенно меняясь, и во сне я вижу перед собой старое фортепьяно в траве и полуразрушенных бетонных плитах, а на нем - солнечные зайчики. И почему-то кажется, что, даже если я сяду за него, звучать все равно будет скрипка.

 

 

Из театра нужно уходить, пока ещё не поздно.

Вам необходимо Войти (Зарегистрироваться) для написания отзыва.
Neon Genesis Evangelion и персонажи данного произведения являются собственностью студии GAINAX, Hideaki Anno и Yoshiyuki Sadamoto. Все авторы на данном сайте просто развлекаются, сайт не получает никакой прибыли.
Яндекс.Метрика
Evangelion Not End