Сидящий на насесте Фоукс медленно, как-то царственно поднял голову, разглядывая Блэка. Кроме них, в комнате никого не было. Маркус хотел было уже спросить вслух, обращаясь то ли к фениксу, то ли к портретам на стенах, где Дамблдор, когда закрывающий часть стены напротив входа книжный шкаф плавно поднялся в воздух на десяток дюймов и проплыл в сторону, открывая нишу с уходящими куда-то вверх крутыми деревянными ступенями. В свете утреннего солнца они блестели, словно покрытые лаком. «Никакой пыли – здесь ходят и часто».
Решив, что открывшийся вход можно считать приглашением, Маркус принялся подниматься, вспомнил срочность вызова и ускорил шаг. Ступеней десять-двенадцать спустя – откуда здесь столько места? – он почувствовал сильный и неожиданно приятный запах расплавленного камня и в очередной раз мимолётно подумал о «наследственной памяти» – потому что: вот откуда ему знать, как пахнут плавящиеся камни?
Лестница, закручиваясь неполной спиралью, оборвалась на галерее с деревянным же полом, опоясывающей круглый зал – размером даже больше, чем кабинет директора. Вниз вели ещё две короткие, плавно изгибающиеся лестницы, а всё пространство там занимали небольшие столики разных форм, освещённые серебристо-белыми фонарями посреди каждого из них. У одного из таких столиков стоял Дамблдор, склонившись над невысоким устройством тёмного цвета. Услышав шаги, он негромко позвал, не отвлекаясь от своего занятия:
— Спускайся, Маркус. Мне понадобится твоё содействие.
— Где мы, Дамблдор?
— В моей личной лаборатории. По правде сказать, о том, где она в точности находится, знает лишь профессор МакГонагалл, мисс Аянами и – теперь ты, так что…
— Рей?
Дамблдор ещё раз взмахнул палочкой и, наконец, поднял глаза на собеседника:
— Ненамеренно. Просто для мисс Аянами, похоже, не представляет сложности видеть сквозь самые совершенные – даже осязаемые – иллюзии, лучшие из тех, что удалось создать. Видимо, это ещё одно из свойств её загадочной природы.
Маркус подавил раздражённый вздох и признался:
— Я совсем не понимаю, о чём вы.
Дамблдор вдруг улыбнулся – как-то по-особому, предложил:
— Взгляни вверх.
Маркус послушался и едва подавил желание отступить на шаг, а лучше – вовсе убраться отсюда.
— Вы с ума сошли! — потолка не было: вместо него мерцала и слегка колебалась неведомым образом висящая в воздухе масса тёмной воды.
— Не о чем беспокоиться, — улыбаясь в бороду, опроверг Дамблдор, — это как раз одна из иллюзий.
— Неужели вы рассчитываете, что кто-то, приземлившись сверху на башню, станет вскрывать крышу и вода их отпугнёт? Серьёзно?
Сарказм в его голосе, казалось, можно было пощупать. Дамблдор в ответ только чуть приподнял, словно в удивлении, брови и посоветовал:
— Внимательно посмотри на стены.
С усилием отведя взгляд от колышущейся воды, так похожей на настоящую, Блэк повернулся на месте, изучая грубый камень, пока не заметил какой-то узор. Подойдя ближе, он разглядел нечто вроде схемы: три круга, не касающиеся друг друга, но соединённые тонкими линиями, чуть выше – ещё один круг и отходящая от него короткая прямая, перетекавшая в две соединённые спирали, затем – ещё прямая… Выше рисунок был стёрт, причём основательно: камень явно стёсан и вдобавок отполирован едва не до блеска.
— Что-то напоминает… — вслух подумал Блэк, ещё раз окинул взглядом весь узор и развернулся к директору, сообразив: — Ну конечно! Это схема Тайных башен! А мы сейчас…
— ...под восточной из них. Всё верно, Маркус. Из кабинета сюда ведёт путь, по структуре схожий с теми, что в стенах замка – но намного более стабильный. Ему сотни лет и, к сожалению, мне пока не удалось разобраться, как именно и за счёт чего он действует.
— Кто построил всё это?
Без улыбки Дамблдор ответил:
— Этого я не могу тебе сказать.
Маркус вспомнил, как мисс Грейнджер задавала вопрос о башнях и отступился, меняя тему:
— Вы что-то говорили о том, что нужна моя помощь.
— Да, Маркус. Проведя некоторые испытания, я пришёл к выводу, что защитить от «Пожирателей жизни» мисс Грейнджер – да и любого несовершеннолетнего мага – вполне возможно. В теории. А на практике – первые два экземпляра защитного амулета рассыпались в пыль сразу по извлечении из тигля. Третий я максимально укрепил, рассчитав баланс и встроив схему перераспределения и подпитки от внешних источников, но при первом контакте с простейшим призывающим заклинанием он разделил участь своих предшественников. Проверка расчётов и ещё один уничтоженный экземпляр дали ответ на то, почему. Резонанс.
— Что?
— Резонанс, — повторил директор, словно это всё объясняло. — Амулет пришлось сделать довольно сложным по структуре – иначе я не мог добиться широкого спектра защитных свойств, но в результате он стал и весьма хрупким, зависимым от окружающей магии. Эту сложность тоже удалось преодолеть, за одним исключением…
Дамблдор вновь склонился над тёмным устройством, от которого и исходил запах расплава, что-то сделал, стремительно чертя палочкой узоры в воздухе и не произнося ни слова – а затем продолжил:
— Видишь ли, проблема защиты осложняется тем, что мисс Грейнджер – волшебница, притом способная и с довольно нестандартным подходом к магии вообще и освоению нового – в частности. Вдобавок в подростковом возрасте происходит постоянное развитие организма, плюс каждодневное нахождение в таком насыщенном энергией и вместе с тем хаотичном месте, как Хогвартс… С лишённым магии человеком было бы проще: полный запрет, блокировка вообще любой возможности обмена энергией в плане магического взаимодействия по четырём основным направлениям, а именно…
У Маркуса чуть закружилась голова – увлекшийся объяснениями Дамблдор стремительно погружался в дебри магической науки, о которых Блэк даже не задумывался.
— …конечно, это не решает проблемы защиты от боевых и, тем более, Непростительных заклятий, но…
— Дамблдор…
— …и не уверен, что пассивное воздействие – единственное среди возможных для «Пожирателей жизни», ведь зачем-то «нулевая» пыталась заставить мисс Грейнджер подойти ближе и прикоснуться… да, я практически уверен, что это нужно учесть в будущем – ведь по легенде путей в наш мир будет становиться всё больше и больше, а значит…
— Дамблдор!
Тот резко умолк и, наконец, обратил внимание на Блэка, который не преминул заметить с поддёвкой:
— Если бы вы говорили по-английски и не отвлекались, я бы лучше понял, что именно мне хотят сказать. Давайте напомню: резонанс…
Дамблдор улыбнулся в бороду и – не поймёшь, серьёзно или нет – со вздохом поделился:
— Увы, за всеми прочими делами мне остаётся не так много времени, чтобы заниматься наукой. Надеюсь, ты простишь старика, увлекшегося интересной проблемой…
Маркус хотел было вновь проехаться насчёт «старика» – обычные люди столько не живут и в возрасте Дамблдора так не выглядят – когда понял, что тот просто провоцирует его. И вместо этого спросил:
— Так в чём же дело?
— Всё очень просто – и очень сложно…
Блэк досадливо вздохнул, готовясь к ещё одной непонятной лекции, но услышал только:
— Резонанс в данном случае означает, что при контакте с магией того, кем «инициирован» – то есть превращён из совокупности деталей в действующий… механизм – амулет, тот стремительно деструктурируется. Мне удалось добиться определённого уровня защиты от разрушения, но прямого взаимодействия амулеты по-прежнему не перенесут.
— Всё-таки, чем здесь могу помочь я?
— А как часто ты пользуешься магией, Маркус? — вновь улыбнулся Дамблдор.
— Почти не… только во время исследований, а так… — Маркус сопоставил одно с другим и сообразил: — Так вы хотите, чтобы я активировал амулет?
— Инициировал. Да, Маркус.
— Конечно, без проблем.
Дамблдор пристально взглянул на него и добавил:
— Должен предупредить: это будет означать, что амулет останется связанным с тобой. Совсем немного, но…
— Это опасно?
— Нет, вовсе. В действительности, ты этого даже не заметишь.
— Тогда в чём проблема? Вы чего-то недоговариваете?
Директор ещё раз взмахнул палочкой над тиглем, покачал головой и ответил:
— Нет. Но твоё отношение ко всему магическому таково, что я не собирался привязывать тебя к этому ещё больше, не рассказав сначала обо всём.
Маркус опешил: вот чего-чего, а такой щепетильности он не ожидал.
— Послушайте, Дамблдор, по-моему, вы серьёзно заблуждаетесь насчёт меня. Давайте проясним раз и навсегда: я никогда не буду частью вашего мира, — он увидел взгляд директора и поправился, — ладно, магического мира. Я не хочу быть его частью и мне от него ничего не нужно. Когда всё это закончится, я с радостью покину Хогвартс и постараюсь никогда обо всём этом не вспоминать. Но это не значит, что я буду шарахаться от магии, как от проказы, даже если могу кому-то помочь. Мне казалось, вы уже должны были понять это.
— Ты вырос… — тихо, чуть печально начал директор.
— А вот этого! — перебил его Блэк, — вот этого я от вас слышать не желаю! Вы мне не отец!
Хрупкое взаимопонимание рассыпалось неровными осколками – а Маркус с удивившей его самого горечью подумал вдруг, что могло ведь быть и по-другому. Не влезь Дамблдор с этой своей фразой… Он привычно отогнал сомнения подальше и почти торопливо напомнил:
— Давайте займёмся делом.
Директор кивнул, впрочем, не сводя с него внимательного взгляда – словно увидел что-то новое, затем повернулся к столу и сообщил:
— Осталось чуть больше получаса. Вот инструкции: в первую очередь…
Маркус выслушал, несколько раз переспросив и уточнив сложные моменты, да попрактиковавшись с главным – вербальной формулой. В целом – ничего сложного. Конечно, по сравнению с тем, что он знал, когда только появился здесь – это было очень и очень непросто, но сейчас-то – другое дело.
…Тигель мелодично «пропел» несколько нот, извещая об окончании процесса. Дамблдор, как договорились, отошёл в другой конец лаборатории, а Блэк прикоснулся своей палочкой к основанию устройства. С лёгким щелчком то раскрылось, распространяя вокруг ещё более сильный запах раскалённого камня, и показалась сама «заготовка» – в приглушённом свете она сияла маленьким солнцем. Нужно было спешить – по словам директора, вся сложность заключалась в том, что «инициация» должна быть завершена, пока будущий амулет не остынет, намертво закрепляя структуру. Плавно ведя палочкой в неизменном ритме, Маркус отрывисто бросал слова, не отрывая взгляда от пергамента с текстом – зрительный контакт с камнем, к счастью, не нужен. Повторяя эту абракадабру в третий раз – оставалось ещё пять – он, к своему удивлению, вдруг начал разбирать смысл, хотя от классической латыни здесь было лишь несколько слов; а когда начинал восьмой, уже знал, в чём заключается суть защиты, даруемой носящему амулет – и поразился тому, что вот это: Дамблдор назвал всего лишь «довольно сложным».
Повторяя последнюю строку, Блэк взглянул на камень и едва не сбился: не только с кончика палочки – с кисти руки, сжимающей её, стекало вниз дымчато-синими вуалями призрачное сияние, втягиваясь и будто впитываясь в уже почти остывший амулет.
— …азерафа! — проговорил Маркус завершающее, написанное отдельно слово и увидел, как камень потемнел, твердея буквально на глазах. Сияние пропало, руки отчего-то начали дрожать, а он потянулся, чтобы достать его – и разрушил бы только что созданное, не окликни его Дамблдор. Отдёрнул руку и пробурчал, возвращая самообладание:
— Да понял, понял. Что дальше?..
Директор подошёл и взял со стола изящную оправу, напоминавшую формой слегка перекошенный октаэдр.
— Серебро? — зачем-то спросил Маркус.
— Рений. Он подходит лучше.
Повинуясь взмаху палочки, камень взлетел в воздух и опустился внутрь оправы, заняв место между тонкими столбиками-иглами, которыми та была усеяна внутри. Ещё один жест – края сомкнулись, помутнели на миг и словно заплавились.
— Готово?
— Осталось ещё одно. Возьми, — Дамблдор протянул руку с амулетом и положил его на подставленную ладонь Блэка. Тот сжал пальцы, понимая, зачем это и спросил:
— Как?
Директор сосредоточенно проделал ещё несколько замысловатых пассов и резюмировал:
— Прекрасно, Маркус! Камень внутри цел, оправа даёт необходимую защиту. Конечно, прямого применения тобой любого заклятия или чар он не выдержит, но довольно и этого. Теперь осталось проверить его действие на практике.
— Думаю, всё пройдёт хорошо… — задумчиво протянул Маркус, а в ответ на внимательный взгляд Дамблдора объяснил: — Не знаю, почему, но я понял, как он работает. Когда активировал.
Дамблдор неожиданно сбросил серьёзное выражение лица, словно маску – в глазах за линзами причудливых очков искрился смех:
— Очень рад этому, Маркус!
— Что?.. В каком смысле?
— Сегодня у меня, да и у тебя – ещё много дел, — как обычно, проигнорировав вопрос, закруглил разговор Дамблдор, — а завтра или послезавтра, думаю, можно будет пригласить мисс Грейнджер и мисс Аянами для проверки на практике.
— Дамблдор! Что вы имели в виду?
— В другой раз, Маркус. Не хочешь ли чаю? У меня совершенно случайно есть вкуснейший черничный джем…
— Какого… Дамблдор!..
Гарри, остававшийся в раздевалке дольше всех – Вуд дополнительно задержал его – еле передвигая ноги, в одиночку брёл к замку, чувствуя себя совсем вымотанным. Оливер в последнее время прямо с ума сходит: вот сегодня тренировка продолжалась столько, что остановить её пришлось мадам Хуч, буквально прогнавшей всех с поля. А когда Вуд принялся спорить, она пригрозила потребовать у профессора МакГонагалл замены капитана команды – только это и помогло. Даже вечно неунывающие Фред и Джордж в этот раз уже начали пускать бладжеры по опасным траекториям с такими лицами, словно намеревались отправить Оливера или ещё кого-то в Больничное крыло.
Дементоры, всё время пребывавшие где-то ощутимо недалеко, хоть и за пределами территории школы, также не добавляли радости; из-за тренировок и занятий с профессором Люпином у Гарри почти не оставалось времени, чтобы делать домашние задания…
«А ещё мы так и не помирились с Гермионой». В последнее время она тоже совсем не отдыхает: Гарри уже казалось, что подруга специально заваливает себя уроками… Рон поражался, как же она умудряется всё это совмещать, а Гарри вот уже который раз ловил себя на мысли, что «Молния» – «Молнией», но если всё это из-за их ссоры, то оно того не стоит. Раз или два он пытался заговорить с Гермионой, но та только довольно резко обрывала его на полуслове, требуя не мешать ей заниматься – кажется, даже не замечая, кто перед ней.
Споткнувшись, Гарри машинально перешагнул препятствие – и почувствовал, что под ногой нет опоры. Отшатнулся назад, потерял равновесие и упал на спину, в глубокий снег. Забарахтался, пытаясь подняться и соскальзывая куда-то вниз – видно, задумался и сошёл с дорожки, ведущей к главному входу, там как раз слева некрутой склон, под снегом не видно... Приподнявшись на озябших, несмотря на перчатки, руках, попытался подтянуть ноги и встать – почти удалось, но поскользнулся и снова упал, больно приложившись затылком. Перед глазами от удара вспыхнули искры, а в голове родилась нелепая мысль: «Заголовок “Пророка”: “Гарри Поттер замёрз насмерть в двух шагах от тропинки!”» Рассмеявшись, снова начал вставать, когда над головой прогремело:
— Кто это здесь?
Сильная рука схватила его за шиворот, как пушинку, подняла в воздух и поставила на землю. Снег запорошил очки, но этот голос нельзя было не узнать.
— Гарри, ты что ль? А чего это ты бродишь здесь так поздно один? — пробасил Хагрид обеспокоенно.
Протерев очки рукавом, Гарри смог разглядеть лесничего и ответил:
— Я шёл с тренировки, Хагрид, поскользнулся и…
— Понятно! Ну, пойдём, я тебя провожу!
Чихнув, Гарри поёжился – снег попал за шиворот и пошёл-побежал вслед за широко шагавшим Хагридом, по дороге спросив:
— А ты что здесь делал, Хагрид?
— Эх, Гарри, — гордо ответил тот, — я ведь не просто так называюсь Хранителем ключей и земель Хогвартса! Профессор Дамблдор так и сказал: мол, Хагрид, конечно, ты теперь преподаватель, и я бы, говорит, не стал давать тебе дополнительную нагрузку, но не представляю, кто бы справился с должностью Хранителя лучше! Вот так-то, Гарри!
Судя по всему, Хагрид был очень этим горд и Гарри порадовался за него – да и в самом деле, кто лучше знает всё вокруг Хогвартса, и даже Запретный Лес? Хагрид продолжал что-то говорить, вспомнил о Клюкокрыле и погрустнел, Гарри спросил его, как тот – и сам не заметил, как они подошли к замку.
В холле вертелась миссис Норрис, при виде их с Хагридом громко мяукнувшая и тут же пропавшая куда-то, и Гарри торопливо попрощался – не хватало ему сегодня ещё попасться Филчу:
— Ну, я пойду! Спокойной ночи, Хагрид.
— Спокойной ночи, Гарри.
Уже поднимаясь по лестнице, он обернулся и увидел, что Хагрид не спешит уходить – словно ждёт кого-то, повернул к следующему пролёту и лицом к лицу столкнулся с той, о ком месяца три назад говорила вся школа. Остановившись на миг и скользнув по его лицу взглядом из-под капюшона, она поднялась ступенькой выше, вновь замерла, будто колеблясь, а потом быстро прошла мимо, задев его полой светлой… нет, не мантии, плаща. Секунду спустя вспомнив о Блэке, Гарри обернулся и окликнул её:
— Постой!
Словно не слыша, она продолжала спускаться и Гарри попытался ещё раз:
— Как твоё имя?
На этот раз она остановилась, взглянула вновь, полуобернувшись к нему, и вдруг возвратилась, став двумя ступеньками ниже – близко, но не прикоснёшься. Гарри буквально чувствовал, как её пристальный взгляд замер на шраме – а затем она шагнула вперёд и поднесла руку к его голове, почти касаясь щеки и уха. Глаза её быстро бегали от ладони к его лицу, словно изучая что-то невидимое Гарри, но длилось это совсем недолго. Спрятав руку под плащ, она развернулась, так ничего не ответив, и спустилась вниз.
Удивлённый произошедшим, он не подумал окликнуть её ещё раз, а когда опомнился – из холла послышался голос Хагрида, о чём-то спрашивающего и стук, с которым закрывалась створка двери наружу.
Гарри только помотал головой: у него в голове не укладывалось, что может быть общего у непонятно кем приходившейся Блэку странной девушки, приехавшей вместе с ним в Хогвартс, и Хагрида. Подумал было догнать их и спросить прямо сейчас, но услышал на лестнице внизу шарканье Филча, его скрипучий голос и, стараясь не шуметь, понёсся к башне Гриффиндора.
В гостиной никого не было, а в спальне мальчиков его встретил взволнованный Рон, который уже собирался идти искать друга. Приглушённо спросив, где это его носило, Рон успокоился, тут же предложил сыграть в шахматы – и громко расхохотался, увидев лицо Гарри, за что сразу получил в голову подушкой от пытавшегося заснуть Дина. Подушка полетела обратно, но тем всё и закончилось – за день все слишком замёрзли и устали.
Если бы – очень уж вряд ли, но если бы – кто-то оказался холодной зимней ночью у невысокого одноэтажного домика почти на самом краю Запретного Леса и заглянул в единственное окно – он увидел бы просторную комнату, освещённую только пламенем в огромном очаге. За большим столом, сделанным явно не на обычного человека, на таком же – сверх нормального размера – стуле со спинкой сидит почти спиной к окну высокий и массивный – под стать его жилищу – хозяин дома, прихлёбывая чай. Напротив него, чуть поодаль от столешницы, не касаясь её, занимает другой стул – брат-близнец первого – хрупкая на вид девушка лет четырнадцати. Пламя очага бушует прямо у неё за спиной, так что неровно и коротко остриженные, но уже успевшие немного отрасти волосы, подсвеченные жёлтым и оранжевым, солнечным убором обрамляют её лицо: в форме сердца, с тонкими, будто нарисованными двумя росчерками тончайшей кисти талантливого художника бровями, аккуратным носом и немного широко, что создаёт впечатление намеренного несовершенства истинного шедевра, расставленными глазами. Цвет их трудно различить: из-за пламени за спиной – радужки кажутся тёмными, но если приглядеться, можно увидеть, что они словно сияют изнутри – такие глаза бывают у людей, которые ясно, сильно и искренне чувствуют… даже если сами не подозревают об этом.
Окажись незваный гость, таящийся за окном – внутри, он смог бы увидеть, что перед девушкой на столе стоит глиняная кружка с нетронутым чаем, и услышать, как она молчит – тем особым молчанием, которое лучше слов говорит о внимании к собеседнику.
А ещё украдкой пробравшийся внутрь разглядит, быть может, выражение лица хозяина дома и ощутит ту не сравнимую ни с чем горечь, навсегда слитую с радостью, с которой тот повествует о многом, что было в его уже долгой личной истории: детские обиды, подростковые надежды, юношеские мечты и, наконец, трезвая рассудительность взрослого, знающего о себе достаточно, и вместе с тем – слишком мало, ибо и в его жизни, как оказывается раз за разом, ещё есть место неожиданно обрушивающемуся несчастью и, что намного более удивительно – внезапному счастью, враз затмевающему всё плохое, позволяя улыбаться и дарить радость другим, забывая о том, что им доступно много больше – или помня, но – какая разница?
Ведь зависти давно нет места в сердце, где живёт умение находить красоту в обыденном.