Добавьте в друзья Короля

Граф Густав Аквиольский, друг детства Его Величества короля Пандеика и верный Его вассал на протяжении сорока лет, почил в бозе. Скорбную весть привез седой ветеран, которого Король знал лично, и ждал, почтительно преклонив колено, пока монарх прочитает оба письма или отпустит его. Его Величеству было грустно: хотя Густав давно недомогал, и смерть не была внезапным ударом, терять таких давних и преданных друзей Королю еще не приходилось. Подумать об умершем достойно и благородно пока не получалось: Король вспоминал то жуткий утробный смех покойного, то его находчивость в боях за Восточные перевалы, то его нелепые пристрастия в еде…

«Кажется, Густав единственный из всех, кого я знал, ел соленую селедку со сливами…»

Поняв, что стόящие воспоминания придут не сразу, Король приподнял второй пакет:

- Что это, Уилфред?

- Насколько мне известно, завещание, сир.

Пандеик удивленно поднял бровь и распечатал конверт. Там рукой Густава было написано несколько строк. Суть сводилась к следующему: предчувствуя скорую кончину, его друг со всем возможным смирением просил Короля передать его замок и прочие владения его единственному сыну.

Король сделал знак вестнику удалиться, откинулся на спинку кресла и задумался. У Густава, насколько он знал, был один наследник. Почему, вместо того, чтобы думать о своей душе и поручить земные дела установленному от века обычаю, Густав заботился о наследстве? Разве сыну не полагалось вступить в права на графство, а потом явиться ко двору, чтобы Король подтвердил их? Пандеик припоминал, что юноша был представлен ему, значит, вошел в надлежащий возраст. Неужели Густав боялся, что без поддержки монарха его сын будет обездолен? Этого не может быть. Графиня Аквиольская – покорная жена, занимающаяся своим женским делом, а никаких врагов на границе графства давно уже не было. Его Величество еще раз перечитал завещание. Густав не упомянул имя сына. Старый друг всегда писал коротко, но важных деталей не упускал никогда. Горбатый нос Короля шевельнулся: почувствовал, что история с душком. Однако правда и то, что граф не раз и не два разгребал дурно пахнущие дела самого монарха. Значит, имел право надеяться на ответную услугу. Король тяжело поднялся на ноги и велел седлать коней.

Дорога не заняла много времени: надел графа Аквиольского был вблизи столицы. Пандеик чувствовал бодрящий холодок осеннего дня, с удовольствием горячил коня, свита следовала по знакомому пути без всяких заминок. Не успел настать вечер, как они въехали по опущенному мосту во двор графского замка. Старший слуга графа и его сын собственной персоной встретили короля, произнеся подобающие фразы и предложив разделить скорбь и поминальную трапезу. Пандеик отвечал и присматривался к юноше. Тот казался в меру опечаленным, но здоровым и в твердой памяти. Не похоже было, что его жизни и благополучию что-то угрожает.

Король и свита двинулись вслед за провожатым к конюшне. Там к жеребцу Пандеика подскочил ловкий и складный юноша лет около пятнадцати и левой рукой придержал ему стремя. Никто не оспаривал у него этой чести, и Его Величество подумал, что малый, видно, на хорошем счету в замке.

«И левша, как Густав», - внезапно мелькнула мысль.

Пандеик нахмурился и нарочно развернулся так, чтобы заглянуть в лицо конюху.

Синие глаза, маленькие и глубоко посаженные, смотрели весело,  подвижный рот был красиво очерчен, а чуть раздвоенный подбородок выдавал в молодом человеке великое упрямство. Королю показалось, что время отступило назад лет на пятьдесят. Может быть, кто-то другой, знавший Густава в последние годы, не уловил бы сходства: граф сильно располнел, глаза заплыли жиром, а лицо заросло бородой до самых глаз, но Пандеик прекрасно помнил, как выглядел его друг, когда они носились по замку в предвкушении первой охоты, подглядывали за придворными дамами в купальне и щипали сокола ненавистного герцога Огреольского. Мальчишка был копией Густава. То есть, несомненно, его сыном.

«Густав просил отдать графство единственному сыну. Следовательно, тот, кто встретил меня во дворе, не сын графа».

Король мысленно проклял свою хорошую память, зоркие глаза и «Аналитику» Аристотеля, которая научила его мыслить логично.

Отпевание, похороны и поминальная трапеза прошли без всяких происшествий. Король терзался: у него не было ни малейшей причины встать и, нарушая все законы приличия и гостеприимства, выкинуть воспитанного молодого человека из его родового владения. Графиня, поблекшая сдержанная женщина, не походила на блудницу, и уличать ее у гроба мужа также было весьма неловко.

«Немудрено, что Густав взвалил эту ношу на меня. Раздери тебя архангелы, друг, что ты натворил?»

Пандеик попытался ненавязчиво выспросить, сколько лет наследнику и сколько лет прожили вместе графиня и покойный граф. Маленький священник, состоявший при домашней часовне, отвечал уклончиво и подобострастно улыбался.

«Кто его знает, может быть, именно он – отец этого отпрыска?»

Однако тут никакая наблюдательность Королю не помогла: сын графа и графини лицом удался в мать, а кто был его отец, природа на лбу не написала.

Пандеик провел ночь без сна. Он понимал, что наутро все домочадцы графа будут ждать, чтобы Король, в соответствии с волей Густава, утвердил в правах его преемника. Ворочаясь с боку на бок, Его Величество думал, как скверно не исполнить последнюю волю друга. Во всех рыцарских авентюрах отступники заканчивали плохо. Богобоязненная душа Короля содрогалась от страха.

Раным-рано утром Пандеик вышел во двор. Ноги понесли его на конюшню: быть может, он хотел увидеть графского сына среди навоза и утвердиться в решении назначить настоящего наследника. Рассвет еще не занялся, но в окошке Король увидел мелькающий огонек лампадки. Тихо войдя, он миновал денники, где ухоженные лошади уже довольно перетирали зубами свой завтрак, и увидел сына Густава. Тот тоже ел: яблоко чередовалось с салом, сельдерей с леденцами.

«Чёрт меня подери…»

Юноша заметил его тень, поднял глаза и вскочил.

- Что, с утра уже за работой? – негромко спросил Король, желая услышать его голос.

- Да, сир.

- Но в часовню ты все-таки ходил?

- Да, сир. Граф был очень добр к нам, как можно не пойти?

Пандеик наслаждался забытым юношеским баском, точь-в-точь как у Густава.

- А ко двору ты бы поехать хотел?

- Н-нет, сир, - почти без заминки ответил тот.

Потом застенчиво улыбнулся и добавил:

- Тут все знакомое.

«И откровенный, как Густав».

Король почти улыбнулся в ответ, но в это время на конюшню зашла какая-то женщина. Обманчивый свет лампадки не позволял определить возраст, но она была стройна и красива, как Божья Матерь, это Пандеик понять успел.

- Мама, это король, - быстро бросил ей юноша.

Женщина грациозно опустилась на колени, не выпустив из рук кринки с молоком.

- Сир.

Монарх смотрел сверху вниз на ее густые волосы, стянутые простым узлом, на лебединую шею и точеные руки. Сердце вдруг сдавила кольцами змея зависти.

«У него была эта женщина? И родила ему такого ладного сына?»

Король некстати вспомнил свою длинноносую супругу, костлявую, злопамятную и бесконечно одолеваемую различными хворями.

- Не желаете ли молока, сир?

Он отрицательно покачал головой, мутно взглянул на юношу и сказал ему величественно и строго:

- Не перекорми моего гнедого, отрок.

- Конечно, сир.

Возвращаясь в гостевые покои, Пандеик думал о делах, далеких от графства Аквиольского.

«Что было, то умерло. Как можно отдавать владения простому конюху? К тому же он явно не знает, кто его отец».

После заутрени Король публично признал права сына графини, а новый граф Аквиольский, не откладывая, принес ему присягу.

Когда свита Короля выезжала из ворот замка, синеглазый конюх сам открыл тяжелую створку, мимолетно взглянул на Пандеика, некстати улыбнулся и тут же стер улыбку знакомым жестом, прижав кулак ко рту. Сердце Короля перевернулось, он поспешил пришпорить гнедого и отвернулся.

«Будь проклята моя память! Но, Густав, может быть, я понял тебя неправильно? Может быть, ничего такого ты и не думал, когда отправлял мне то письмо?»