В большом концертном зале университета NERV собралось тысячи две зрителей. В основном, конечно, студенты, но среди них мелькали и лаборанты, преподаватели, методисты и даже уважаемые профессора. Новогодний фестиваль был в самом разгаре. Народ слушал музыку и отрывался, как мог. Несмотря на суровую зимнюю пору, в зале было жарко. Атмосфера веселья и праздника захватила их, окружив беззаботностью и лихим драйвом, заставив жить здесь и сейчас и радоваться этому. Но за кулисами она резко обрывалась, вытесняемая волнением и рабочей суетой. Всюду сновали техники: постоянно настраивался и подстраивался звук, менялось освещение, быстро переносились инструменты и реквизит. Они то и дело покрикивали на толпящихся юных артистов, часть которых уже выступила и теперь точила лясы, делясь впечатлениями и разводя бурные обсуждения и споры.  Вторая часть только готовилась, постоянно проверяя инструменты, одежду,  мандражируя и переговариваясь друг с другом. Где-то тут же стрелой носилась Мисато-сенсей. Это была её стихия, энергия била из женщины через край, вырываясь наружу четкими приказами техникам, выступающим, осветителям, она уверенной быстрой походкой лавировала между оборудованием и людьми, часто переходя даже на бег.

"Затмение" в полном составе торчали чуть поодаль, без особого интереса наблюдая за потугами бедолаг-техников, пытающихся пристроить покомпактнее здоровый рояль. Где-то недалеко маячили ребята из "Сакуры", но в суматохе обоим было сложно держаться вместе. Синдзи устало проводил взглядом стрелу по имени Мисато и от нечего делать взглянул на сцену. Мику Сегава выкладывалась на все сто, соблазнительно виляя прелестями и пискляво выводя очередной куплет незамысловатой песенки. Зал радостно хавал: фаны орали, свистели и вообще верно сходили с ума. Парень хмыкнул и отвел взгляд – пусть балдеют. До слуха, вопреки стараниям Мику, доносились обрывки слов – Аска горячо наставляла Мари на путь истинный, втолковывая что-то насчёт песни. Макинами рассеяно кивала и беззаботно улыбалась, чем только злила Ленгли. "Вряд ли она вообще её слышит... Эх, Аска, перед смертью не надышишься", – подумал Икари. Всё это жутко напоминало очередную сессию, один из экзаменов. Было время – студенты готовились, а теперь пришло время сдавать. Одно и то же: очередь, одни идут и отвечают, вторые уже сдали и им всё пофигу, а третьи еще трясутся от волнения перед Неизвестным. И сам он не был исключением. Несмотря на то, что он сказал Ленгли в кафе чистую правду, и обычно ему было до лампочки мнение зрителей, сейчас привычный пофигизм уступал часть сердца волнению: как-никак сбывалась его мечта.

Музыка стихла, Мику что-то крикнула залу, и в ответ прилетели восторженные вопли.

– Выскочка, – ядовито буркнула Аска.

– Зато няшная, – хихикнула Мари.

– Просто еще одна размалёванная певичка, каких полно.

Мимо снова пронеслась Кацураги-сенсей. Она подлетела к группе брейкеров в стильных бейсболках набекрень, цветастых футболках и длинных шортах, на ходу что-то им выкрикивая. Их черед идти на сцену, и женщина обязана была убедиться, что заминка исключена. После брейкеров очередь "Затмения". Аска тут же напряглась еще сильнее – она всегда волновалась перед экзаменами. Икари порой удивлялся, как она до сих пор не поседела.

– Синдзи, – чья-то ладонь осторожно легла на его плечо.

Обернувшись, он увидел Аянами в белом кимоно и с флейтой в руке.

– Рей... – он был удивлён и не нашелся что сказать.

– Волнуешься?

– Ага. Немного. В первый раз все-таки буду выступать еще с кем-то.

Она кивнула:

– Но мы всё отрепетировали. Все треки получились хорошо.

– Да, но времени было мало для такого смелого проекта. Музыка сочинялась на ходу, косяков все-таки хватает, а еще Аска и Хикари...

– Синдзи... – она внимательно посмотрела ему в глаза. Мурашки пробежали по спине: именно этот взгляд он видел во сне.

– Не волнуйся, – продолжила Рей. – Всё будет хорошо. Мы с вами.

Она протянула руку. Он с удивлением посмотрел на неё и протянул свою. Девушка уверенно пожала её и, коротко кивнув, зашагала прочь, тут же растворившись в суете. Аномальные всегда странно себя ведут. А самое удивительное – волнение действительно ушло. "Возможность, да, Каору?"

***

И вот он, момент истины! Пару мгновений назад отгремело выступление брейкдансеров, и Мисато-сенсей на всех парах уже летит к "Затмению".

– Ленгли! Икари! Макинами! Ваш выход! Быстрей там устраивайтесь!

– Не волнуйтесь, Кацураги-сенсей, вы и не заметите, как мы выступим, – Мари была, как всегда, легкомысленна.

– Оч смешно, – буркнула Аска, – Пошли уже.

Она легонько толкнула подругу в спину.

– Удачи, ребята! – бросила Мисато.

– Спасибо, – бросила Ленгли через плечо.

На время подготовки освещение было минимальным, так что народу  в зале было мало что видно, а техникам хватало. Выкатили барабанную установку, быстро подключили усилители, провода, инструменты – подготовка уложилась в плановые две минуты.

Аска не спускала глаз с Мисато-сенсея. Женщина напряженно всматривалась в суету на сцене, и когда один из подлетевших техников что-то ей сказал, только кивнула и показала Ленгли большой палец. Можно выступать.

– Готовы? – спросила рыжая у остальных.

– Да, – отозвался Синдзи, стоявший неподалёку.

– Конечно, Ваше Высочество, – донеслось сзади. Мейнфилд, казалось, не волновалась даже сейчас.

– Тогда устроим им жару!

Сцену залил яркий свет. Отступать больше некуда, оставалось только выложиться по полной. Аска отбросила мешавшую прядь волос и бросила в зал пару дежурных фраз приветствия. Зал оживлённо отозвался. Контакт установлен, пора переходить к делу. Да, это не море людей, так, озерцо. Однако эта рыженькая девушка была полна решимости устроить на этом озерце настоящий шторм. Пара пробных аккордов – гитара звучит как надо, взгляд направо – Син уверенно сжимает гриф, а Мари уже отсчитывает ритм...

Грянули ударные, тут же подключились две гитары, а зал обрадовано зашумел. Мелодия понеслась безумным потоком, то вырываясь вперед, словно штормовые волны, бьющие в прибрежную скалу, то замедляясь, точно мирное течение реки. Стихия увлекла зал с первых аккордов, захватила и пленила безудержным ритмом.

– Ta-i-you no ne-tsu ga to-do-ka-na-i, – Аска наполнила музыку звучанием своего золотистого голоса. Слова песни давались ей легко, будто она только её и пела всю жизнь, они сами вылетали наружу и падали в зал. Она видела, чувствовала, что народ ловит их, расхватывает и понемногу настраивается на их волну. Девушка отрешилась от всех мыслей, мир сузился до "Затмения", музыки и зала у её ног. Репетиции прошли не зря: группа играла совершенно, именно так, как она того хотела. Сотни глаз смотрели на неё, сотни ушей внимали её голосу, и на лицах их читалось восхищение.

– Gen-sou no tsuchi ni ka-e-ru sono saki ni, – припев заполнял её душу странной смесью непередаваемых чувств, которые она тут же отдавала залу, вплетая свой звонкий голос между натянутыми, но прекрасными золотистыми нитями гитарных аккордов и пулеметным треском ударных. Аска напрягала свой голос, чувствуя, что смогла бы петь так целую вечность без устали.

Проигрыш заполнил паузу между куплетами, и зал отозвался возбужденными выкриками и раскачиванием десятков, сотен голов, рук и тел. Им нравилось, они хотели большего. Музыка завладела их разумом, проникла в каждого и соединила всех в одном порыве. Пленённые ею, они слушали, подчиняясь аккордам, ловя ноты, и отдавая частичку себя взамен.

– Tsuki no tsu-metasa mo kan-ji wa shi-na-i, – Ленгли бросила второй куплет на растерзание толпы. Рыжая ощущала, что мир стремительно меняется: зал отдался ей, и она способна повелевать этой стихией. Стены растворялись, выпадая из восприятия, музыка искажалась, переставая быть собой. Перед ней было море, безумное штормовое море, колышущееся и беснующееся в порывах стихии. И стихией этой были они. Они раскачивали людские волны, вздымая в воздух пену эмоций. Тяжелые тучи музыки нависли над залом, закрывая всё вокруг плотной стеной дождя и града ударных, грубый полурык Синдзи разражался раскатистым громом, а две гитары носились сумасшедшим ветром, подымая валы громадных волн.

– Kaga-ya-ku ho-shi no kira-me-ki wo mo-tanai, – и посреди этого безумия была она, Аска Ленгли. Повелительница стихии, дающая ей силу, управляющая ею. Она могла раскачать это покорившееся ей море, могла поднять два гигантских вала и схлестнуть их между собой, а могла разогнать в разные стороны, создать третий, четвертый, десятый, успокоить, превратить в лёгкое течение и пустить по нему рябь мелких волн. Аска упивалась этой властью, она словно сияла изнутри, отдавая всю себя этой буре, растворяясь в ней, отдаваясь её безумию. Зал чувствовал каждое движение, чутко реагировал на каждую интонацию, и с каждым мгновением волны становились всё больше.

Длинный проигрыш и последний припев... Море бурлит, оно пенится и выплескивает на сцену лавины эмоций, захлёстывая повелительницу. Оно поглощает рыженькую солистку, а она вкладывает в последние слова еще больше своей энергии, отвечая залу порывом чувств:

– Nagare-ru na-mida wa puri-zu-mu to na-atte

– Ko-ko iru no… kana-ta e!

Эмоции переполняют, и она дарит бушующему морю последний взмах всемогущей руки.

– Kanata eeee!!!

Финальный раскат грома от Синдзи и небольшой, но по-прежнему сумасшедший проигрыш. Аска выстреливает последние аккорды в толпу и счастливо улыбается. Ради таких мгновений она и живет.

***

Еще снимая гитару и устраивая её возле барабанной установки, Синдзи видел, как Мисато-сенсей подлетела к "Сакуре" и что-то им сказала. Он спешил за Аской и Мари прочь со сцены, а навстречу уже шагали "идейные противники", как когда-то сказал Каору. Все в лёгких кимоно без лишних излишеств, участники "Сакуры" выглядели образцовыми японцами, а Тодзи даже повязал на лоб повязку с национальным флагом. Кенске тут же поспешил  настраивать синтезатор, Судзухара – к техникам, расставлявшим барабаны, промелькнувший мимо Каору хитро подмигнул, а Рей лишь едва заметно кивнула.

– Сценарий помните? – придержал Синдзи за локоть Хикари.

– Да, всё пройдёт, как и договаривались. Мы знаем, что делать. Инструменты тоже поставят как надо, не волнуйся.

– Хорошо... Удачи вам, – он протянул ей руку.

Она недоумённо посмотрела на неё, но все же пожала.

– Спасибо... – бывшая староста развернулась и поспешила к своему месту.

– Любезности окончены? – прозвучал язвительный голос Аски.

– Просто хотел убедиться, что они всё помнят, – ответил Икари, скрываясь за кулисами.

– Не держи их за идиотов. Зная нашу старосту, можно было и не уточнять. Уж организовывать людей у неё всегда получалось отлично.

– Это ты только что комплимент ей отвесила?

– Не неси чушь, – фыркнула Ленгли.

– Эй, ребята! – окликнула их Мари и погрозила пальчиком. – Прекратите мне тут это! Давайте просто слушать музыку.

Сцена озарилась светом, открывая взорам публики ансамбль традиционной музыки "Сакура". Нежные и ласковые трели сакухачи полились в зал вместе с лёгким перезвоном колокольчиков, гулким боем тайко, нежными звуками пиано и колкими нотами самисена.

– И как, все у них готово? – всё-таки спросила Аска.

– Да. Сама видишь, всё так, как ты и задумала: Хикари и Кенске расположились чуть сзади и посредине, остальные же сдвинуты вправо, так что нам будет куда выходить. На Айду нацепили чёрное кимоно – цветовое равновесие обеспечено. Сценарий они помнят, Хикари это гарантировала, а Кацураги-сенсей уверила, что осветители в курсе...

– Если они зафейлят это выступление – я им ад на земле устрою.

– Тебе это так важно?

– Ты что, совсем дурак? Я ж для тебя стараюсь. А теперь заткнись и подай кимоно.

***

Они успели отыграть первый трек. Это была бодренькая мелодия, а не скучные и медленные, какие чаще всего можно услышать на выступлениях коллективов традиционной музыки. Не то, чтобы зал остался совершенно равнодушным, но восторга она не вызвала. Сцена в очередной раз погрузилась в темноту, и народ уже собрался поскучать, однако на этот раз перерыв закончился куда быстрее, чем в прошлые разы. Там по-прежнему были всё те же ребята из ансамбля традиционной музыки. Они традиционно сидели на коленях, почему-то занимая только правую часть сцены, одетые в светлые кимоно, за исключением парня за синтезатором на заднем плане. Они смиренно смотрели перед собой, словно стесняясь и скромничая перед публикой. И выглядело всё как-то неправильно, словно в этой картине чего-то не хватает...

Удар... звон... Удар... звон... Словно кто-то большой делает тяжелый шаг и гремит цепями. В роли тяжелой поступи выступили тайко, в роли цепей – бубен. Такое мистическое начало мигом заинтересовало, и скуку пришлось отложить. В музыку резко вторгается звонкий перелив сакухачи с отдельными нотами самисена, а цепи и шаги испаряются, оставив только лёгкий перезвон бубна на фоне, подстёгиваемый хлопками цудзуми. Мелодия плавно обрастает звуками, нагнетая атмосферу, становясь более напряженной. Очередная самая высокая нота флейты повисла в воздухе в полной тишине. Музыканты удивлённо уставились на парня с самисеном. Он что-то гаркнул, поднялся в полной тишине, развязал пояс кимоно и резкими движениями стащил его, оставшись в... черной футболке и джинсах. Он подхватил свой инструмент, и оказалось, что самисен обзавёлся поясом. Парень перекинул его через голову, точно это была гитара, и хитро подмигнул остальным. Музыканты переглянулись, улыбнулись не менее хитро и...

В следующий миг сцена озарилась ярким светом, и сквозь вновь встрепенувшуюся трель сакухачи явно грянула электрогитара. Удивлённый шум пронёсся по толпе: на сцене рядом с малоинтересными традиционалами торчали те самые рокеры-металюги, которые еще несколько минут назад подняли зал на уши. И больше всего поразило то, что рыженькая симпатичная солистка, которая совсем недавно казалась пылающим огнём во плоти, сейчас сидела на коленях в белом кимоно с невозмутимым выражением лица и держала гитару, точь-в-точь, как среброволосый парень только что держал свой самисен. А музыка неслась дальше, словно вырвавшееся на волю стадо мустангов. Сакухачи безраздельно правила мелодией, выписывая невообразимые виражи, ударные и цудзуми мчались рука об руку, создавая совершенно бешеный ритм, где-то на фоне им вторил самисен и едва слышно позвякивал бубен, а две ровно ревущие гитары были им отличным полотном, на котором рисовался узор музыки. Слушатели заворожено смотрели на сцену, словно поделенную надвое черным и белым цветом, их захватывали неясные воспоминания, что-то неуловимо знакомое таилось в этой неудержимой мелодии. Такой же неудержимой, как и быстроногие кони, несущиеся по бескрайней равнине.

Инструменты неожиданно смолкли, уступив место тяжелому гитарному проигрышу. Переход ударных, затяжной полёт флейты – и в мелодию вплетаются отрывистые ноты девичьего вокала. В тишине плывут невесомые капли пиано и переливы сакухачи, однако стоит ей заложить очередной вираж – и музыка снова разражается громом безумной смеси фолка и рока. Она стремительно разлетается по залу, ошарашивая народ, еще глубже погружая его в картины прошлого, где в славных сражениях молниями сверкают мечи, где время растворяется в пороховой гари, где стихия битвы овладевает сердцами людей, сражающихся не за жизнь, а за честь. Последняя нота сакухачи еще плавно скользит в воздухе, а остальные словно споткнулись, скошенные финальной очередью ударных.

Музыка стихла, музыканты замерли, словно в нерешительности, а зал обалдело шумел, застигнутый врасплох. Только барабанщица криво улыбнулась, поправила очки и, крутанув между пальцами палочку, принялась отстукивать ритм...

***

Одинокий удар по звонкой тарелке мгновенно утонул в громогласном рёве гитар, и ноты самисена затерялись где-то далеко на заднем плане вместе с мимолётными вспышками колокольчиков. Эта мелодия была иной, она не неслась напролом, она летела, стремительно, но изящно. Поверх тяжелой вакханалии электрух легла короткая, но невесомая партия сакухачи. Лёгкий проигрыш самисена, и Мари, подвинувшись чуть ближе к микрофону, затянула жуткую песню:

– Oyaaa-oya do-ku wo kuro-uta ka

– Оniiii-kuuuu-hi wa doko e ni-geta

Хикари замерла: в партии колокольчиков выдалась небольшая пауза, и самое время немного оглядеться – она находилась рядом с Кенске позади остальных, и потому могла подметить любую мелочь. Девушка бросила взгляд на Макинами. Очкастый позитив старался изо всех сил, хоть и было заметно, что вокал – не самая сильная её сторона. Хораки вслушивалась в слова и ловила каждую интонацию, придирчиво исследуя их. Нет, всё было в полном порядке: Мейнфилд отлично всё усвоила, и этот кровожадный бред действительно походил на самую настоящую народную песню. Пауза окончилась, и Хикари, скрепя сердце, продолжила отбивать положенные ноты. Песня ей решительно не нравилась, однако то было её мнение, народ же, по-видимому, считал иначе. Зал заметно оживился и зашумел. Червячок зависти шевельнулся в сердце бывшей старосты: во время их чисто традиционного трека народ вежливо молчал.

–        Kegareеее-shi tsuki no tami yoоооо

–        Koreyooo-ri ko-kuru koto wo ki-ke!

Мари уверенно пела первый припев. Безупречно. Взгляд метнулся влево: Каору самым бесстыжим образом копировал поведение отпетого металлюги, чем явно наслаждался. Нагиса торчал слева – черная ворона среди белых кимоно, он держал самисен, словно гитару, и усиленно издевался над ним, выстреливая ноты в бешеном темпе, умудряясь при этом не слишком отдаляться от микрофона: электросамисены еще не изобрели, и звук снимался микрофоном, как и со всех инструментов "Сакуры". При этом парень активно тряс серебристой шевелюрой в такт музыке, и для полного счастья ему оставалось разве что показать залу "козу". По ушам ударил гитарный проигрыш, самисен умолк и... Каору исправил это упущение. Девчонки отозвались на этот жест счастливым визгом. В рёве музыки горестный вздох Хикари никто не услышал.

– Doku no aji wa ama-karo-u

– Jise-i no ku mo-shi ta-tamu ka…

Мари продолжала распевать второй куплет. Хораки прилежно отбивала свою партию, косясь на остальных. Группа играла слажено: Кенске добавлял едва заметные ноты, Тодзи уверенно отбивал ритм на тайко, разгрузив Мейнфилд, хотя и она не забывала вовремя выдавать нужные ноты. И общий образ, задуманный Аской, работал на все сто: "Сакура" выглядела спокойно-равнодушной, в то время как "Затмение" вели себя, как и полагается суровым рокерам-тяжеловесам. И народ тащился. Хикари вслушалась в мелодию, что еще недавно носила название "История о далёкой луне". Девушка вдруг ясно поняла, что до сих пор никак не пыталась оценить её, а лишь проверяла, правильно ли она звучит. Мотив оригинала, конечно, узнавался, но никакой луной тут уже и не пахло. Она звучала по-другому. Не хуже, просто по-другому, и... неожиданно оно ей понравилось. Получалось, что идея объединиться была не такой уже и плохой. Даже наоборот...

– Naga-ku tsu-dzuku toki sae

– Tama-yuuuu-ra ni kawari yuuu-kuuuu

Мари выкладывалась на все двести, успевая отбивать партию ударных и петь очередной припев. У Хикари в голове не укладывалось, как у неё это получается. А еще она удивлялась себе: как она может вот так спокойно раздумывать прямо во время выступления? Она должна бы волноваться, но этого не было. Девушка прекрасно помнила свою не очень сложную, но, тем не менее, важную партию: без неё мелодия потеряет свою изюминку. Всё-таки Икари был прав: в современной обработке эта музыка звучит лучше. Инструменты не мешают друг другу, а очень даже хорошо сочетаются. Хораки улыбнулась уголками губ и продолжила вбивать яркие точки звона.

Тягучий гитарный проигрыш в компании сакухачи, ударных и колокольчиков вывел мелодию к "яме". Инструменты смолкли, Каору ударил по струнам и Макинами запела кульминационные строчки, чуть понизив голос:

– Hou-ra-i no ku-suri wo ku-uta

– ware-ra mo mata kana-shiii

– ika-ni yowa-i wo kasa-ne do

– ka-re yuku ko-to mo na-shiii

Музыка снова грянула в полную силу, Мари затянула последний припев. Хикари покосилась на Аску. Девушка сидела и с непроницаемым лицом повелевала гитарой. Её невозмутимости сейчас могла позавидовать даже Аянами, которая казалась Хораки образцом спокойствия и флегматизма. "Что же, Аска, действительно, "неизвестно, сколько лет прошло, а совсем не изменились мы"... Ты всё такая же упрямая, как и раньше. А я всё такая же принципиальная. И, тем не менее, ты решила нам помочь... Спасибо..."

***

Хикари произнесла небольшую речь перед зрителями, уверенно, но с каплей волнения. Рей почти не слушала, на ходу вспоминая ноты следующей песни. Хотя это и не песня вовсе, а инструментал. Однако девушка сильно удивилась, когда Хораки, обращаясь к залу, назвала их всех "Вишнёвым затмением" – Аянами не могла припомнить, чтобы это название произносилось когда-либо раньше. Решившись объединиться, они забыли придумать название. Но перерыв закончился, и настало время играть дальше.

Первые ноты её сакухачи стали спусковым механизмом, выстрелившим в зал надрывный напор тяжелой музыки. Флейта невесомо летела вперед, охваченная грозовыми облаками гитары, блестящими вспышками колокольчиков и громом барабанов и тайко. Девушка самозабвенно выводила мелодию: её партия была основной. Шустрые пальцы привычно бегали по отверстиям, сакухачи плавно покачивалась, словно перо на ветру, и звучание получалось безупречным. Но как ни пыталась она сосредоточиться на игре, её сознание упорно тормошила тревога – это была самая сложная мелодия, где каждый из них мог споткнуться. Особенно партия гитары. Особенно Синдзи. Рей прикрыла глаза, оградив себя от тысячи взглядов, погрузившись в музыку, отдавшись ей полностью, пытаясь остаться один на один с нотами.

Тревога...

Вот тот самый лёгкий участок. Флейта, пиано и колокольчики. Короткий проигрыш... Опасное место, где гитара должна звучать отрывисто и где Икари спотыкался чаще всего...

Всё прошло гладко, и ноты легли ровно, точно линия, нарисованная под линейку. Словно камень с души упал. И потому следующий быстрый, как и вся мелодия, проигрыш показался ей особенно веселым. Рей уже давно ощущала что-то странное, с тех самых пор, как покинула лифт после того случая. А когда они начали играть вместе... Странным образом вся эта идея ей очень понравилась, и она могла считать себя ярой сторонницей объединения. Правда, тогда Аянами не говорила об этом – она ведь сама здесь гостья, а в чужой монастырь... Сакухачи продолжала скользить посреди бури тяжелого звучания тёмной стороны "Вишнёвого затмения", а её хозяйка тщетно пыталась отогнать размышления. Ей нравилась эта музыка, ей нравилось это звучание. Когда она только начала играть с "Сакурой", то ей казалось, что в их мелодиях чего-то не хватает. И только тогда в лифте она поняла чего именно. Гитарные аккорды вдохнули вкус жизни в медленные переливы традиционной музыки. Спокойное течение теперь получило волны, оно могло забурлить, закипеть, оставаясь при этом потрясающе прекрасным.

Теперь мелодия неслась вперед, она жила, энергия била ключом, оставаясь такой родной и понятной, знакомой с детства. Трель её флейты летела над залом, словно свободная стремительная птица, и девушка летела вместе с ней. Тревога держалась где-то рядом, но Рей знала: они справятся. Никто и не думал сбиваться, все инструменты звучали слаженно и чётко. Тайко таинственно били в унисон с ударными, колокольчики звенели, когда надо, самисен лишь изредка позвякивал, клавишные задавали едва различимый фон, а гитара в очередной раз умело вырвалась из сложного места. Аянами прислушалась: так и есть, они поддерживают друг друга, доверяя следующий аккорд. Аска и Синдзи умело менялись местами, отыгрывая одну партию, словно умелые воины сражались вместе, отражая атаки врагов, направленные в спину товарища. Их гитары звучали практически одинаково, однако девушка могла различить их. И это восхищало, они словно чувствовали друг друга. Точно так же, как она тогда чувствовала его музыку в лифте, а он чувствовал её.

Сакухачи запела протяжней и тоскливей, тут же уступив место гитарному проигрышу. "Интересно, чувствует ли он меня сейчас?". Она украдкой посмотрела в его сторону. Парень с удовольствием отыгрывал соло, потрясая головой в такт музыке. Улыбка коснулась её губ, и флейта запела очередной "куплет". Проигрыш снова подобрался к тому, что должно было быть припевом. Мир снова скрылся в темноте, как тогда... Она снова играла те же ноты, что и тогда... Музыка вилась вокруг неё и рисовала стремительные картины, скорость, скорость, еще больше скорости. Всё вокруг было размыто, воображаемый мир нёсся навстречу...

И тут она поняла: он чувствует её ноты. Синдзи подстраивался под неё: стоило ей перетянуть на какую-то долю секунды, и гитара отзывалась с таким же запозданием, она следила за флейтой, внимала ей, осторожно двигаясь рядом. А за ним увязывалась и Аска. А за ней – ударные, а за ними... Они все кружились вокруг неё, реагируя на малейшее колебание её нежной трели. Рей ощутила себя птицей, и музыка была её крыльями. Это не партия флейты, это она сама несётся в выси, разрезая воздух, это она летит сквозь грозовые тучи и дождь, ветер и молнии ей нипочём, ведь у неё есть два крыла, переливающиеся всеми инструментами вместе, они несут её и ни за что не позволят упасть. Потому что они – едины.

Очередная высокая нота – и снова "припев", но на сей раз последний. Порывы ветра стали еще сильнее, но сакухачи взлетала всё выше. Аянами, наконец, отдалась полностью этому странному видению, погрузилась в него с головой. Она ощущала себя переполненной энергии, словно могла пробить эти грозовые облака и прорваться к солнцу. Ноты растягивались и возносились на небывалые высоты, превращаясь в разгорячённом сознании Рей в слова. "Я так хочу за облака!" – отчётливо слышала она в голосе своей сакухачи, и за ними тут же прилетел ответ гитары, берущей особенно яростные аккорды: "Живи! Живи!! Живи!!!"

И безумная мелодия разом обрывается, оставляя лишь последний распев флейты среди нежных капель колокольчиков, похожие на чувства птицы, долетевшей до солнца, после жизни среди вечного дождя. Рей опустила сакухачи и улыбнулась.

"Так вот какое оно... счастье..."

***

Синдзи облегчённо вздохнул – самое сложное осталось позади. Они всё-таки сыграли этот трек почти безупречно, мелкие огрехи были малозаметны. Взмокшая футболка прилипла к спине, взволнованное дыхание всё никак не желало успокаиваться, а руки предательски подрагивали. Короткий взгляд на часы сообщил, что в отпущенное время они укладываются. Хикари снова что-то сказала народу, заполняя паузу. Неожиданно что-то боевое, и зал отозвался радостными криками. Рей поднялась на ноги, поправила стойку микрофона и обернулась к Хораки. Бывшая староста бросила взгляд на Кенске и, поймав в его глазах застывший вопрос, коротко кивнула. Парень в чёрном коснулся клавиш.

Мягкие ноты пиано медленно поплыли в воздухе, и зал тотчас заворожено затих. Аянами прикрыла глаза и запела первые строчки, очаровывая слушателей своим легким и нежным голосом:

– Fuka-ku aaaa-ooki mori no na-ka

– Wake-iruuu tsuwamo-no hi-to-ri…

– Tooku yoriiii kas-ka naruuuu

– Fuuuuu-e no ne kikoyuuuu…

С первых же строчек Синдзи завладело странное чувство. Оно возникло еще тогда, в лифте, и продолжало преследовать во время репетиций. Однако именно сейчас оно стало особенно сильным. Ощущение какой-то тайны, чего-то забытого. Но размышлять об этом не было времени. Плавный, почти лирический переход пиано, пауза в пару мгновений, и тишина взрывается гитарным громом. Ударные, тайко, колокольчики и электрухи настоящим вихрём ворвались в зал, задавая тяжелое начало, а в душе Икари вздрагивает тревожное ощущение. Какие-то воспоминания вновь шевельнулись в памяти, снова скрывшись в тумане забытья. Тоскливая трель сакухачи только усилила эти чувства. Странно, ведь на репетициях он такого не чувствовал...

– Kako-me kako-me

– Sui-ta rashii oto-ko

– hisashiburi ja yo-no

Аянами начала первый куплет в сопровождении лишь тайко и колокольчиков. Остальные инструменты молчали, зато Хикари приходилось туго – это была самая сложная песня для неё. Которую она сама же и выбрала. Странная древняя песня о том, как некое подводное чудище, прикинувшись красавицей, пленило разум храброго воина и затянуло его под воду. Но звучала песня превосходно. Синдзи прикрыл глаза, наслаждаясь голосом Рей и таинственной музыкой пары инструментов, к которым присоединилось пиано Кенске. Снова странные чувства колыхнулись в его сердце. Невнятные воспоминания... Фестиваль, удары тайко, тоскливая песня флейты... Вспышка, отраженная в очках отца... Тревога...

Но пауза окончилась, и музыка требовала своего.

– Nama-mekuuu ayakashitachi niii

– Utsutsu noooo toki mo wa-suru-ru

– Warai koeee… takaraka niii… raku no neee mo hi-bi-kuuuu

Припев получался более мощным, подкреплённый ровным громом гитар, ударных и тайко, превратившие мелодию в тяжелый, но по-своему нежный фон. Бэк-вокал Хикари, распевающей плавные ноты, дополнял картину, придавая музыке истинно фолковое звучание. Его объёмность и слаженность завораживали Синдзи. Даже сейчас, когда пальцы были заняты гитарой, а голова сама собой кивала в ритм ударных, его душа пыталась поймать ускользающие воспоминания. Веселящийся народ, песни, звучание инструментов... Улыбка мамы, показывающей ему на яркие одежды артистов... И предчувствие чего-то страшного...

Вновь проигрыш отвлекает от тяжких мыслей. Струны гитар выдают натужный рокот, хлопки цудзуми и звон тарелок почти незаметны за рвущейся в небо флейтой. Синдзи улыбается: все инструменты на местах, все ноты ложатся идеально, и музыка заставляет сердце стучать быстрее. В этой смеси рождается какой-то дикий, необыкновенный драйв, которого не могли дать безумные проигрыши тяжелого металла. Органичный переход ударных, и голос Рей начал второй куплет:

– Su-su-re su-su-re yawara-ka na warawa no

– kuchi-bi-ru amakaro-uuuu

Бек-вокал Хораки подчёркивает строчки коротким распевом. Синдзи вздрогнул – обстановка казалась слишком знакомой. Сотни незнакомых, но радостных лиц, такая знакомая музыка, и необычное пение женских голосов... Давно прошедший фестиваль начал проступать через пелену забытых лет. Вечернее небо, яркие краски, и таинственная музыка, так похожая на ту, что сейчас звучала на сцене. Тогда всё казалось таким необыкновенным, волшебным и чудесным. Все веселились и радовались, мама улыбалась, папа что-то рассказывал, показывая куда-то на сцену, а маленький Синдзи почему-то волновался...

– I wa kenaaa-ki sono kata-chi ni

– yoro-zu noooo koto mo wa-suru-ru

Следующий припев вырвал его из воспоминаний, и парень ударил по струнам. Этот проигрыш почему-то сейчас давался ему труднее, хотя звучание не изменилось ни на йоту. Грозные ноты лились со сцены, а душа всё больше наполнялась тревогой и переживанием. Воспоминания больше не хотели прятаться, а с настойчивостью маньяка поджидали его где-то рядом.

Он отпустил струны – тихий и спокойный проигрыш перед последними строчками песни. Всего ничего, но эти ноты довершили это маленькое безумие. Неясность ушла, чувства расцвели, а воспоминания стали кристально чистыми. Тогда они все вместе слушали музыку. Эту самую музыку. Ту самую мелодию, которую он играл вместе с остальными прямо сейчас. Она звучала по-другому, да и слов не было, но мотив оставался тот же. Мама улыбается, папа показывает на сцену и говорит какие-то слова, вокруг все радуются и с удовольствием слушают. Идиллия народного праздника. А потом...

– Kugai noooo okoso-ku nare-baaa itami moooo kore ma-ta kan-roooo

– Modaeru… ko-no mi ni… akuruhiiii na-do kizuuuu

Громовой удар последнего припева совпал с воспоминанием... Яркая вспышка, отразившаяся в очках у папы, положила конец мирному действу. Грохот, испуг, крики... Животный ужас, овладевший толпой... Люди бросаются во все стороны, толкают друг друга, кричат, в панике куда-то бегут... Вспышки продолжают расцветать огненными цветками, что-то носится в воздухе, а люди толкаются, орут. Маму отталкивают прочь, хотя папа пытается, ухватить её за руку, но беспорядочный человеческий поток разъединяет их. Синдзи отчаянно хватается за папину шею, он успевает заметить, как мама падает на землю, как её подминает под себя обезумевшая толпа. Он что-то кричит, но никто его не слушает. А посреди этого безумия – всё та же музыка. Она резко обрывается, но он сам поддерживает её, вместе с остальными, не позволяя тяжким воспоминаниям вновь рассеяться. Тяжелая раскачивающаяся мелодия отлично обрисовывает неудержимое безумие несущейся вперед толпы. Папа отчаянно пытается удержать его, протолкнуться обратно сквозь сумасшедшее море людских тел, но всё бесполезно, течение увлекает их прочь, оттесняет к какому-то зданию. В ход идут кулаки, кто-то кого-то бьёт, достаётся и Синдзи, папа что-то орёт, но прилетает и ему. Треснувшие очки слетают и падают вниз, с жалобным скрежетом превращаясь в осколки стекла и гнутую проволоку оправы. Отца оттесняют к какому-то зданию, прижимают к стене, а люди всё бегут и бегут, давят и давят. Папа судорожно хватает ртом воздух, но толпа не отпускает...

Очнулся Синдзи уже на своих ногах в какой-то щели. Он смотрел в небо заплаканными глазами и видел десятки беспорядочно расцветающих красных шаров фейерверков.

– Yo no tsumi niiii miru mono waaaa kurena-iii nooo ki-riiii…

"И конец света увидел он в алом тумане..." – пропела Рей последнюю строчку, и все инструменты осторожно умолкают, оставляя пиано Кенске последние ноты проигрыша. Зал обрадовано зашумел и разразился бурей аплодисментов. Синдзи опустил голову и вздохнул. Он много лет неосознанно убегал от этих воспоминаний как мог, но они всё равно настигли его. И он пошел им навстречу. Вялая улыбка коснулась его губ, а влажные глаза осмотрели зал. "Спасибо, мама, спасибо, папа... Я вас не забуду".

***

"Вишнёвое затмение" усталые, но довольные торчали за кулисами. Тодзи и Хикари куда-то делись, зато остальные стояли плотной кучкой и вяло переговаривались. Но на их лицах легко читалось хорошее настроение. На сцене представители ректората говорили что-то пафосное, зал медленно успокаивался после выступления музыкантов, а за кулисами царила атмосфера облегчения. Экзамен сдали, зачётку оформили зрители шумными овациями. Выступление позади. Впереди – праздник. Аска настойчиво агитировала завалиться к ней в общагу и устроить там продолжение банкета. Скромное, но продолжение. За этими речами их и застала Мисато-сенсей:

– Ну, ребята, поздравляю, вы выступили более чем достойно! Ох, не зря я вам доверилась.

– Да разве могло быть иначе? – с гордостью ответила Аска.

– Мы их порвали! – воскликнул Каору, источающий волны вселенской радости. Он подлетел к Аске и закружил её в объятиях. – А всё благодаря тебе, Лэнгли!

– Да брось, я тут не причём, – буркнула она, лениво пытаясь освободиться.

– Причём-причём! Это ты всё так отлично продумала!

– Прекрати подлизываться, раздражает, – фыркнула Аска и толкнула его в грудь.

– Ну что ты! Как можно? – издевательская улыбка цвела и сияла. – Я же говорю чистую правду!

– Выбешиваешь, аномалия, – скучным тоном сказала она, вырвалась и даже отошла на шаг.

Аска вздрогнула, ощутив чей-то внимательный взгляд. Мейнфилд стояла напротив и, подперев ладошкой щёчку, глядела на них с мечтательной улыбкой.

– Ребят, вам никто не говорил, что вы хорошо смотритесь вместе? Аска-Аска... Как тебе не стыдно изменять нашему Син-чану с этим сребровласым красавцем?

– Мейнфилд! – рявкнула Ленгли, покраснев.

Мари хихикнула:

– Разве ж я не права? Кацураги-сенсей, рассудите!

Мисато повторила позу Мари, окинула парочку оценивающим взглядом и хихикнула:

– А ведь действительно неплохо. Определённо подходят друг другу!

Глаза Аски расширились от удивления. Нагиса расцвел хитрой улыбкой.

– Каору, хорошенько подумай, на что ты идёшь, – ухмыльнулся Кенске. – Тесное знакомство с Аской вредно для здоровья.

– Только вот не надо делать из меня монстра, окэй? – недовольно буркнула Ленгли.

– Не может быть! – Нагиса хлопнул руками – Чтобы такая милая девушка – и вдруг монстр? Та нууу…

– Паразит, – рыжая отвесила ему лёгкий подзатыльник. – Эй, Икари, у тебя есть отличный шанс спасти своего друга от мученической смерти.

– Оставь её, Каору, – молвил Синдзи, схватил Нагису за рукав и потащил его прочь. – У неё с юмором туго.

– Но она так мила, когда злится… – Аска презрительно хмыкнула.

Они отошли от остальных и пристроились у давешнего рояля.

– Ну, как всё прошло? – вопросил Нагиса.

– Ты о чём?

– О выступлении, само собой!

– Еще не осознал… – задумчиво проговорил парень. – По-моему нормально…

– Не жалеешь?

– Неа, – улыбнулся Синдзи. – Об этом я жалеть не стану. Оно того стоило.

– Вот видишь, – Каору положил ладонь ему на плечо – Возможность, возможность! Стоит воспользоваться ей, и твоя жизнь начинает меняться! Только знаешь что? Используй её до конца, – он кивнул на фигурку Аянами, которая уверенным шагом шла к ним, и вмиг испарился.

– Синдзи, я заметила...

– А? – удивлённо захлопал глазами тот.

– Твоя гитара дрожала... Ты вспомнил что-то тревожное, да?

Парень поражённо уставился на девушку. Правду говорят, что эти аномальные – очень странные люди.

– Да... – он отвёл взгляд. – Вспомнил. Не знаю, как ты догадалась... Я очень долго забывал эти воспоминания, но... Мои родители погибли на каком-то празднике. Там звучала эта самая мелодия, которую мы переделали в последнем треке... Тогда по чьей-то неосторожности взорвался склад с фейерверками, народ запаниковал, началась давка. И...

Она подошла ближе:

– Это в прошлом. Ты остался цел. А значит, ты зачем-то нужен здесь.

Её пальцы обвили его ладонь.

– Поверь мне, это так.

Синдзи посмотрел в её лицо и вяло улыбнулся.

Закулисная суета утонула в радостных овациях зала – только что наступил Новый год.

– Эй, Ленгли!!!

Неожиданное восклицание бывшей старосты заставило их вздрогнуть. Словно гром среди ясного неба. Хикари стояла напротив рыжей и пристально смотрела ей в лицо. Та упёрла строгий немигающий взгляд в переносицу отличницы.

– Неплохо сыграли, а, Лэнгли? – странная улыбка заиграла на губах Хораки. – Может, повторим как-нибудь?

Аска сложила руки на груди, сделала пару шагов в её сторону и смерила оценивающим взглядом.

– Я подумаю, – бросила она и улыбнулась.