Хозяйка Мира

    Разукрашенный всевозможными гирляндами и лентами Токио-3 напоминал скорее нелепую декорацию для столь же нелепого и наивного детского рассказа, чем город-крепость, последнюю надежду человечества. Быстро мелькавшие за стеклом автомобиля улицы сливались в сплошной разноцветный поток, от чего немного кружилась голова. И это хорошо.

     - Самолет из Рио-де-Жанейро, который должен был прилететь вчера, так и не прилетел, - нарушил молчание водитель, обычный работник службы безопасности, слегка покосившись на пассажира. Когда ему сказали отчитаться перед пятнадцатилетним парнем, он воспринял это как шутку, но приказ есть приказ. - Еще одна террористическая группировка решила высунуть нос, или…

     - Или в голову Редзи-сана пришла блестящая идея самому саботировать вылет, - впервые заговорил Синдзи, на мгновение оторвавшись от окна. – Он сделает все что угодно, чтобы отсидеться подальше отсюда.

      Мальчик демонстративно закрыл уши старомодными наушниками и уставился на проносящиеся за окном улицы. Агент пожал плечами, каких только странностей не увидишь в Токио-3. От его взгляда не укрылось, что в плеере в руках мальчика не было кассеты.

     Шурх-шурх-стук. Шурх-шурх-стук.

     - Прекрати!                     

     - Уарк! – отвечает Пен-Пен и опять открывает и закрывает дверь в комнату.

     Шурх-шурх-стук.

     - Я же сказала прекратить!

     Мисато, как всегда в майке и шортах, с банкой пива, подходит к пингвину. Тот смотрит на хозяйку и опять на закрытую дверь.

     Шурх-шурх-стук.

     Старый технический лифт, натужно поскрипывая, медленно поднимался на четвертый этаж. Подняться лестницей было бы гораздо быстрее, но Синдзи хотел выиграть время, чтобы еще раз все обдумать. Сможет или нет? Каждый раз, каждый день, он задавал себе этот вопрос, и каждый раз не мог ответить на него, но все равно не сдавался.   

     Дверь с еще более противным скрипом открылась, и он вышел в длинный коридор реабилитационного центра, тут пахло совсем не медикаментами, а опилками. Приятный домашний запах, нелепый в таком месте. Пациентам, которых перевели сюда, больше не требовались сильнодействующие препараты, только обезболивающее, много обезболивающего.

     В дальнем конце коридора находился большой холл с низко расположенными поручнями. Там он увидел нескольких ходячих больных, прогуливающихся у большего окна, за каждым из них на расстоянии следовала медсестра, готовая в любой момент подхватить своего подопечного. Их неторопливое шествие было пугающим, и вызывающим жалость и сочувствие одновременно. Никакой конкретной цели ни у одного из них нет - это видно по лицам, они просто прогуливаются вдоль стен и окна коридора и холла. Как студенты в перерывах между занятиями, вот только занятия у них совсем другие.

     - Ей здесь не место, - прошептал Синдзи. – Где угодно, только не здесь, не среди этих ходячих трупов.

     Одна из медсестер все-таки услышала его. Она приветливо улыбнулась, - тихий спокойный посетитель такой же тихой пациентки, - и он машинально кивнул ей в ответ, даже и не думая улыбаться. Он медленно подошел к одной из дверей без номера. На счастье, в отличие от обычных больниц, здесь не было окошка в палату, иначе он никогда бы не решился зайти. Когда же дверь открыта, дороги назад нет.

     Тихо постучав, скорее по привычке, он вошел в палату. Сперва ему показалось, что Аска спит – она лежала на спине, её грудь ровно и размеренно поднималась и опускалась под простыней, а лицо было повернуто к окну, из которого открывался прекрасный вид на небольшой сад и сверкающее озеро. Если она действительно спит, он сможет так же тихо уйти и вернуться домой, не выдав своего присутствия, и после очередной банки пива из неистощимых запасов Мисато сможет убедить себя, что на этот раз её кожа уже не выглядела такой бледной, а волосы больше не напоминали прошлогоднюю солому.

     Голова девочки медленно повернулась, и он мысленно выругал себя за такое малодушие.

     - Привет, Синдзи, - тихо сказала она, улыбнувшись. Левая половина лица слушалась все хуже, и улыбка вышла кривоватой, скорее напоминала оскал, но он не заметил этого. – Я хотела сказать, бака Синдзи.

     - Привет, Хозяйка Мира, - ответил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. С каждым разом это получалось все хуже, но она ничего не замечала.

     Они никогда не разговаривали. Он не спрашивал, как она чувствует себя, и ей не приходилось врать. Он садился на стул рядом с кроватью, или иногда на кровать, и читал ей книги. Не самое подходящее занятие, но определенно лучше, чем молча сидеть, слушая, как за стеной бродят ходячие мертвецы.

     Сизоватый дымок собирался под потолком небольшой гостиной Акаги Рицуко и неприятно щипал горло, но это хорошо. Это отвлекало, как и мелькающие за окном разноцветные гирлянды, это хоть немного занимало его мысли, пусть и хуже, чем пиво.

     - Позволь тебе напомнить, что меня отстранили от работы и даже медицинской практики. Фактически, я под домашним арестом, - женщина выпустила еще одно облачко дыма и насмешливым взглядом окинула комнату. – Почему же ты пришел именно ко мне? Нас никогда не связывали особо дружеские отношения.

     - Именно поэтому я и пришел к вам, - он пожал плечами, сделав глубокий вдох, позволяя дыму вовсю скрести горло. Может он даже попросит сигарету, но позже. – Все, кто называют меня своим другом, не способны ни на что, кроме сочувственных слов и жалости. Они меня этим достали уже, как будто смогут помочь.

     Акаги тихо рассмеялась, в её смехе слышались только печаль и понимание, и легкая ирония.

     - Они будут подбадривать тебя, чтобы ты жертвовал жизнью, защищал мир, сражаясь с тварями божьими. Но никогда не помогут тебе, когда самый близкий для тебя человек при смерти.

     Синдзи кивнул и уставился на собственные ноги.  Да, при смерти. Впервые он по-настоящему подумал об этом, услышав эти слова из уст бывшей подруги опекуна. Он и сам понимал, что Аска умирает, но даже в мыслях боялся это произносить, и вот теперь ограничение снято, но ничего не произошло. Он склонил голову еще ниже, но, даже вопреки желанию, не смог выдавить ни слезинки. Свой запас он израсходовал еще две недели назад, когда на одной из нелепых конференций сорвалась балка, плохо закрепленная под потолком.   

     - Это нечестно, - прошептал он, удивившись силой ярости, прозвучавшей в собственном голосе. Ярость это хорошо, она тоже отвлекает. – Это нечестно, что она побеждала раз за разом, и сейчас умирает из-за нелепой случайности!

     Кулак мальчика с силой опустился на журнальный столик, кисть пронзила острая боль, и он поприветствовал её, свою давнюю знакомую.

     - Вот, поможет, - Акаги протянула ему стакан с прозрачной жидкостью на дне.

     Не раздумывая, мальчик выпил, и глотку тут же обожгло огнем. Он зажмурился, сейчас слезы выступили на ресницах, и он несколько раз безуспешно попытался вдохнуть. На третий раз получилось.

     - Это помогает, я знаю.

     Он поставил пустой стакан на столик, и удивленно, все еще часто моргая, посмотрел на капельки крови на стекле. Похоже, он таки сумел поранить руку. Алкоголь совсем не притупил мысль о том, что единственный человек, небезразличный для него, умирает, но позволил отогнать эту мысль на второй план.

     - Итак, почему ты пришел ко мне? – Снова спросила Акаги.

     - Мы никогда не были друзьями, - говорил он тихо, рассматривая гостиную, не в силах задержать взгляд ни на чем. – И вы никогда мне не врали. Говорили правду, какой бы горькой она не была.

     Рицуко кивнула, плеснула чуть прозрачной жидкости в другой стакан и выпила, не поморщившись.

     - Все эти врачи и медсестры постоянно повторяют, что её состояние стабильное, что они делают все возможное, что всё обязательно наладится. Только я знаю, что всё только хуже. И вы сразу сказали это.

     - Я не вижу никакого смысла давать ложную надежду, особенно тебе. Ты больше других привык к ударам судьбы и не нам решать, что говорить тебе или нет.

     Синдзи закончил осмотр гостиной и заставил себя смотреть в лицо Акаги.

     - Я хочу попросить у вас совет. Что мне делать?

     Она долго не отвечала, рассматривая бывшего пилота. Докурила сигарету, затушила в пепельнице на столике и все еще молчала.

     - Думаю, ты и сам знаешь, какой выход самый лучший.

     Он непонимающе уставился на собеседницу. Неужели он ошибся, и она тоже не сможет сказать ничего определенного?

     - Синдзи, ты ведь смог сам понять, что на самом деле она умирает.

     Мальчик кивнул. Опять задумался. Попробовал отыскать ответ в своей голове, сдернуть невидимую пелену, как бы больно это не оказалось. Его глаза начали медленно увеличиваться, зрачки же уменьшались. Он вспомнил последние слова Мисато.

     Акаги еще раз наполнила его стакан и поставила на столик.

     - Ты видишь цель, но боишься рассмотреть путь к ней. Мы находимся в глупом положении человека, рвущегося к цели, которой он боится, которая ему не нужна. Или нужна, Синдзи?

     Не зная, что ответить, он осушил стакан, проигнорировав огненный вкус.

     - Рейс в Рио отбывает от третьего терминала через десять минут.

     Никаких просьб занять места или поторопиться. Если вам нужно куда-то лететь, вы и сами знаете, что вам делать.   

     - Ты знаешь, что эти террористические группировки слишком опасны, – в который раз произнесла Мисато. – Нужно покончить с ними.

     Синдзи безразлично пожал плечами.

     - Так сбросьте на них N2-бомбу. Мы с Аской довольно много сэкономили для вас, разве нет?

     Она вздрогнула, услышав имя подопечной.

     - Ты знаешь, что мы должны…

     - Не врите хотя бы себе, майор, - он впервые поднял взгляд. – Не нужно.

     Что скользнуло в ее взгляде? Страх? Бессилие? Ему было все равно.

     - Все будет хорошо, - бросила она уже у самого прохода к трапу. – Ты обязательно справишься.

     Пустая квартира в пригороде Токио-3 казалась заброшенной. Только очень хорошо сконцентрировавшись, можно было услышать тихое дыхание в одной из комнат. На первый взгляд, давно брошенная - только кровать, шкаф, стол, и никаких вещей, напоминающих о её обитательнице. На кровати лежит мальчик, из-за худобы на вид ему лет двенадцать, не больше. Забытый плеер лежит рядом. Он больше не нужен ему, чтобы слышать музыку.

     Словно почувствовав намерения опекуна, он вечером взял кое-что из одежды Аски. То самое платье, в котором она впервые появилась на авианосце, долго выбирал между белыми босоножками и легкими туфельками, весь красный даже влез в ящик с бельем. И, конечно, две красные ленты для волос. Может, как и Пен-Пен, он верил, что хозяйка пустующей комнаты все же вернется.    

     Он прижимает длинную красную ленту к губам, его глаза плотно сжаты, в уголках в свете луны блестят слезы. Но он улыбается, искренне, как могут только дети. Он слышит музыку, он видит большой банкетный зал, и пару, танцующую в центре. 

     Шурх-шурх-стук…

     - Икари, в последнее время мы тебя совсем не видим. Нам с Тодзи очень жаль.

     - Заткнись, Хикари. Спасибо, но заткнись. 

     - Бака Синдзи?

     Он удивленно смотрит на Аску. Впервые она прервала его во время чтения. Девочка смотрит на окно, как всегда, пытаясь скрыть изуродованную левую сторону лица.

     - Да?

     - Скажи, бака, только не ври… Я хоть немного привлекательная для тебя?

     Сперва он думает, что не расслышал, не может понять, почему она это спрашивает, откуда у нее появилось сомнение. Как будто она не знает, что он постоянно мечтает о ней. Хотя, откуда ей знать, ведь он никогда не решался сказать это…

     - Или ты приходишь только из жалости, как и они все? – В голосе девочки слышится печаль. И ненависть. Ненависть к себе, в таких вещах Синдзи разбирается очень хорошо. Она уже на грани того, чтобы зарыдать. – Отвечай, черт бы тебя…  

     Синдзи ласково поворачивает ее лицо к себе, проводит рукой по ее лбу, потом по обеим щекам. Одна мягкая и шелковистая, хотя и немного липкая, другая сморщенная и сухая.

     - Не смотри, - она упирается, её уцелевший глаз удивленно расширяется, когда их лица сближаются.

     - Я ничего этого не вижу. – Шепчет он.

     Синдзи чувствует отвратительный вкус крема от высыхания на ее губах, не может не заметить, что левая часть лица почти не двигается, вдыхает тошнотворный запах гниения… А в следующее мгновение все это исчезает. Все запахи, шурх-шурх за дверьми, сама палата. Они опять стоят на кухне Мисато, только словно поменявшись местами. Теперь он целует свою девушку, а она неловко пытается ответить. Он даже чувствует возбуждение, сейчас совсем не кажущееся отвратительным.

     - Это был лучший ответ, бака, - тихо шепчет она.

     Глаза Аски все еще закрыты, - еще несколько мгновений чудесная магия превращения работает, - на щеках играет румянец.

     Он садится рядом на кровать, берет её руку в свою. Когда она открывает глаза, в них опять играет тот самый огонек Хозяйки Мира, что он видел в Берлине. Она поднимает тонкую руку и тянет его к себе, он повинуется, и ложится рядом на простыню, на край кровати, чтобы случайно не повредить её хрупкое тело. Их лица совсем рядом, головы соприкасаются.

     - Пообещай мне одну вещь. Синдзи.       

     - Все, что угодно, - тут же отвечает он.

     Она тихо смеется.

     - Не нужно столько рвения, глупый. Обещай, что вспоминая меня, - он всхлипывает, ничего не может с собой поделать. Она не замечает этого.  – Обещай, что вспоминая меня, не будешь думать об этой палате. О чем угодно, только не о ней. Не об этой уродине, в которую я превратилась.

     Он хочет возразить, но она прижимает палец к его губам.

     - Только не ты, бака. Не ври мне. Думай, как я избивала тебя, если хочешь, только не…

     Синдзи кивает.

     - Я буду вспоминать, как мы танцевали в Берлине. Твое серебристое платье, твои волосы, и как ты учила меня.

     - Отлично, - она улыбается, опять это оскал, и опять он не замечет этого. – И не думай, что я не заметила, как ты смотрел на мое белье. Я специально разорвала подол так высоко.

     Он смущенно улыбается, ничего не может с собой поделать, и она улыбается в ответ. 

     Шурх-шурх-стук…

     Синдзи и Мисато стоят друг напротив друга, между ними Пен-Пен и дверь в пустующую комнату.

     - Оставьте его в покое, - тихо повторяет мальчик.

     - Пусть прекратит.

     - Раньше вы никогда не кричали на Пен-Пена, майор.

     Она вздрагивает, и тут же берет себя в руки.

     - От того, что он постоянно открывает и закрывает эту дверь, за ней ничего не изменится.

     - Не изменится, - соглашается Синдзи, не поднимая глаз.  – Но почему бы не позволить ему верить?

     - Это глупо, очень глупо. Нужно принять реальность.

     - Вы-то приняли реальность, - он все еще смотрит на собственные ноги, но голос сочится презрением. – Вы уже убрали все её вещи. Вы уже похоронили её, разве не так, майор.

     Она больше не может выдержать. Заносит руку, пальцы сами сжимаются в кулак, но в последний раз одергивает себя, и удар, которому её учили несколько лет, который без труда ломает челюсть, попадает в плечо.

     Мальчик отлетает назад, но по-прежнему молчит. Медленно встает, не проронив ни слова, и исчезает в своей комнате.

     Последнее время таблеток было все больше. Они лежали на тумбочке рядом с кроватью, главная медсестра каждое утро кладет их в соответствующие ячейки, и младшие коллеги следят за тем, чтобы пациент вовремя принимал лекарства.

     Аску считали спокойной и вразумительной, и не боялись оставлять пилюли так близко от кровати.

     Сейчас девочка спит, повернувшись к окну, пряча свое уродство. Она уснула, пока Синдзи читал, последнее время она спит все чаще. И все реже узнает его. По словам Акаги, такое состояние может продлиться и несколько дней, а может и несколько лет.  Учитывая её вес, хватит четырех капсул, говорит Рицуко.

     Мальчик достает эти четыре капсулы из кармана. Сильное успокоительное и снотворное, противопоказано людям со слабым сердцем. Капсулы точно такие, как и в ячейках. Белые и невзрачные.  В одних витамины для поддержания жизни, в других  спокойствие.

     Он уже почти решился. За стеной опять слышится шурх-шурх. Аска никогда не говорила об этом, но он уверен, она ненавидит эти звуки. Последняя капля. Он оглядывается на дверь и меняет таблетки местами.

     - Тебе здесь не место, мой ангел, - шепчет он и целует девочку в щеку, мягкую и нежную.

     Теперь как можно быстрее убраться отсюда, пока он не передумал.

     Выходит из палаты и почти бегом направляется к выходу. К черту лифт, побыстрее бы убраться отсюда. Как всегда, события несколько заторможено пробиваются в сознание Икари, и он постепенно начинает понимать, что он только что сделал.

     Она умирает.

     Раздраженно мотает головой, не смотря вперед. Это ведь правда! Он не мог иначе.

     Ей здесь не место.

     Да, именно так, не место среди чертовых зомби, среди медсестер в коротеньких юбочках, среди вечно сочувствующих, которые боятся даже войти к ней в палату, и не могут смотреть на её изуродованное лицо.

      - Икари.

     Он замирает посреди коридора на первом этаже. Что-то внутри шепчет ему, чтобы он отпихнул фигуру впереди, чтобы не смел смотреть, но он поднимает взгляд. Аянами, опять в школьной форме. Что она тут делает? Синдзи никогда не видел Первое Дитя в больнице, а вот сейчас, именно сейчас, она здесь!

     - Да, Аянами? – С трудом выдавливает он из себя, пытаясь успокоить нарастающий страх и панику.

     Девочка молчит секунду, ее губы чуть-чуть приоткрываются. Снова закрываются, и, наконец, она говорит:

     - Икари-кун, мне очень жаль…

     Больше он её не слышит. Может, даже смеется. Не замечает, как медленно поднимается рука. Он-то уже подумал, что у альбиноски и правда сверхъестественные способности! Ну что за бред!

     - Очередь желающих выразить сочувствие в холе у входа, - говорит он, девочка непонимающе смотрит на него.

      - Что…

     Оглушительный шлепок пощечины разносится по коридору. Синдзи удивленно смотрит на собственную руку, потом на лицо девочки. На левой щеке уже появилась огненно-красная отметина от его ладони. Он даже может различить следы от каждого пальца. Еще чуть-чуть и цветом эта отметина ничем не будет отличаться от ее глаз.

     Молчит. В красных глазах начинают блестеть слезы, хотя губы все еще плотно сжаты. Как только влаги в уголках глаз скапливается достаточно, чтобы упасть на щеку, она разворачивается и быстрым шагом идет прочь.

     Он удивленно смотрит на ее удаляющуюся спину, потом на руку, снова на спину…

     - Аянами, - шепчет он и бросается следом.

     В холле действительно много людей. Очень много. Все с цветами и нелепыми коробками. Он хочет крикнуть им, что эти подарки они могут забрать домой, и теряет на эту мысль драгоценные мгновения. Аянами он больше не видит, словно девочка растворилась в разом умолкшей толпе. Не слышно даже смеха медсестер, все смотрят на него. И тут он видит брошенный конверт со своим именем на полу, ему что-то говорят, но он не слышит. Быстрым движением разрывает бумагу, только бы не видеть десятки лиц, уставившихся на него.

     Записка на английском, но за последний месяц он немного выучил этот язык, а записка очень простая, словно писали специально для него. Почерк корявый, но в нем все еще угадывается манера Аски. Глаза мальчика раскрываются все шире и шире, зрачки уменьшаются. 

     - Я хозяйка мира! – Сильный порыв ветра раздувает ее волосы, превращая их в настоящее пламя, и несет крик далеко вниз, в ночной город. – Я, Аска Сорью Лэнгли, спасла этот мир, и теперь он принадлежит мне!

     Она стоит на парапете заброшенной, закрытой для посетителей смотровой площадки, достаточно широком, чтобы на нем можно было сидеть, но это совсем не успокаивает Синдзи. Напротив – он очень напуган.

     - Аска, пожалуйста, спускайся, - дрожащим голосом просит он, в то время как услужливое воображение уже рисует для него картину падения немки в ночной Берлин, не упуская таких мелочей, как удивленный вопль, когда она потеряет равновесие, и исчезающее на фоне множества огоньков мерцание ночного платья. И, хотя он не думает о такой мелочи, сейчас он уверен, что бросится следом.

     - Почему это? – Наигранно удивленно спрашивает она, ловко развернувшись лицом к нему и скрестив руки на груди. На счастье, туфли на высоких каблуках лежат забытые в банкетном зале внизу. – Разве хозяйка мира может упасть?

     Икари пытается придумать ответ, который устроил бы Аску, что очень непросто, и в то же время понимает, что никогда не видел ничего более прекрасного, чем стоящая сейчас перед ним девочка, точнее, девушка, в облегающем серебристом платье на фоне усыпанного тысячами звезд ночного неба. Она разорвала подол платья до средины бедра, чтобы было легче перебираться через ограду, и сейчас ветер играет невесомой тканью даже более охотно, чем её волосами.

     - Нет, но…

     - Я не слышу, что ты там бормочешь! – Смеясь, Аска еще раз крутанулась на пяточках, широко расставив руки, будто очерчивая границы своего королевства. – Смотри, бака, этот город – он мой! Весь мир мой!

     Последние слова она прокричала в небо, словно бросая вызов звездам и тьме. Синдзи был уверен, что так оно и было. И, несмотря на ужас, объявший его сердце, улыбался. Ему и самому хотелось кричать, вопить.  Ведь именно они спасли Землю, а не все те чиновники и военные внизу.

     Она все еще смеется, медленно оборачивается к нему, и падает.

     Синдзи бросается вперед, запоздало понимая, что Второе дитя падает не в бездну, а прямо на него. С трудом он сумел удержаться на ногах, Аска обняла его руками и обхватила ногами, продолжая смеяться.

     - Неужели ты думал, что я упаду, дурачок?

     - Нет, но боялся… - Говорит он, думая только о том, как бы самому не упасть из-за резко увеличившейся нагрузки на ноги.

     - Ну и зря, я тут гуляю с десяти лет. Кроме того, я была совершенно уверена, что ты меня поймаешь. Ты всегда меня ловишь, - она чмокнула его в лоб, прижав голову к своей груди. – а теперь опускай меня, я ведь чувствую, как ты дрожишь.

     Первые слезы упали на мятый лист бумаги. Наконец-то слезы. От влаги и без того малоразборчивые буквы пустились в пляс, но он не заметил этого. Пальцы мальчика медленно разжались, и записка исчезла из его поля зрения. Он сделал несколько шагов назад, и, прислонившись спиной к стене, громко всхлипнул, совершенно не обращая внимания на окружающих его людей.

     - Нам всем очень жаль. От лица города…

     Синдзи понял, что обращаются именно к нему, и поднял взгляд на тучного мужчину, вышедшего вперед, толстые пальцы теребили пуговицу пиджака, за тонкими очками бегали крошечные глазки.

     - Вы это мне? – Дрожащим голосом спросил мальчик. – Что вам нужно?

     Мужчина на несколько секунд растерялся, его пальцы-сардельки замерли. Бросив быстрый взгляд за спину, он начал сначала, все больше глотая слова.

     - Я, как мэр Токио-3, хотел… от лица всего города выражаю искреннее сожаление…

     - Кому надо ваше сожаление? Чем оно поможет мне, или пилоту Лэнгли? – Совсем не хотелось называть Второе Дитя перед самодовольными смотрите-какой-я-хороший-и-сочувствующий мордами по имени. Первые слова Синдзи произнес шепотом, но его голос очень быстро набирал силу. – Разве ваше сожаление сможет вернуть её жизнь? Разве ваше сочувствие способно сотворить чудо?

     Последние слова он прокричал, и толпа испугано попятилась, только мэр застыл на месте.

     - Мальчик, успокойся, - послышался испуганный голос из толпы. - Тебе не следует так волноваться…

     - Не указывайте, что мне следует, а что нет!

     Он сделал шаг вперед. Ярость, сравнимая по силе разве что с Берсерком, мгновенно захлебнула его и рвалась наружу. И ему это нравилось, очень нравилось.

     - Я – пилот Евангелиона, пилотом была и она, - он оглядел всю толпу, упиваясь страхом и паникой, читавшимися на каждом лице. – Мы сражались ради вас, так что не указывайте мне, что делать! Только она имела право это делать!

     - Я лишь хотел выразить сочувствие от лица города… - Опять залопотал мэр, медленно поднимая руки для защиты.

     - Не нужно мне ваше сочувствие! Ненавижу его. Ненавижу этот мертвый город! Это ваш чертов город мертв, а не она! Лучше бы вы все умерли, лучше бы вас поубивали Ангелы, только бы она жила!

     Прокричав последние слова, он упал на колени, обхватил голову руками и громко зарыдал. Санитар уже прижал иглу с транквилизатором к его предплечью, когда другая, еще более сильная рука, оттолкнула парня в белом халате.

     Синдзи даже не заметил, как его перебросили через плечо и куда-то унесли.

     Агент службы безопасности посадил рыдающего мальчика на пассажирское сидение, надежно зафиксировал ремнями, и занял свое место. По меньшей мере, час они стояли на пустой трассе, подальше от разрисованного города с его нелепыми гирляндами и огнями. Подальше от интересующихся глаз и ушей. Мальчик рыдал, слезы, которые скапливались две недели, прорвались. Агент молча сидел рядом, лишь раз протянул пассажиру платок.

     - Отвезите меня домой, - попросил Синдзи, последний раз всхлипнул, и прислонился лбом к стеклу. За окном проносился ночной город, еще более яркий и нелепый.

     Не проронил ни слова, пока они не остановились под многоэтажным зданием на окраине.   

     - Почему вы это сделали? Разве нянчить малолеток входит в ваши обязанности?

     - Нет, не входит, - пожал плечами агент. – Но ты не просто малолетка, ты один из нас. И меня самого тошнило от их самодовольных морд.

     Синдзи кивнул и выбрался из машины.

     - Эй, постой!

     Агент протянул ему разорванный конверт, мальчик непонимающе посмотрел на него, схватил, как самое дорогое, что у него осталось в жизни, и, ничего не сказав, направился к двери.

     - Что ты собираешься делать? – Решил спросить мужчина. – Она ведь все еще жива!

     Он застыл, худые плечи опять вздрогнули от всхлипывания.

     - У майора большой запас пива, - чуть помедлил и добавил. – Найдите Аянами, скажите, что я…

     Он не смог закончить, готовый опять разрыдаться.

     - Кажется, я знаю, что сказать.

     Синдзи исчез за дверью.

     Осталось только дождаться звонка из больницы. Его там наверняка теперь считают психом, но позвонить обязаны. Будет сидеть перед неработающим телевизором и ждать. Если же ожидание окажется слишком невыносимым, он знает, где майор прячет свой личный револьвер. 

     Милый мой Синдзи!

     Я не уверена, что буду в себе, когда ты следующий раз навестишь меня, или что у меня хватит решительности, чтобы сказать тебе это. После сегодняшнего поцелуя я поняла, что люблю тебя. Наверное, и раньше любила, но не хотела обращать внимания на это, следуя за своей целью, за своей мечтой, которая мне совершенно не нужна. Сегодня ты дал мне все, что мне требовалось от жизни. Если бы у меня была возможность что-то изменить, я бы не стала её использовать. Спасибо тебе.

     Не удивляйся, если эту записку тебе отдаст Аянами, она сама выберет момент. Она часто приходит ко мне, и мы разговариваем о тебе. Странно, что ты еще не заметил. Многое меняется, когда ты прикована к постели. Позволь Аянами позаботиться о тебе, она хоть и странная, но никому больше я не могу тебя доверить.

     P.S Книги, что ты читаешь – скукота! Мне просто нравится слушать твой голос и нравится, когда ты рядом.

     P.S.S. Ты очень сексуально смотрелся в том смокинге в Берлине. Жаль, что я так много выпила тогда. Боже, как мы танцевали!

                                                                        Всегда твоя, Хозяйка Мира.