Конкурс в рамках Evangelion-not-End. Подробности на форуме eva-not-end.com
Categories: Original Characters: Нет
Жанр: Нет
Challenges:
Series: Нет
Chapters: 9 Completed: Да Word count: 15247 Read: 64801 Published: 23.12.2015 Updated: 23.12.2015
Конкурс в рамках Evangelion-not-End. Подробности на форуме eva-not-end.com
1. Бескрайние пески by Mota
2. БогиНЯ поневоле by Mota
3. Дух Зверя by Mota
4. Изгнанники by Mota
5. Неко-неко ня-ня-ня by Mota
6. Не-люди by Mota
7. Прапорщик Онцилла by Mota
8. Сказание о выборе by Mota
9. Спайс by Mota
Бескрайние пески
Никто не помнит, каким был мир раньше. Никто не знает, был ли он вообще когда-либо иным: не раскаленным солнцем и бесконечными белыми песками, черную кровь которых качают редкие поселения насосников, а наполненный водой, которую окружает богатая растительность, и где ни одно живое существо не знает голода и жажды. И где никто не подвластен боли и проклятью бесконечных песков.
Оно словно болезнь заражает неподготовленный разум, постепенно сводя каждое живое существо с ума. Стоит неосторожно выглянуть за монолитные стены города, как эта порча тут же забирается в мозг и манит в бескрайние просторы пустыни. Лишь единицы могут противостоять её влиянию, большинство же со временем всё больше начинает напоминать диких животных, рвущихся на открытый простор. Но как и от любой болезни, так и от безумия белых песков есть лекарство — Скорость. Чем она выше, тем сильнее ветер, выдувающий из головы все мысли. Только достигнув своего предела, можно вновь почувствовать свободу от порчи. Или сгинуть в лапах неудачников, что не смогли убежать от своего проклятия.
Оглашая округу громким рёвом четырех моторов, тяжелый грузовик прокладывал себе дорогу сквозь пески, превращая непреодолимые для лёгких колясок дюны в медленно оседающие облака песка. Милю за милей, наматывая на видавшие виды колёса, чёрное чудовище мчалось навстречу бесконечной пустыне, изредка давя обитателей песков, что были слишком глупы не убежать, едва услышав рёв Ударника. Счётчик расстояния в очередной раз, достигнув максимального значения, начал отсчет заново, а стрелка спидометра перевалила за отметку в сотню миль в час.
Рул позволила себе ослабить хватку и немного размять затёкшие пальцы. Её расслабленная поза, прикрытые глаза и прижатые к голове уши – говорили, что она находится на вершине блаженства. В очередной раз, достигнув своей скорости, Рул наслаждалась свободой, что подарил ей ветер, выдувший из головы все до единой мысли. Чихнул двигатель и кошка задержала дыхание, опасаясь, что ревущее сердце Ударника заглохнет, но в этот раз обошлось, и воздух снова наполнился привычным рёвом. Прищурившись, Рул острым кошачьим взглядом обозначила для себя едва заметное начало подъема, что заставит грузовик сбросить скорость, и в голову опять вернутся навязчивые безумные мысли. Со временем она научилась их подавлять или, по крайней мере, не поддаваться безумным порывам, но тем ценнее становились моменты полной свободы. Каждому по нраву скорость, но что такое скорость без свободы, которую каждая из кошек любит больше всего. И безумие является настоящим проклятием для тех, кто не может достичь своей скорости. Стрелка спидометра медленно поползла влево, и Рул, взяв себя в руки, вновь стала тем, кем была всегда: серьёзной и уверенной в себе черной кошкой. Заметив, что водила уже пришла в себя, Вэй протянула ей планшет с нарисованной на нём картой и, словив сочувствующий взгляд Рул, грустно улыбнулась: её скорость находилась за отметкой в сто двадцать.
— По мосту проехать не получится, последней бурей его сильно потрепало и сварщики теперь пытаются его подштопать, – Вэй провела пальцем линию параллельно мосту. – В этот раз, чтобы пересечь солёные пески, придется ехать через плоские дюны.
— Но ведь там территория пустынников, что сошли с ума, ещё хотя бы раз не достигнув своей скорости. Пересекать её на одном грузовике такое же самоубийство, как и идти пешком через солёную пустошь.
— На счет пустынников ты не волнуйся, в последнем поселении насосников за пачку свечей их Архиватор поделился знанием о твердой земле среди песков. Мы вихрем пронесёмся по ней, а уж там наше чудовище легким коляскам никак не догнать.
— За пачку свечей значит. Если Тяга узнает, то пригрызёт тебя во сне.
Счетчик отсчитал очередную тысячу миль. Солнце утонуло в песках, но своим острым зрением Рул чётко различала исполинскую конструкцию моста, скелетом мертвого титана выглядывающую из-за дюн. Мостом управляли сварщики. Их скорость была слишком мала, чтобы в полной мере поддаться безумию, зачастую им было достаточно быстрого шага или бега, и многие из кошек завидовали им из-за этого. Но сварщики были достаточно безумны для сооружения передвижного моста через солёные пески, что по легендам некогда были бурной рекой. Теперь сварщики пропускали по мосту тех, кто был в состоянии скинуть им что-либо полезное, проносясь по стальному чреву моста, навсегда лишив себя необходимости искать что-либо самим. Или же превращали его в неприступную крепость, когда безумные пустынники становились достаточно сильными и наглыми для нападения. По слухам каждый такой поход пустынников возглавлял некий Оракул, но ни Рул, ни Вэй никогда не слышали ничего, что заставило бы их поверить в реальность его существования.
Мост остался в стороне, усеянный яркими огоньками сварок, видимых даже за десятки миль, и, следуя карте составленной Вэй, водила свернула с того, что в бесконечных песках принято называть дорогой: в сторону плоских дюн.
Стрелка спидометра упала за отметку в восемьдесят и Рул ощутила неприятный зуд в конечностях и тяжесть в затылке. Шёпот безумных мыслей в голове стал нарастать с падением скорости, но пока что не заглушал громкий голос разума. Ударник начало трясти, и грозный рёв двигателей сменился на недовольное рычание.
— Что случилось?! – пулей вылетевшая из люка моторного отсека, Тяга перегнулась через перегородку, отделяющую кабину, и, упёршись подбородком в макушку Рул, разместилась как раз между ушей водилы. — По приборам всё нормально.
Тяга ещё раз быстро пробежалась взглядом по приборной панели.
— Все в норме более-менее, так в чем проблема?
Покачивания Ударника, вкупе с острым подбородком бортмеханика, причиняли некоторые неудобства Рул, которая резко прибавила газ, чтобы скинуть с себя Тягу.
— Мы изменили маршрут, Вэй объясни ей, – Рул старалась не замечать всхлипывания Тяги, поглаживающий прищемлённый, закрывшимся при резком рывке, люком хвост, пока Вэй объясняла той смену маршрута.
— То есть мы не проедем по мосту, – Тяга выглядела расстроенной. – А мне как раз надо было выменять у сварщиков пару деталей для Ударника.
— Вместо моста мы проедем здесь, – Вэй протянула планшет с картой приунывшему бортмеханику и указала пальцем направление.
— Там же…
— Земли пустынников, да. Догонят ли они нас – нет, – закончила за Тягу Рул, не хватало ей еще бортмеханика, который будет трястись при каждом постороннем звуке, как тряпка на ветру. – Ты лучше проследи, чтобы твои дружки нас не подвели и не дали Ударнику завязнуть.
— Есть! – вскочив, Тяга отдала честь Рул, оставив у себя на лбу смазанный масляной отпечаток, и скрылась в машинном отделении.
— Вэй, ты уверена, что другого пути нет?
Навигатор отрицательно мотнула головой и уставилась в окно.
Оставляя за собой длинный пылевой след, Ударник упрямо пробивался через преградившие ему путь пески. На гладких, словно столешница, плоских вершинах дюн, как на пьедесталах, изредка виднелись занесённые песком остовы застрявших колясок и грейдеров.
Привлеченные ревом моторов на грузовик изредка нападали наиболее безумные из пустынников. Но их лёгкие коляски не могли соперничать с мощью Ударника и застревали там, где тяжелый грузовик с легкостью прокладывал себе дорогу. Хотя парочка наиболее удачливых все-таки смогла догнать грузовик и, нанеся на его толстую шкуру еще несколько новых вмятин, окончили свои страдания вдавленные в горячий песок.
— И ведь когда-то они были такими же как мы, – Вэй рассматривала в бинокль очередную застрявшую коляску, обитатели которой, потеряв скорость, впадали в ярость и принимались крушить все подряд. Их тела, покрытые жёсткой шерстью, выцветшей от постоянного нахождения под палящим солнцем, сталкивались в яростной драке. Когти и зубы рвали плоть. Вэй отвернулась, чтобы не видеть этого и когда вновь посмотрела в бинокль, то обнаружила только одного пустынника, в бессильной ярости бьющегося о свою застрявшую коляску, пытаясь вытащить её из песка.
— Все мы когда-то давно были нормальными, – Рул оторвалась от управления грузовиком и выдернула бинокль из рук Вэй. – Но по разным причинам мы все заглянули в белые пески, только нам повезло сопротивляться безумию, а им нет. И всё что мы можем, это позволить им броситься под колеса Ударника и окончить свои муки.
Прижав ноги к груди и обхватив их руками, Вэй вяло осматривала местность, стараясь не встречаться взглядом с редкими колясками пустынников, изредка появляющимися вдалеке. С тех пор как Рул вывела грузовик на более-менее ровную поверхность твердой земли, нападения пустынников постепенно сошли на нет. Какая-то часть Вэй черной завистью завидовала водиле, которая уже разогнала Ударник до сотни миль в час и теперь наслаждалась своей скоростью. Вэй закрыла глаза и позволила рёву двигателей грузовика унести себя за грани сознания, как она иногда делала для подавления своего желания скорости, но в этот раз что-то помешало. Что-то не так было с обычно ровным шумом вырывающегося из-под колес Ударника песка. Все еще пытаясь расслабиться, Вэй, приоткрыв дверь грузовика, слегка высунулась из кабины и, навострив уши, вслушалась в шёпот покрышек. Едва уловимый даже для кошачьих ушей стон металла. В голове Вэй прозвенел тревожный сигнал.
— Рул р.…
Остаток фразы утонул среди оглушительного стона, рвущегося под напором колес Ударника металла и рева двигателей. Не смотря на все старания Рул восстановить контроль над грузовиком, тот, рвя колесами тонкие листы металла, пропахал длинную борозду и под крик боли стальных балок, сильно накренившись, завис в воздухе. Рул пару раз вдавила педаль газа в пол, пытаясь вырваться из ловушки, но, не нащупав колесами земли, грузовик лишь взревел двигателями, достигнувшими максимальных оборотов.
— Что случилось? Почему стоим? – Тяга со скоростью молнии прилетела из машинного отделения и недоумевающим взглядом окинула Рул, тихонько всхлипывающую, лежа на руле, и медленно встающую с пола кабины Вэй, потирающую ушибленные места. Выглянув в окно, Тяга тихонько присвистнула: стометровая борозда, словно бездонная пропасть, разделяла пески пустыни.
— Простите, я не справилась с управлением, – Рул выглядело жалко: опущенные уши и вяло болтающийся хвост, дополняющие раскрасневшееся лицо с отчетливо видными влажными бороздками оставленными слезами. Худший позор для водилы — потерять контроль над своим транспортом. Позор, что хуже наводнивших голову безумных мыслей, крик которых нарастал с каждой секундой.
— Рул, мы….
Не дав Тяге договорить, Рул вытерла лицо рукавом и, вернув себе маску серьёзности, закончила за неё.
— Сейчас вылезем наружу и вытащим нашего малыша из этой дыры. Самое время запустить таймеры.
Черная кошка нажала кнопку запуска на древних как мир механических часах, её примеру последовала и Вэй, запустив свой, редкий даже среди навигаторов, цифровой таймер. И только Тяга, сбегав в машинное отделение, нацепила себе на голову переносной вентилятор, вызвав завистливые взгляды водилы и навигатора.
— Мдээээ.… Тут реально все фигово, — Тяга осматривала застрявший на погнутых стальных опорах, стонущих под его весом, грузовик, пока Рул и Вэй пытались поймать какую-либо пищу. – Сели мы на пузо, а лебедкой зацепиться не за что.
Тяга подошла к кошкам и забрала подвешенного над горелкой скорпиона.
— Взрывать или резать опоры надо, там всего метров десять вниз. Ударник такое падение легко переживет, – Тяга принялась похрустывать хитином.
— И в чем же подвох? – Рул уже привыкла, что механик редко говорит прямо. – Ты давай выкладывай все как есть.
— Взрывчатка тут нужна, а нашими хлопушками такие балки не перебить. Что уж говорить про «резать», моё полотно с таким металлом не справится, – Тяга принялась за хвост скорпиона. – Сколько у вас времени-то?
— Сутки у Вэй и чуть больше у меня, а потом ты пожалеешь о своём просвещении.
— В таком случае, как ваш бортмеханик, я рекомендую спускаться прямо сейчас.
— Спускаться? – Вэй и Рул синхронно посмотрели на Тягу, которая в данный момент, дожевывая хвост скорпиона, уставилась на лопасти гудящего вентилятора.
— А что? Бомбу я вам из воздуха не сделаю, а кто знает какие сокровища можно найти в той дыре. Вон жители Болона в похожей дыре летуна двухмоторного нашли… ну они так говорят.
— Я пойду с тобой, – Рул отложила жареную крысу в сторону и подняла с песка свою двуствольную стрелялу.
— Мы все пойдем, я наблюдала за горизонтом, пока светило не погасло — пустынники сюда не заходят, – Вэй показала пальцем на далекую дюну, где периодически были видны столбы огня, вырывавшиеся из труб колясок пустынников, – а Ударник без нас никуда не уедет.
Под жужжание жучка, мерцающий луч света, направляемый Тягой, выхватывал из темноты обветшалые и изрисованные бессмысленными для всех, кроме пустынников, каракулями стены. Кошки проходи мимо помещений, в которых все перевернуто вверх дном, а разбросанный по полу хлам, вперемешку с раскуроченными и разобранными на детали аппаратами, говорил о присутствии здесь мародеров или пустынников. Удаляясь от пробитой Ударником дыры в потолке, кошки погружались в темноту, где даже их острое зрение не позволяло видеть дальше пары метров перед собой без фонаря. Луч света натолкнулся на громадную конструкцию, сооруженную из редких ныне деревянных ящиков, когда кошки удалились от пробитой дыры на добрую сотню метров. Возведенный из деталей колясок и разнообразного лома забор не стал препятствием для Тяги, ловко перепрыгнувшей полутораметровую конструкцию, увешанную импровизированными копьями и шипами.
-Ну ни фига себе! – послышался голос Тяги, после продолжительного скрипа дерева. – И откуда только у пустынников такое сокровище?!
Оставив Вэй смотреть по сторонам, Рул аккуратно взобралась по шипастому забору и застала Тягу, сидящую над открытым ящиком.
— Что там? Что-то полезное?
Но Тяга лишь пригласительно махнула рукой и принялась сбивать заржавевшие защелки со следующего ящика. Едва взглянув внутрь, Рул невольно вскрикнула от удивления: тот был полон крупных взрывал, за каждую из которых клан подрывников был бы готов душу продать, ну или просто завалить счастливчика, нашедшего такое сокровище флягами с водой и полезным ломом.
— Да каждая из таких штук может превратить Ударник в раскалённый дождь, – Тяга принялась за третий ящик. – Даже знать не хочу, откуда у пустынников такие штуки.
Рул, до сих пор находящаяся в некотором оцепенении от увиденного, оторвала увлёкшуюся Тягу от взлома замков.
— Ты возьми столько, сколько нам надо, чтобы вытащить Ударник. Перетаскивать сокровище у нас времени нет, да и думаешь, что пустынники просто смотреть будут, как мы тырим их взрывалы?
— Хорошо, – резко опустившись, хвост Тяги выдал её поникшее состояние. – Водила, ты тогда вместе с Вэй поищите выход. В каждой такой сокровищнице должны быть большие ворота, ведущие наружу…жители Болона так говорят.
— Только ты аккуратней с этим, не превратись сама в раскаленный дождь случайно, – Рул скинула засов и ударом ноги распахнула заржавевшую калитку импровизированного забора.
— Не боись шеф, – Тяга кинула обернувшейся Рул жучок и достала из кармана баночку со светлячком. – Вы с Вэй только выход найдите, а уж я о безопасном спуске Ударника позабочусь.
Углубившись внутрь сокровищницы на сотни метров и изредка натыкаясь на легкие коляски со спящими внутри пустынниками, Рул и Вэй все еще не натолкнулись на то, что можно было принять за выход. К тому же увеличившееся число колясок вынудило Рул перестать пользоваться жучком, хотя и наводило на мысль о наличие выхода неподалёку, и теперь водила и навигатор двигались почти вслепую. Обогнув очередную груду хлама, что у пустынников гордо именовалась грузовиком, Вэй заметила неподалеку смутно знакомый силуэт. Определённо она когда-то видела нечто подобное. Приблизившись к грозно выглядящей машине и сделав вокруг неё несколько кругов, навигатора внезапно озарило, такая же машина была изображена на картинках, что давно она видела в жилище Архиватора. Невероятно древние, со стальной шкурой, на которой любое оружие оставляло едва заметные царапины, и при этом сами несущие стрелялу, что превращает самые крепкие грузовики в раскаленный дождь. Эти монстры являются легендой, передаваемой механиками из поколения в поколение, в надежде, что рано или поздно они сами создадут нечто подобное. И вот такое чудовище в лапах у пустынников.
— Не могу поверить, что вижу нечто подобное, – Рул упала на колени и осторожно коснулась брони.
Вэй же, ловко запрыгнув на башню, по пути отметив, что на броне нет даже намека на пыль или грязь, и заглянула в распахнутый люк. Увиденное заставило навигатора негромко вскрикнуть от удивления, выведя этим Рул из благоговейного ступора. Увидев тоже, что и навигатор, водила не смогла сдержаться, выдав короткую нецензурную тираду. Среди черного, полностью выгоревшего изнутри корпуса, в центре алтаря из хлама лежал маленький, еще совсем слепой котёнок.
— Великий Левиафан, покоритель пустыни и повелитель огня, – Рул сжала кулаки, что аж костяшки пальцев побелели.
— Рул. — Вэй быстро огляделась по сторонам, пытаясь найти выход – Их коляски не могут утащить такого монстра далеко, тут рядом должен быть выход.
— Уничтожен жалкими дикарями, как они посмели осквернить величайшее из чудес света?! – лицо обычно спокойной и собранной Рул теперь напоминало маску из ярости и злобы. – Не прощу!
— Рул, надо уходить, тут опасно. Если бы ты знала, куда мы попали… — Вэй заметила собранные из хлама ворота в паре десятков метров от чудовища, через которые едва пробивались слабые лучи рассвета.
Недослушав своего навигатора, водила спрыгнула внутрь и, аккуратно подняв котенка, вылезла наружу стального монстра.
— Да, мы уходим отсюда. Я надеюсь, что Тяга успела все сделать.
— Рул, нельзя, ты не понимаешь… — но водила уже спрыгнула на пол и, прижимая котенка к себе, бегом направилась в сторону Ударника.
От поднятого Рул шума начали просыпаться пустынники, отстающая от водилы на десяток метров Вэй слышала, как они скребутся и бессвязно бормочут внутри своих колясок.
Примотав хлопушку к последней взрывале, Тяга довольно муркнула и щелкнула пальцем по банке с начинающим засыпать светлячком, что, проснувшись, тут же засиял с новой силой.
— О, Рул, я тут закончила, – но та молча пробежала мимо и стала карабкаться по балке наружу. – О, Вэй, а что случилось?
— Взрывай, нам надо бежать, похоже, что мы вломились прямо в логово пустынников – Вэй посмотрела на уже почти достигнувшую верха Рул. – Да и еще, похоже, украли наследника.
Ничего толком не поняв, Тяга зажала в зубах примотанную к предохранителю хлопушки проволоку и поспешила подняться вслед за остальными.
— Огонь в дыре! – оказавшись в кабине, Тяга резко присела, и натянутая проволока выдернула предохранитель. Вслед за оглушительным взрывом, под стон падающих балок, Ударник коснулся земли всеми своими двенадцатью колесами. Взревели моторы, и включенные Рул прожектора разорвали тьму, укрывавшую подземное убежище безумцев. Расталкивая коляски и давя зазевавшихся пустынников, Ударник ураганом пронесся по прямому залу, уничтожая все на своём пути. Рул едва успела повернуть в сторону выхода и не столкнуться со стальной оболочкой древнего чудовища, на которой теперь, оскалив пасть, стояла огромная фигура. Хлипкие ворота разлетелись на куски, протараненные массивным лбом Ударника, который, набрав высокую скорость, направился навстречу к лучам рассвета. Но даже сквозь оглушающий крик четырех сердец грузовика, позади был слышен вой и рев сотен заводящихся двигателей колясок.
Вырвавшись на твердую землю, Рул вдавила педаль газа в пол, и Ударник, заглушив своим ревом коляски пустынников, принялся набирать скорость. По правую и по левую стороны от грузовика из-под песка, то и дело выскакивали коляски и сбивались в небольшие стаи. А некоторые сразу же принимались атаковать Ударник, обстреливая его из мелких стрелял или пытаясь загарпунить.
— Тяга, я на крышу, – Вэй пристегнула к раме свой пояс и, откинув крышку люка, поднялась наверх, в то время как бортмеханик включила лебедку, поднявшую из недр грузовика орудие рейнметалл. Корпус Ударника завибрировал ощутимо сильнее, когда к двигателям добавилась еще и орудийная башня, двумя длинными очередями превратившая особо рьяных преследователей в изрешеченные обломки.
Стоило навигатору уничтожить последнего из атакующих пустынников и начать наводить орудие на ближайшую стаю, как из-под одной из дюн вырвался штурмовой комбайн, снеся своим ножом несколько колясок. Опомнившись после неожиданного появления столь совершенного для пустынников транспорта, Вэй обрушила на него всю мощь орудия рейнметалл. Но пули вязли в многослойной шкуре комбайна, едва пробивая половину листов брони. Очередная пулеметная лента подошла к концу, а комбайн продолжал настигать тяжелый грузовик. Позабыв об уже начавших окружать свою цель мелких колясках, Вэй в исступлении обстреливала неукротимо приближающегося монстра.
— Как вы посмели?! – от удивления Вэй даже перестала стрелять: из установленной на комбайне говорильни послышалась нормальная членораздельная речь, – вы вторглись в мои владения, покусились на мои сокровища, напали на моих последователей, осквернили своими деяниями священное место и похитили моего наследника. Вы разгневали самого Оракула, последнего из хранителей ушедших, что подобно им может воздвигать плоские крыши. Вы пошли против последнего из верных стражей, служившего самим ушедшим. Остановитесь, и я подарю вам свободу от безумия в белых песках.
— Оракул? – Тяга высунулась из люка и замерла на секунду, увидев комбайн, прежде чем броситься искать что-то в хранилище Ударника. – Беда-беда-беда, Вэй сосредоточься на мелких колясках, этой махине рейнметалл ничо не сделает, сварщики рассказывали, что обстреливали такой из орудий круче нашего, но тот продолжал переть вперёд.
— Вэй, приходи в себя, – вновь выглянув в люк, Тяга обнаружила, что та все еще продолжает отчаянно обстреливать комбайн. – Рул, тут Вэй в себя не приходит, что делать, Рул помоги!
— Сама стреляй, – водила полностью сосредоточилась на управлении Ударником и попытках увернуться от абордажных команд пустынников, что уже всадили свои гарпуны в грузовик и теперь пытались перелезть по тросам на его борт.
Судорожно сглотнув, Тяга высунулась по пояс из люка и, вытащив за собой реактивную трубу, прицелилась в комбайн.
— Цель — есть. Фиксатор — есть. Пли! – Тяга, зажмурившись, дернула рычаг запуска реактивной трубы, но подскочивший на очередной подъехавшей слишком близко коляске грузовик сбил прицел и, выпущенная Тягой, ракета попала прямо в небольшую стаю абордажников, превратив их в огромный огненный шар.
— Это действительно Оракул, мы обречены, а слухи оказались правдой, – Вэй обреченно вдохнула, отпустив рычаг активации орудия, дожевавшего последнюю пулеметную ленту, – нам не уйти от него и не уничтожить. Пули не берут его шкуру, а труба не может поразить его.
— Тяга, помоги мне! – крик Рул был едва слышен, после четырех выстрелов её дробовика. – Патроны сзади в мешке, перезаряди!
Отбросив бесполезную теперь реактивную трубу, Тяга схватила брошенную ей стрелялу и ловким заученным движением моментально её перезарядила. Но вместо того, чтобы бросить дробовик обратно Рул, которая одной рукой управляла Ударником, а другой отбивалась от шипящих пустынников, что уже перелезли по тросам, высунулась в окно и прицелилась в абордажную коляску. Мощный выстрел почти лишил водилу коляски головы, отчего тот, завалившись вбок, направил её в сторону от Ударника. Не выдержав напряжения, тросы лопались, сильными ударами сбивая абордажников прямо под колеса грузовика. Что-то сильно ударилось о капот, заставив Рул сорваться на крик. Обернувшаяся на звук Тяга лишь слабо пискнула, вжимаясь в стену кабины: на капоте лежала окровавленная Вэй с вывернутыми под неестественным углом руками. В тоже время под стон металла крыша кабины Ударника начала медленно выгибаться наружу, постепенно отрываясь от стоек. В образовавшейся щели показалась крупная голова пса, венчающая огромное тело, закованное в массивную броню.
— Отдайте его! – испуганная Тяга, зажмурившись, разрядила два оставшихся заряда прямо в мощную грудь Оракула, но дробь лишь немного погнула нагрудную пластину. – Ах ты мелкая тварь!
Оракул медленно потянулся к Тяге, испуганно вжимающейся в перегородку и щелкающей спусковым крючком пустого дробовика. Одним движением огромный пес выбил стрелялу из рук Тяги, а другой окончательно оторвал крышу, выкинув её в сторону.
-Рул, помоги! – мощная рука схватила Тягу за горло и вытащила наружу. Другой Оракул схватил механика за локоть, готовясь сломать её так же, как и сидевшего за орудием навигатора, но замер, словив на себе взгляд котенка, вылезшего из-под лежащей на полу куртки Рул. Еще час назад слепой котёнок теперь смотрел на Оракула, сжимающего маленькую кошку на фоне бескрайних песков. В его взгляде читался ужас перед огромным псом, но в нём не было ни следа безумия, что появляется, стоит только посмотреть на пески.
-Невозможно! Чтобы мой наследник возненавидел меня! В этом ваша вина! – Оракул стал медленно с силой сжимать горло Тяги, но той хватило секундного замешательства, чтобы свободной рукой успеть вытащить банку со светлячком и, зажмурившись, и прижав уши к голове, разбить её о лоб пса. Оказавшись на свежем воздухе, светлячок издал пронзительный писк и взорвался, забрызгав морду пса жгучей жижей. Жижа, словно кислота, принялась разъедать глаза и мгновенно сожгла шкуру на морде пса до костей черепа, неспособная, однако, справиться с ними. Не удержавшись на ногах, когда под колеса грузовика попала тушка еще одного неудачливого абордажника, Оракул вместе с Тягой упал за борт. Чудовищная воля пса, сковывающая безумие пустынников словно цепь, пропала в тот же миг, когда кости могучего тела с хрустом оказались перемолоты колесами грузовика. Большинство из них тут же схватились между собой, а, почти вытащившие, Рул из кабины, абордажники безвольно попадали в песок, утратив волю к борьбе.
Проехав еще полсотни миль, Ударник столкнулся с дюной, что оказалась не по зубам побитому тяжелому грузовику. Из кабины черного чудовища на раскалённый солнцем белый песок упала Рул. Из бедра тяжело дышащей черной кошки торчал обломок гарпуна абордажников, пробившего дверь.
-Ну что, это того стоило? – Рул обратилась к осторожно выглядывающему из изувеченной кабины грузовика котенку, что широко открытыми глазами рассматривал истекающую кровью кошку.
Рул попыталась вытащить обломок, но вгрызающиеся в плоть обратные зубцы лишь усилили кровотечение. Водила оставила эти попытки, пока не стало еще хуже, без Тяги, которая являлась не только бортмехаником, но и механиком по плоти, Рул здесь не справиться. Пытаясь расслабиться Рул, откинулась на горячий песок и закрыла глаза, принявшись считать падающие на землю капли крови, чтобы заглушить вновь появившиеся безумные мысли. Из транса водилу вывело шарканье ног и, скосив взгляд, в ту сторону она увидела выкарабкавшуюся из-под задней пары колес ободранную Тягу, что сейчас, шатаясь, шла к Рул, аккуратно придерживая сломанную руку.
— Хороший день, шеф, – Тяга пристроилась на песок рядом с водилой, которая, стараясь как можно меньше тревожить свою рану, положила руку на голову механика и принялась гладить ту меж ушей. – Так вот что лезет вам в голову при остановке, фе, как погано.
Рул только сейчас отметила, что у Тяги нет при себе привычно гудящего вентилятора.
— Да, хороший день, хорошая поездка…хорошая команда, — Рул прогнала от себя мысли о Вэй, в пустоши не скорбят и не оплакивают ушедших, – но нам нужно еще дать имя.
— Имя? Я как раз знаю одно хорошее, – Тяга положила голову на плечо водилы и закрыла глаза, даже не взглянув на котенка, пристально следящего за ними.
Никто не помнит, каким был мир раньше. Никто не знает, был ли мир вообще когда-либо иным: не раскаленным солнцем и бесконечными белыми песками, по которым рассекают безумцы, что посмотрели на бесконечную пустошь. Лишь единицы из них знают, что глубоко под дюнами, в самых отдаленных от городов уголках пустыни существуют чудовища. Они называют себя сторожами наследия ушедших, пустынники зовут их Оракулами. И с каждой кошкой, что не справилась со своим безумием и ушла в бескрайние пески, сила Оракулов растет.
Счетчик расстояния в очередной раз достигнул предела и начал отсчет с нуля, стрелка спидометра перевалила за отметку сто миль в час. Седая кошка позволила себе расслабиться и размять затекшие пальцы. Её расслабленная поза, прикрытые глаза и прижатые к голове уши – говорили, что она находится на вершине блаженства. В очередной раз достигнув своей скорости, она наслаждалась свободой, что подарил ей ветер, выдувший из головы все до единой мысли.
— По мосту не проехать, последней бурей его повредило, и теперь сварщики трудятся над восстановлением, – Вэй провела пальцем параллельно мосту. – Надо ехать через плоские дюны.
Не открывая глаза, Рул прибавила газ.
БогиНЯ поневоле
Прежде всего, Вениамину не повезло с именем. Ясное дело, что прозвище "Винни-Пух" прочно закрепилось за ним до самого окончания школы. Веня сражался, как мог, не позволяя себе отправить в рот лишнего кусочка пищи — и в результате вырос худым, как жердь. Но и этого ему казалось мало, так что успокоился парень уже курсу к третьему института, когда отрастил себе худо-бедную бородку, и стал подписываться в соцсетях и на форумах не иначе, как "Вин11".
Да, родился он 11-ого июня, но это не имело никакого значения.
Ещё Вене не повезло со специальностью, на которую он пошёл учиться. В сущности, это невезение было прямым продолжением первого — чтобы порвать с предыдущей школьной жизнью, Вениамин поступил туда, куда уж точно не сунулся бы никто из их гуманитарного класса. А именно, на философию. И хотя обучение давалось ему легко, гораздо тяжелее приходило понимание, что, быть может, где-то он дал маху, выбирая столь невостребованное и малоприбыльное начинание. Прочие юристы-лингвисты, бывшие его однокашники, предпочитали философствовать в питейных заведениях над шотами и коктейлями, повторяя классический постулат In vino veritas Плиния Старшего.
Веня же в основном задавался философскими вопросами а-ля "является ли философия — наукой?" и "чего бы пожрать?", блистательно завершив своё обучение с красным дипломом. Он устроился преподавателем на полставки в технический институт, и это было очень печально.
Но радикальнее всего Вениамин прогорел с призванием, коим почему-то считал для себя писательскую деятельность.
— Послушай, ты, уклонист, — шутил обычно по этому поводу его друг Костик, коллега-историк. — Ты же ведь читал эссе Камю. А что там говорилось по этому поводу? Нет никакого призвания. Это замещение истинной экзистенции. И даже ложки нет!
— Зато ты, красавец, всей своей сущностью вопиёшь, что твоё призвание в том, чтоб охмурять студенток, — мрачно указывал на несоответствие в аргументации оппонента Вениамин.
Костик был среднего роста, спортивного телосложения и приятной внешности — а кроме всего, имел хорошо подвешенный язык. Так что с другом Вене, который мог похвастаться из всего вышеперечисленного только ростом, в сущности, тоже не повезло. Но это было, пожалуй, наименьшее из его несчастий.
— Как будто я виноват, что бабоньки от меня без ума! — склонялся к концепции фатализма Константин. — Но я-то хоть знаю, чего ради вкалываю в этой дыре. Толика ласкового обхождения — и девчата с семейностроительного дают фору любым бимбо — сто очков вперёд! Ну а ты, Вин? Небось, ушла Маша — ты и давишься теперь от злости? Да брось, тоже мне, Маша — два рубля, и наша!
Упоминаемая Мария, не вдаваясь в перечисление прочих её тактико-технических характеристик, проживала одна в двухкомнатной квартире, недалеко от снимаемой Веней берлоги. Подобное географическое положение давало Вениамину возможность максимально быстро получить доступ к благам цивилизации вроде домашней еды и прочих плюшек, не тратясь при этом на транспорт. А при закономерном развитии событий — и вовсе переехать к ней. В общем, идеальный вариант.
...И поскольку с этим вариантом у Вени тоже не сложилось, его можно было записывать в самые крупные неудачи парня.
— Не говори так, — бубнил себе под нос философ, — просто она устала ждать, когда же я допишу свою книгу.
— Просто ты опять забил на неё на пару недель, как это обычно и происходило! — восклицал Костя.
И ни капли не лгал — Вениамин, как личность творческая, частенько любил выпадать из хмурой реальности, с головой погружаясь в омуты своей фантазии. На две недели забывать про существование девушки не являлось для него пределом.
— Ну и что, — злился Вин, — я же ведь рассказывал тебе, что пишу роман, "Богиня поневоле" называется. Очень серьёзная и специфическая работа. Про девочек Кумари.
— Эх, — Костик мечтательно закатывал глаза, — что может быть лучше, чем девочки в кумаре! Лежит она такая в ванной, вся измазанная паштетом, в клубах гашишного дыма...
— Ну ты, историк, хватит паясничать! — распалялся Веня. — Ты же ведь прекрасно должен знать, что это обожествлённые при жизни непальские неполовозрелые девочки из народности невари, воплощения богини Кали...
— Мужик, — Константин с серьёзным видом клал другу руку на плечо, — мой тебе совет: займись лучше половозрелыми девочками!
— Да сколько можно...
— Вин, ну мне же это неинтересно. Я преподаю античную историю и культуру. Понимаешь, ан-тич-ну-ю! Я, по крайней мере, могу сделать девушке комплимент, сравнив её с вышедшей из-под кисти Апеллеса грацией...
— Ага. И предложить сходить к тебе домой, посмотреть на подлинник картины.
— Я даю им то, что они сами хотят от меня, только и всего. Если ты понимаешь, о чём я... хотя вряд ли. Вин, любая девушка хочет чувствовать себя любимой. А ты до этого попросту не дорос. Так что, как говорится, тренируйся пока на кошках.
— Ага, и тебе не хворать. Ни триппером, ни сифилисом... — Вениамин обычно к концу таких бесед, проводимых в перерывах между парами на перекурах, делался грустным и не находил более приемлемого варианта, кроме как обидеться. — И хариты, а не грации! Грации — у римлян.
— Эй, мужик, да не дуйся ты. Давай как-нибудь сходим в "Интонацию", познакомлю тебя со второкурсницами с физмата. Ты не поверишь! Лингвистки отдыхают. Только постарайся одеться, не как нищеброд, — констатировал Константин типичный внешний вид друга, трепал его по плечу и возвращался в корпус, добавляя финальное напутствие: — И не вздумай замыкаться в себе, не то кончишь, как Ольга Наумовна!
Ольгой Наумовной звали предшественницу Вени на посту преподавателя философии. Из того, что парень знал о ней, складывался портрет невысокой полноватой сорокалетней бабёнки с абсолютно непреподавательским голосом — на кафедре даже сохранились записи её пронзительных романсов под гитару, записанных на очередном сабантуе. Вениамин сам считал себя педагогом либеральным, но всё не мог взять в толк — как с её доброжелательным отношением к студентам можно было заставить их знать предмет? Веня, к примеру, нисколько не гнушался использовать метод "кнута", и, хоть взятки считал кощунством, никогда не отказывался от продовольственных презентов — по большей части, коньяка да конфеток — могущих наставить его на путь истинный, сиречь творческий.
А пожелание Костика имело под собой некоторые основания, причём с коньяком даже не связанные. По слухам, Ольга Наумовна, блистательнейший педагог и прекраснейший человек, познакомилась в сети с молодым человеком, в которого безнадёжно влюбилась. И потихоньку-помаленьку от этой самой безнадёги — съехала с катушек.
"Какое зло эти интернеты", — думал, внутренне поёживаясь, Вениамин, вслух командуя: — Занятие окончено, тема следующей дискуссии: "Кьеркегор как предшественник Камю-экзистенциалиста и противник абсурдиста Камю". Маркова, одним "Мифом о Сизифе" не отделаетесь, предупреждаю сразу... А вас, Талавира, я попрошу остаться!
И они вдвоём с Серёжкой Талавирой, натурой столь же романтичной и склонной к лирическим порывам, углублялись в дебри философии, попутно распивая в подсобке бутылку "Ай-Петри" под шоколадку. Веня, как мужчина более опытный в подобных щепетильных делах, наставлял юного послушника на путь истинный, рассказывал о своих успехах, советовал по мелочам — в общем, всячески упивался собственной востребованностью. Но вот волшебная бутылка иссякала, собеседник оказывался совершенно неспособен к продолжению хоть какого диспута, и грустный Веня, сгрузив сотрапезника на лавочку возле общаги, брёл домой одиночествовать.
"Может, написать ей рассказ, и она ко мне вернётся?" — задумывался Вениамин, вспоминая аргументы Талавиры. Подсказавшего, между прочим, и отличное название для шедевра — LOVEМаш (ну, или "ЛавМаш"), по аналогии с именами машиностроительных заводов. — "Значит, рассказ о девушке по имени Мария, а события будут разворачиваться в Испании..."
Размышления парня, впрочем, оборвались, так и не успев побудить его к действию. С противоположной стороны улицы до него донеслось приглушённое жалобное мяуканье. Веня, вырванный из мутных дум, сбавил шаг, нахмуренно изучая неожиданную реальность и машинально кутаясь в кожаное пальто. Мявчание повторилось, и он обернулся на звук, окончательно остановившись. Философ различил под промозглым туманным дождём маленькую кошечку. Быть может, такую же одинокую и отчаявшуюся, как и он сам... раз уж ей не взбрело в голову ничего лучше, чем орать посреди улицы на своём кошачьем. Как-то слабо соображая, что он делает и зачем, Вениамин пересёк безлюдную дорогу и сгрёб шёрстяное мявчание, запихнув его под пальто. Кошка была абсолютно чёрная и отлично гармонировала с его свитером, как отметил про себя педагог. Жалобные нотки тут же сменились радостным урчанием — зверёк отогрелся, и у самого Вениамина сделалось тепло на душе. Позволяя ногам самим находить дорогу домой, Веня разглядывал щурящиеся на него бусинки и прижимал неожиданную находку к груди, ощущая её мурчание. Его согревал маленький комочек жизни у него за пазухой, и парень чувствовал переполняющий его восторг...
Восторг сдулся и поник, стоило Вене переступить порог своего дома. Он вспомнил категорические наставления хозяина снимаемой им берлоги: "Никаких животных! А то самого за шкирки, и — к..." Мучительная борьба с собой растянулась на пару минут, и, как обычно случается в таких ситуациях, Вениамин потерпел фиаско. Он усадил животинку под дверь соседу, после чего ретировался за свою.
Злобное раздражение на вселенскую несправедливость, впрочем, повлияло на философа благотворно. Дорвавшись до компьютера, он, не тратя времени на привычную раскачку и кропотливое изучение опостылевших источников, сразу же накропал чуть более трёх страниц в меру пафосного текста. Перечитав, Вениамин остался доволен. Он заварил себе кофею и отправился курить на лестничную клетку, попутно думая, что плевать он хотел на квартиросдавателя, и сейчас он отыщет и заберёт котейку домой...
Котейки нигде, естественно, не обнаружилось. Вин взгрустнул, выкурил сразу две сигареты и уже собирался отчаяться — однако внутри него всё ещё хватало злости. Злость вытолкала отчаяние и от злости, что кто-то пытался её ущемить, злобно раздулась пуще прежнего. Веня вернулся в квартиру с шальной идеей, повторил себе кофе, и взялся идею реализовывать — в отдельном текстовом файле.
"В сущности, я же ведь творец, — рассуждал он, — а творцы способны создавать целые миры и вселенные, не говоря уж про обычных домашних питомцев. И у меня будет самый лучший питомец, ха!"
Таким образом, пары алкоголя, случай на улице, ночи бдения перед мерцающим экраном и отсутствие Маши, смешанные, взболтанные и усиленные крепким кофе, на выходе дали совершенно фантастическую метаморфозу. Веня печатал, злорадно посмеиваясь и прищёлкивая языком. Его гипотетическое домашнее животное вскоре обрело вполне явные антропоморфные черты. "Одеваться она будет в кожаный комбинезон, чёрного цвета... с вырезом сзади, ниже пояса... хе-хе, хм, для хвоста! Комбинезон будет спереди на молнии, а носить она станет его, конечно, на голое тело, — мыслил Вениамин, создавая образ своей Галатеи. — Всё правильно Костян говорил, надо тренироваться на кошках, га-ха-ха!"
Образ вышел подробным и цельным. Творческого порыва хватило ещё на полторы страницы основного романа "Богиня поневоле". Веня выдохся и, довольный и счастливый, пошёл топить свою массу на диване.
Утро выдалось хмурым — и отнюдь не из-за погоды за окном. Вениамин кое-как сполз с кровати и двинулся на кухню за кефиром. Радовало то, что ближайшую лекцию он читал только на следующей неделе. По дороге парень рассеянно отметил состояние ковра на узком пятачке, именуемом коридором, между единственной комнатой и кухней. Ковёр основательно запылился и весь был усеян волосами, отдалённо смахивающими на шерсть. "Надо почистить", — машинально констатировал Веня, и тут же об этом забыл. Собственное его состояние, конечно, волновало философа куда больше. Он прошествовал к стоящему возле оконца холодильнику, извлёк оттуда бутылку с кисломолочным содержимым, откупорил, и с наслаждением припал к ней губами. Сзади послышался непонятный звук — как будто кто-то точил когти об ковёр. Вениамин не отреагировал, лениво наблюдая, как за окном детвора увлечённо пинает мяч по щиколотку в грязи. Наконец, прямо за его спиной раздалось отчётливое мурчание. Веня нахмурился, обернулся неторопливо, и — уронил челюсть.
Каким-то непостижимым образом в его кухне обнаружилась фигуристая шатенка, облачённая в иссиня-чёрный латекс. В настоящий момент она потягивалась во весь рост, вытянув руки вверх и изящно выгнув спину.
Вениамин попробовал ущипнуть себя сквозь штанину, но промахнулся.
— Доброе утро-ня! — заявила гостья, щурясь на педагога и солнце в окне позади него. — Ну ты и соня-ня!
— Мы знакомы? — пискнул Веня наобум излюбленную фразу в общении с противоположным полом, усилием воли возвращая себе дар речи и лихорадочно соображая — а кто же это?!
— Конечно-ня! — шатенка зажмурилась и улыбнулась, обнажая белоснежные зубки. — Ты же придумал меня-ня! Хозя-ааин!
"Хозяин?.. Она что, дочка этого упыря, хозяина квартиры? А ведь точно — это всё объясняет, у него ведь есть свои ключи! Вин, приди в себя!"
— О, какой неожиданный визит! — попробовал собраться философ. — А ваш отец не говорил, что у него есть дети. Особенно столь очаровательные...
"Вообще не похожа. И как такой вурдалак охмурил её маман, интересно?"
— Отец? Дети? Мм-ня?.. — девушка на секунду задумалась, но тут же лицо её прояснилось: — Папка-аа! Сыграем в па-аапку! Я поня-аала! Играть! — и протянула к Вениамину согнутые в локтях руки, словно ожидая, пока тот бросит ей мячик.
Вениамин снова впал в ступор. Он глядел в сощуренные зелёные глаза гостьи, со странным желтоватым отливом, глядел на острые коготки на кончиках её пальцев, глядел на пышную шапочку-каре, из-под которой торчали мохнатые стоячие ушки...
Сообразив, Веня решительно уронил, вслед за челюстью, бутылку кефира на битый кафель под ногами. Соприкоснувшись с поверхностью, бутылка тоже стала совсем-совсем битой. На полу образовалась полезная для организма лужа, а кусочки матового стекла разлетелись во все стороны.
— Ой, какая-аа красота-ня! Играть-играть! — обрадовалась шатенка и попробовала пошевелить один из осколков ногой.
До Вени запоздало дошло, что она совсем босая.
Ну, по крайней мере, обуви на ней точно не было...
— Ня-аа! — тут же захныкала девушка. — Я ранила-аа ла-аапку!
Она сделала несколько шагов назад, села на ковёр, и принялась зализывать рану. Веня, чтобы не упасть следом за кефиром, схватился за дружественный подоконник.
— Хозя-ааин! Полечи мне ла-аапку! — ныла из прихожей гостья.
Вениамин, никогда не считавший себя особо верующим, с трудом перекрестился, после чего перекрестил пришелицу. Животворящий крест, впрочем, особого эффекта на неё не возымел. Веня промычал что-то нечленораздельное и шатнулся в сторону серванта, где нашарил бутылку коньяка. Налив себе стакан всклянь, он подумал пару секунд, перекрестил и коньяк тоже и залпом опорожнил ёмкость.
— Хозя-ааин! — продолжала звать шатенка.
Вениамин отдышался, синхронизируя свою амплитуду колебаний с вращением земной оси, отыскал вату и вместе с посудой переместился в коридор, усаживаясь рядом с потерпевшей.
— Лапке больно-ня, — протянула к нему порезанную ногу девушка.
Веня кашлянул, налил ещё полстакана, отпил часть, а в остатки обмакнул вату.
— Сейчас будет больно-ня. Кхм... Без "ня". Просто больно. В смысле, ещё больнее. Терпи.
Парень принялся обрабатывать порез. На ногах у незнакомки тоже обнаружились когти... скрытые под складками шерсти, так что определение "лапы" задним конечностям шатенки вполне подходило. Справившись с задачей, Веня взглянул гостье в лицо, охнул и сразу приложился к бутылке. Та сделала печальное личико (мордочку?), закусив нижнюю губу, а в глазах у неё стояли слёзы, и всё в комплекте вызывало стойкое желание девушку, как минимум, обнять.
— Теперь дуй, — распорядился Веня, стараясь смотреть мимо гостьи.
Та послушно подула ему в лицо.
— Эхм... да не на меня, на рану...
Шатенка принялась сосредоточенно исполнять поручение.
"Во дела-аа..." — растянулась в сознании парня философская мысль, и, ощутив, насколько ей там комфортно, прочно в оном укоренилась. Прочие мысли явиться боялись.
— Ну как, проходит? — отстранённо поинтересовался Вениамин, делая глоток.
— Да-аа! — радостно отозвалась гостья. — Уже не так больно-ня! Хозя-ааин хор-рроший! — после чего потёрлась лицом о плечо парня.
Вене тут же сделалось крайне тесно сидеть на полу в узком коридоре.
— Эхе-хм... так ты, собственно, кто, и как здесь, говоришь, очутилась?
— Я-аа — девочка-кошка, ня! Ты меня-аа выдумал! Ты мой хозя-ааин!
Веня округлил глаза и припал к ёмкости.
— Прям Пигмалион и Галатея наших дней, получается, — пробормотал он, крякнув.
— Мм-ня? Но я не знаю-ня никого с таким именем-ня. Ни Гала... ня, ни Пиг... ма... ня?
"Точно ня какая-то", — констатировал Веня, а вслух сказал:
— Это имена древнегреческого скульптора и созданной им статуи, которую он оживил своей любовью. Строго говоря, в классической легенде статуя была безымянной... — но его потенциальную лекцию перебили повторным трением об плечо.
— Хозя-ааин меня-аа любит! Как это мило-мило, ня!
Вениамин предельно чётко прочувствовал, как подобное трение, вкупе с сопутствующим обращением к нему, стимулируют движение крови в его организме, и попытался предупредить непоправимое:
— Не надо называть меня хозяином! Меня зовут Вениамин.
— Вени... ааа... ня?
— Фу-ух... Вин. Просто Вин.
— Вин? Вин-ня! — обрадовалась девочка-кошка, но философ предусмотрительно убрал плечо.
— Ну а тебя как звать?
— Ня... Не зна-ааю, ня! Хозя-ааин не придумал мне имени-ня.
— Вин, не хозяин.
"Как бы её назвать?", — призадумался парень, разглядывая свою Галатею.
— Миа? — выдал он первое, что пришло на ум.
— Ня, Миа?.. Миа, ня-аа! Мне нра-ня!..
"Ох нет, это же имя модели из фильмов для взрослых", — запоздало вспомнил Веня, но поделать уже ничего не мог.
— Миа-ня! Ня, Миа! Миа-Миа, ня-ааа!
— Так... И что прикажешь с тобой делать?
— Мм-ня, — призадумалась кошечка, — игра-аать... Кормить-ня! Гла-аадить...
Вениамин ухнул и попробовал уползти из коридора, пока ещё был в состоянии встать целиком.
— Хозя-ааин не хочет игра-аать? — жалобно протянула шатенка.
— Вин, — вернувшись в более безопасную кухню, поправил философ, поднимаясь на ноги, — эм, как бы объяснить. Честно говоря, всё это немного внезапно, и мне нужно время, чтобы прийти в себя... Как насчёт поспать до обеда, а потом уже поиграть?
"Может, просплюсь — и перестанет мерещиться всякое".
— Поспать... Миа может поспать, ня! — согласилась гостья. — Но Миа хочет куша-аать!
"Час от часу не легче", — вздохнул парень, вооружаясь веником, чтобы убрать битое стекло.
— Ладно. Только погоди немного, — Веня заметил, как шатенка подобралась, глядя на агрегат в его руках, и поспешил внести ясность: — И с этим не играйся, этим я убирать сейчас буду. А то снова порежешься!
Миа погрустнела, послушно зевнула, и, облизав себе ладони, принялась умываться. Педагог на секунду застыл при виде этого зрелища, потом энергично помотал головой и вернулся к наведению порядка. Приведя кухню в изначальный вид, он пожарил себе яичницу, а для девушки отыскал банку шпрот, которые предусмотрительно выложил на блюдце.
— Аккуратнее, не запачкай ковёр! — предупредил парень.
С едой управились быстро — а кошка, пока Веня доедал, ещё и успела повторно умыться после консервов. С употреблением полбутылки коньяка и питательного белка вдогонку притяжение Вениамина к поверхности Земли усилилось многократно. Проходя мимо и пожелав гостье сладких снов, он увалился на диван в спальне, плотно смежив веки. Парень ещё успел сочинить что-то вроде "Правду говорит народ — ляг поспи, и всё пройдёт!", когда диван ощутимо тряхнуло. Веня, целиком готовый к отбытию в царство Морфея, скривился и разлепил один глаз. Следом ему тут же пришлось распахнуть и второй, причём оба — на полную. Оказалось, что Миа запрыгнула на спинку дивана, и теперь прогуливалась по ней на четвереньках, по-кошачьи. Сон философу отшибло как рукой, а глаза закрыть или хотя бы отвести не представлялось никакой возможности. Кошка завершила променад по верхнему ярусу и переместилась чуть ниже, на сам диван, двигаясь в сторону парня. Веня ощутил, как у него подрагивают конечности. Шатенка продвинулась совсем близко, бесцеремонно наступая лапами парню на колени и живот, и, урча, принялась тереться мордочкой об его лицо.
— Ты что это делаешь?.. — необычайно пронзительным голоском полюбопытствовал несчастный педагог.
— Спа-ррсибо за еду-рр, Вин-ня, рр, — Миа не прекращала об него тереться. — Поче-ррши меня-аа за ушком-рр.
Вениамин сдавленно пискнул, и, кое-как выбравшись из-под кошачьих прелестей, убежал и заперся в ванной.
Минут десять прошли в переговорах через закрытую дверь. Веня выторговал себе право спать на диване в гордом одиночестве, пообещав, как проснётся, гладить Мию, пока ей не надоест. Кошка свернулась клубочком на условленном месте в коридоре, подобрав под себя хвост, и философ с величайшей осторожностью просочился мимо неё. "Мне определённо необходим отдых", — Веня чувствовал свою близость к нервному срыву. А ещё чувствовал, засыпая, как у него дёргается глаз.
В комнате к его пробуждению царил приятный полумрак. Веня рефлекторно сверился с часами, некоторое время мучительно соображал, дневное ли это время или ночное, после чего вспоминал свой график занятий. Вроде косяков не выходило нигде. И когда уже было самое время облегчённо вздохнуть и откинуться на подушку, философ окончательно проснулся и ошалело огляделся по сторонам.
Комната была захламлена, но пуста в плане присутствия иных биологических особей. Веня перегнулся через спинку кровати и, вытянувшись, заглянул в коридор. И там никого.
— Привидится же такое, — пробормотал парень вполголоса.
Однако же окончательно расслабиться и списать утреннее явление на галлюцинации мешала противная интуиция, отчаянно сигнализирующая, что на него кто-то смотрит. Веня повторно глянул влево-вправо и на всякий случай чуть вверх, после чего шарахнулся и с криком полетел через спинку дивана. Миа в два прыжка грациозно спустилась с антресоли шкафа парню на грудь.
— Вин-ня решил поигра-аать! — удовлетворённо заявила она.
— Нет! Нет... я думал, ты мне приснилась, — простонал подмятый философ.
— Хозя-ааин не рад меня-аа видеть? — вопросила кошечка жалобно.
— Ээ... Да нет, что ты, — Веня вовремя заметил, что она готова разрыдаться, и ощутил себя последней сволочью.
— Тогда погла-аадь меня-аа! — тут же потребовала Миа радостно.
Преподаватель отозвался горестным вздохом.
— Хорошо... подай мне только, пожалуйста, тот шарф.
— Конечно-ня!
И Вениамин принялся гладить лежащую на нём, облачённую в латексную кожу, половозрелую антропоморфную девочку-кошку, предусмотрительно используя свой шарф в качестве кляпа и впиваясь в него зубами изо всех сил...
— Ну ладно! — отмучавшись, он уселся за компьютер. — Раз оживить виртуального питомца у меня получилось, быть может, я материализую ещё что-нибудь, с помощью своего таланта!
Остаток дня пролетел незаметно. Веня корпел перед монитором, периодически — то есть, через каждые минут десять-двенадцать — отвлекаясь на поиграть с, покормить или погладить Мию. Все попытки организовать ещё что-нибудь столь же реальное, как кошкодевочка, окончились блистательным провалом. Даже банальный кошачий корм воплощаться из ничего упорно не желал — а тем временем продовольственные запасы философа стремительно таяли. Спохватился Вениамин слишком поздно — до ближайшего круглосуточного довелось бы топать полчаса. Пришлось пообедать на ночь сушёным хлебом с чаем.
— Ты голодный-ня, — наблюдала девушка за укладывающимся спать хозяином, — тебе будет холодно-ня. Я-аа могу лечь свер-ррху, чтобы ты не та-аак мёр-ррз.
— Миа... прошу тебя, не надо...
Следующим утром педагог отоварился в соседнем маркете полуфабрикатами: кошачьим кормом для девушки и бич-пакетами — для себя любимого.
— Бр-рр, какая-аа га-аадость, — принялась капризничать шатенка при попытке её покормить. — Миа не будет это есть, ня.
Веня хлопнул себя по лбу и взялся организовывать собственный завтрак.
— Вин-ня не любит Мию! — хныкала кошка. — Взя-аал себе вкусня-аашки, а мне — какую-то га-аадость.
Она вилась вокруг философа, норовя засунуть нос в тарелку, пока ей не дали попробовать. Попробовав, Миа тут же пожалела хозяина и предложила ему свой корм, показавшийся ей более съедобным.
Усевшись на пол перед отстранённо жующим Веней и умывшись, кошка принялась гипнотизировать его взглядом, покачивая хвостом из стороны в сторону.
— Чего ты хочешь... животное? — вздыхал Вениамин.
— Р-ррыбки хочу! — облизывалась она.
— Да где же я тебе возьму рыбку? Я ведь препод, деточка! — а Миа продолжала смотреть ему прямо в глаза, и ему начинало казаться, что она вот-вот прыгнет на него и выцарапает их своими блестящими когтями...
"Что за глупости, Вин!" — одёрнул он себя и доел специфический завтрак.
— Вин, отпусти меня-аа на охоту-ня! — предложила кошка.
— Хм-мм, — парень принялся чесать бороду, но пришёл к выводу, что это, в сущности, не такой уж и плохой вариант.
Миа скрылась за балконной дверью, а философ отправился зубрить матчасть. Изучение интернетов на предмет ухода за кошками заняло у него определённое время, в процессе которого Веня всё чаще возвращался на балкон покурить, с тоской вглядываясь в горизонт. Мысль о том, что девушка потеряется и, возможно, не вернётся, не приносила ему облегчения, а очень даже наоборот. Он всё бормотал вполголоса себе под нос вспомнившийся детский стишок: "В добрых глазах приручённого зверя...", пока пейзаж, наконец, не украсился выходящей из лесопарка напротив шатенкой.
Веня выдохнул и уже подумывал её пожурить за длительное отсутствие, когда кошка, запрыгнув на балкон, гордо положила к его ногам дохлого голубя.
— Это что? — обомлел парень.
— Мя-аасо! — отозвалась довольная кошка, принявшись вытираться, слизывая с мордочки кровь. — Пойма-аала! Вкусно-ня.
— Терпеть не могу голубей, — сказанул первое попавшееся Вениамин. — Разносчики заразы, хуже — только ежи да крысы. Глупые ужасно. Вечно воркочут на подоконнике, спать не дают под утро.
"А ещё — символизируют любовь твою неудачную!" — услужливо напомнило подсознание. Веня с упоением затолкал всплывшую мысль обратно в самые глубины.
— Хозя-ааину не нравится пода-аарок Мии? — снова захныкала шатенка.
— Ээуу... Нет, ты всё не так восприняла!
"Да что ты будешь с ней делать!"
Далее последовала краткая лекция о пищевых цепочках и отличиях оных у кошек и у человека. Миа вроде бы поняла в общих чертах и даже без обид схарчила пойманного голубя.
— Если что, лови курей, — порекомендовал на будущее Веня, приготовляя себе остатки картошки.
"Так, что у нас там. Ах да, роман! Надо писать роман".
К работе, впрочем, ни в этот день, ни в последующий парень так и не вернулся. Домашний питомец доставлял ему уйму приятных хлопот похлеще годовалого ребёнка (о последнем, конечно, педагог имел представление сугубо теоретическое)... К примеру, после голубиной охоты брезгливый Вениамин попробовал отправить свою кошечку в душ.
— Мыться? Но я моюсь, ня, — удивилась девушка.
— Ну да, но ээ... в общем, не совсем. Ты облизываешься, а тут можно вымыться с мылом, и это гигиеничнее.
— Но-ня я не умею-ня. Вин-ня будет меня-аа купа-аать?
— Аххм, нет. Люди в твоём возрасте должны мыться сами.
— Люди-ня? Я-аа думала, я ня-кошка!
— Это философский вопрос...
— Ня, что мне дела-аать?
— Просто попробуй... с водичкой поиграть. Плюх-плюх, там... Только сними одежду. Нет, стой, прекрати!
— Мм-ня? Ты сказа-аал сня-аать одежду?
— Но не здесь же!
— Почему, ня?
— Это уже вопрос физиологии... Просто зайди в ванную, разденься, и плюх-плюх с водичкой, ладно? Пожалуйста...
И пока кошка мурлыкала что-то под душем, измотанный Вениамин ставил на компьютере и слушал по кругу песню Placebo — Protect Me From What I Want.
Третьи сутки совместного проживания ознаменовались успешной — не только для неё одной, на сей раз — охотой Мии. Девушка притащила в дом в зубах здоровенную курицу, как ей и заказывали. Вениамин долго пыхтел над птицей, поминутно сверяясь с интернетом, но результат превзошёл все ожидания, и уж тем более — питание бич-пакетами. Парень довольно растянулся на диване, почёсывая урчащего питомца ("Миа, аккуратнее! На живот не наступай. Умница!") и задумываясь над тем, чтобы выдрессировать кошку охотиться на сигареты и алкоголь. Телефонным звонком идиллию нарушил историк "в любой момент готов обломать друга" Костик.
— Вин! Слушай, мужик, ты не поверишь! В нашем городе завелась своя Холли Берри! Зайди на фейсбук — там вся новостная лента уже пестрит фотками да жабами, и вроде бы видос даже есть.
— Костя, давай-ка помедленнее да поразборчивее. Что ещё за Холли Берри?
— Женщина-кошка, кто ж ещё! Пробралась на птицефабрику и утащила оттуда курку, а две сточила прямо на месте! Это со слов работников. В сети народ уже гадает, мол, это пиар-ход перед перезапуском франшизы. Но вроде нигде больше в мире не устраивали подобных акций — якобы с нас начали, представляешь?
— ...Я перезвоню, Кость, — нажав "отбой", Вениамин совершенно непедагогичным образом выматерился.
— Что-то случилось, ня? — поинтересовалась Миа, которой философ уже успел рассказать принцип работы мобильного телефона.
— Да, случилось. И чем я только думал? — к чести своей, Веня довольно оперативно сложил "два" и "два".
"Её заберут для опытов, а меня запрут в психушке. И книгу мою никто никогда не прочитает — мне даже дописать её не дадут".
— Вот что, Миа. Тебе больше не стоит выходить на улицу, во всяком случае, днём...
Выслушав возмущённый протест, парень попытался худо-бедно объяснить ситуацию, напоследок заверив девушку любимой фразой своего декана: "Но мы обязательно что-нибудь придумаем".
— Я в душ, ня, — сообщила обиженная кошечка, прежде чем удалиться.
— Третий раз за день? Хм, ну как скажешь.
"По крайней мере, к благам цивилизации я её приучил. Но всё равно я — балда!"
Вениамин отправился на балкон перекурить и обмозговать произошедшее, потом вернулся на диван. Шатенка, справившись с водными процедурами, зашла в комнату, потёрлась об углы, повздыхала и, не дождавшись реакции, принялась тереться об ковёр.
— Ты что делаешь? — обратил на неё внимание Веня, отвлёкшись от мыслительного процесса. — Ты же только что помылась, зачем снова пачкаться?
— Мии хочется-аа, ня...
— Мм? Что хочется?
— Миа игра-аалась с водичкой, плюх-плюх, как Вин-ня и сказа-аал. И Миа поня-аала, что от водички может быть так прия-аатно...
— Постой, ты о чём? — побледнел философ, предчувствуя неладное.
— Водичка дела-аает так хор-ррошо. Но Миа хочет ещё, ня. Ещё сильнее хор-ррошо, — шатенка принялась тереться об диван возле парня.
— Эй, только не говори...
— Миа хочет секса-аа! — безапелляционно заявила девушка.
— Кхек... Тебе нужен кот? — снова перешёл на фальцет Вениамин.
— Но за-аачем мне кот, ня? Вин-ня сказа-аал, что я — человек, — она придвинулась совсем близко, беря его за руку.
— Но... но... но...
— Хозя-ааин же меня-аа любит, и я ему нра-аавлюсь, — девушка положила его руку себе на грудь.
...И Веня сдался — аргументы шатенки показались ему чересчур убедительными.
Неделя пролетела на одном дыхании. Синхронном. Ритмичном. Время слилось, смешалось, переплелось единым тесным клубком. С ней и правда оказалось тепло. В какой-то из дней Веня сумел вырваться и, закутавшись в одежду по самые глаза, сбегал в магазин за двумя парами варежек и йодом. Исполосованный, обожжённый, он много курил. Много чего пробовал. И много звонил.
— Костик, я завтра не смогу выйти — будь добр, подмени у физмата своего любимого, потом сочтёмся.
— Костик, я на этой неделе на больничном. Из дома не выхожу, так приболел... Угу, грипп. Кошачий.
— Костян, одолжи денег до получки. Безумно дорогие лекарства. Нет, нет, не стоит проведывать! На карточку кинь. Спасибо, старина.
— Кость... да потом её в ресторан сводишь! Жизненно необходимо. Да помню я, сколько уже должен, говорю, отдам!
— Серёга, как учёба? Да, я болею. Слушай, ты же вроде повышенную стипендию у нас получаешь?..
Порой он позволял себе сидеть, развалившись, за компьютером, слушая Эдварда Грига, пока кошечка принимала душ. Он и сам теперь мылся дважды в день, если считать только купание в одиночку. Искал в сети новые упоминания о местной Холли Берри. Искал ответ на новый философский вопрос — может ли кошка забеременеть от человека и что из этого выйдет?.. Гугл сдался и ничего не смог ему посоветовать.
Прямо посредине рабочего стола на него всё время взирала с укоризной пиктограмма папки, озаглавленной "Богиня поневоле". "Потом, потом", — твердил он себе, но это "потом" никогда не наставало.
Когда он потерял счёт дней, а "вчера" плавно перетекало в "завтра", и не было никакого "сегодня", он сделал над собой усилие и открыл злосчастную папку. Минут двадцать он сидел, собираясь с мыслями, пока его не отвлекли.
— Миа, я уже давно не могу ничего написать, — сказал он как-то.
— Что случилось, ня? — кошечка приподнялась на локте, не прекращая поглаживать его грудь.
— Не могу сконцентрироваться. Всё время думаю только о тебе.
— Как это мило-ня! Вин-ня меня-аа любит!
— Да, Миа. Но я не могу не писать. В этом — моё призвание.
— Ты не можешь писа-аать и не можешь не писа-аать, ня? — удивилась девушка.
— Знаю, это сложно объяснить. И мне очень хорошо с тобой. Но если я не творю... я не чувствую себя живым. Это уже не я.
— Тогда-аа мы будем писать, ня! Вин и Миа! Я-аа буду тебе помога-аать! — серьёзно заявила шатенка.
И они попытались. А потом снова. И снова. Он перепробовал ещё больше, и только успевал удивляться разнообразию вариаций на стуле. А однажды ночью, когда за окном валил тяжёлый плотный снег, он прокрался к компьютеру, стараясь не разбудить её. И за два часа не смог выдавить из себя ни строчки.
— Вин-ня, пошли спа-аатки, — заспанная, Миа стояла сзади и гладила его по спине. — Мне та-аак грустно, когда-аа я вдруг проснусь без твоих объя-аатий!
— Ложись, киса, — устало ответил он. — Я схожу покурю в подъезд, а потом вернусь и обниму тебя крепко-крепко.
— Точно? Смотри, ты обеща-аал! — нехотя, она улеглась обратно.
Вениамин вышел, подкурил и набрал номер друга.
— А, гриппозный? — ответили в трубке. — Ты хоть на часы-то смотришь? Это тебе повезло, что я сейчас со своей Афродитой, — на другом конце провода послышался женский смех, — не то бы сбросил или вообще послал матом. Чего звонишь, давай бегом, пока я не докурил.
— Какое совпадение. Но я не верю в совпадения.
— Ты там пьян, что ли, или лихорадишь? Если снова денег просить удумал — сразу забудь, не дам я больше. А вот декан — даст. Ещё как даст. Он всё ждёт, когда ж ты явишься, чтобы тебя вышвырнуть, а перед этим ещё и смачно... Так, не при дамах. В общем, ты понял. В пропущенные не смотрел, сколько он звонил сегодня?.. Ну конечно, ты же входящие игнорируешь, а вот когда тебе надо...
— Костик, у меня проблема. С девушкой. Посоветуй, пожалуйста.
— О-хо-хо! — фраза собеседника вызвала у второго абонента немалое оживление. — Вот это поворот! Надо было догадаться. Машка вернулась, что ли? Или где ты новую взял?
— Костя, я серьёзно. Пожалуйста.
— Да уж... "Уж замуж невтерпёж"... Зая, сходи пока поищи, под какое кинцо мы будем засыпать, — сказали чуть в сторону, — я тебя сам найду, хоросо? Умничка... — спустя паузу: — Ну давай, рассказывай, ловелас!
— Я... с девушкой, с которой нам вместе очень хорошо. Но я не могу с ней больше быть. С ней я перестал быть самим собой.
— Во даёшь! Завернул прям, как философ! — пауза. Вздох. — Ну и что ты думаешь, я могу тебе посоветовать? Не можешь быть с ней — так бросай. Как можно скорее. А ещё лучше — сделай так, чтобы она сама тебя бросила.
— Как мне это сделать? Она меня любит и не сможет без меня.
— Пф! Ясное дело, что любит — вряд ли бы иначе она стала встречаться с тобой, не из-за моих же одолженных денег, ахаха! Ну а насчёт не сможет — тоже глупости. Все смогли, и она сможет. Объясни ей, что ты голубой, хе. А вообще — влюби её в кого-нибудь другого. Если она симпатяшка, — перешли на заговорщический шёпот, — можешь спихнуть её на меня, а я уж помогу, чем смогу!
— Нет, Костя... Ты ей не подойдёшь.
— Вот как? — холодным тоном. — Ну ты и жадный крендель. Ладно, смотри сам. В общем, найди ей кого-то, "кто ей подойдёт", — передразнили философа, — а мне тут мою боярыню ублажать надобно. Ещё вопросы?
— Спасибо, Кость. Ты настоящий друг. Без шуток.
— Ага, иди в задницу... И возвращайся с моими деньгами, ха-ха! Ладно, мужик, вернись уже к нормальной жизни. Бывай, созвонимся.
Веня сунул телефон в карман и закурил ещё одну. И примерно на полсигарете понял, кого он будет искать Мие.
Вернее, не совсем искать.
Он вернулся в квартиру, бросил прощальный взгляд на свою кошечку и, скрипнув зубами, снова сел за монитор. И начал печатать. Творить. В точности, как в тот прошлый раз. Откуда это вновь пришло — объяснить он не мог.
Он нарисовал изумрудную траву под голубым небом и одинокую ель на склоне холма, в густой тени мохнатых лап которой безмятежно спала его Миа. А рядом — высокого длинноволосого зверолюда с большими зелёными глазами и непропорционально большим ртом, полным острых зубов. Мужественного, выносливого, со следами шрамов от славных битв на теле. Облачил его в тёмные джинсы и футболку, в тяжёлые ботинки с металлическими вставками и кожаный плащ.
"А звать тебя будут..."
— Эй, никаких "звать". У меня есть своё имя.
— Что, простите? — оторопел Вениамин.
— Ты создаёшь не какую-то там кошкодевочку, или, слава небу, кошкомальчика. Я — разумное существо со своим характером и повадками, и своим именем, человек.
— И как вас тогда зовут?..
— Моё имя — Вирал, — осклабился зверолюд, сделав картинный жест рукой.
— Эмм, донельзя рад знакомству. А я...
— Обычный человек, — отмахнулся зверь, — со своими глупыми проблемами, низменными желаниями и хрупким телом.
— Прошу меня простить, — начал закипать педагог, — но ничего, что это я тебя создал?
— И что, это повод для гордости? Сути дела это не меняет. Все люди одинаково примитивны.
— Послушай, ты, ничтожество... — разозлился Веня не на шутку, но его бесцеремонно перебили:
— Да, я ничтожество, пусть. Но даже в своей ничтожности я всё равно превосхожу вас всех, — спокойно заявил зверь, и Вениамин не нашёлся, чем ему возразить.
— Это философский вопрос...
— Знаешь ли ты истинную философию вещей, человек? Вряд ли. Впрочем, кто я такой, чтобы вырывать тебя из твоего невежества... Но мне нужно мачете.
— Мачете?..
— Да, мачете. Моё любимое оружие. Дай мне его.
Веня нахмурился, но пощёлкал по клавиатуре и вооружил зубастика.
— Благодарю. Теперь — футболка. Ты не мог додуматься подобрать мне более стоящую одежду, человек? Я хочу рубашку на шнуровке, пепельного цвета, в тон моим волосам.
— Угораздило же выдумать такого, — пробурчал вполголоса философ, но исполнил пожелание.
— Подходит, — удовлетворённо отметил Вирал, — не хватает только лошади. Мне нравится ездить верхом.
— Будешь много умничать — посажу тебя на пони, — пригрозил ему Вениамин. — Я вообще не за красивые глазки тебя создавал. Займись лучше делом.
— Мм? — огляделся зверолюд и приметил мирно посапывающую Мию. — И что я, по-твоему, должен с ней делать?
— Я... Она... — педагог вдруг понял, что не знает, что сказать.
— Всё ясно, можешь не продолжать. И впрямь, все люди — одинаково примитивны, — Вирал сделал пафосный жест, — сперва создают себе объект для поклонения, а потом не знают, как с ним быть. Просыпайся, дитя лесов, — он легонько встряхнул кошечку за плечо.
— Мм-ня?.. Где я-аа? Кто ты? Вин-ня?..
Веня стиснул зубы и продолжил печатать.
— Не бойся, я буду нежен с тобой, сестрица, — зверь погладил девушку по щеке когтистой лапой.
— Что случилось, ня? Где Вин-ня? Хозя-ааин?.. — та выглядела растерянной.
Вместо ответа Вирал медленно расстегнул молнию на её комбинезоне, обнажая белоснежную кожу. Вениамин сглотнул подступивший к горлу комок. В голове словно что-то разорвалось, когда он снова увидел её красоту. "Как я могу отдать свою кошечку в лапы такого чудовища?!" — лихорадочно подумал он, и уже не мог остановиться.
...Вирал с причмокиванием облизал пальцы и вытер рот тыльной стороной лапы.
— Спасибо, было вкусно. Люблю правильных кошкодевочек. Очень нежная, — он поднялся с зелёной травы, украшенной алыми россыпями, и вскочил на коня. — Будет нужно съесть ещё какую-нибудь проблему — обращайся. До встречи, человек.
С этими словами зверолюд погнал своего жеребца и ускакал в закат, а его пурпурный плащ гордо развивался за его спиной в тающих солнечных лучах. Веня бессильно уронил голову на клавиатуру. Его душили слёзы.
Из института его, разумеется, уволили. Несколько месяцев ему пришлось сидеть на хлебе и воде — к счастью, ни теперь уже бывший коллега Костик, ни единомышленник, студент Серёга, не оставили друга. Однако писательский дар вернулся к Вениамину, и он осуществил своё призвание. Книга вышла непростой, и словно разделённой на две части — но автор, что называется, вложил душу в своё творение. Справедливая награда нашла героя — и следом за признанием и гонораром Веня получил Нобелевскую премию по литературе. Выступая под аплодисменты собравшихся на церемонии вручения, он завершил свою речь тремя словами — теми же, которыми заканчивалась его книга.
"Богини не нужны".
Памяти Мии
Дух зверя
Говорят, что общество ко всем относится одинаково, вне зависимости от их происхождения, веры, взглядов на жизнь и прочих факторов, так или иначе определяющих некоторые группы населения.
На бумаге и устах политиков оно так, но на деле все намного сложнее…
— Кто сказал, что мы равны с ними? – вопрошал с самодельной трибуны новоявленный лидер, — Кто сказал что эти…
После недолгой паузы, вызванной одобрительными криками из толпы и призывами отправить всех ненужных на тот свет, человек у трибуны продолжил:
- … генетические отбросы наравне с нами? С какой стати так должно быть?! Никогда еще человек не становился на одну ступень с нелюдью!
Снова крики одобрения, аплодисменты и размахивание транспарантами, призывающими избавиться от непохожих.
Две фигуры стояли поодаль, скрытые от лишних глаз в тени здания. Они наблюдали за происходящим.
— Очередная истерия… — закуривая сказал один из зрителей – мужчина средних лет, одетый в длиннополый плащ, — Люди как и обычно резвятся.
— Для нас это сулит только проблемы, — ответил ему второй зритель, судя по голосу – девушка, — Снова все это…
— Не первый год уже…
Две фигуры растворились в темноте переулка.
***
Мир успел сильно поменяться за эти годы: сначала были успехи в науке, потом ученые, окрыленные успехом открытий, что-то нашли…
Потом была война…
О ней осталось мало данных, лишь несколько абзацев в книгах, да пара притчей на устах старцев. Нельзя было из этого сложить единую картину произошедшего. Однако, все говорили, что незадолго до первых салютов, сделанных из орудий, появились они.
Сначала все отнесли к разряду генетических отклонений и излишней активности ученых и навали все Ликантропией, а людей, несущих ее, соответственно, Ликантропами… Не придали значения и оставили как есть. Но со временем их становилось все больше, они жили среди людей, не подавали виду и старались не выдавать себя.
Кто-то однажды сказал, что это племена Старого Мира, жившие задолго до и ушедшие во мрак столетий после. Никто не знал, откуда и с какой целью они вернулись.
Так и жили до войны, во время нее и чуть после. Позже, когда количество Ликантропов превысило значение, которое люди еще могли вытерпеть, началась реакция: преследования, принудительные регистрации, ссылки, чистки.
Тогда их и нарекли Зверолюдьми.
Земля за эти года изменилась: не стало старых государств – лишь несколько мегаполисов, которые и стали выполнять их функцию. Небоскребы там соседствовали с целыми районами, состоящими лишь из руин, «элитные» районы с кварталами для бедноты, безработных, людей вне закона и прочих, приравненных к отбросам. Зверолюди были как раз среди приравненных, однако даже являясь частью их «племени», они были чужаками и изгоями среди истинных людей – не несущих измененных генов. А Города росли и вокруг них появлялись ограды, призванные защитить от тварей, обитающих вне городов и шаек ренегатов, которым буква закона была чужда.
Многие из них бежали туда. Туда, где все были равны. Равны в нелюбви государства к себе.
***
Двое бежали по темным переулкам, то и дело сворачивая в более темные. Быстро миновали оживленный перекресток. Стараясь не привлекать внимания, не оглядывайся по сторонам и не роняя не звука.
В тишине две тени нырнули в очередной переулок.
— Эй, Бео, притормози! – полушепотом произнесла одна из фигур.
Фигура, идущая впереди, остановилась и, оглянувшись по сторонам, ответила:
— Торопись, девочка – у нас не так много времени, — низко-рычащим басом.
— Но это не повод так нестись! – парировала девушка, — Так мы только привлечем больше внимания.
Собеседник промолчал.
— Нам осталось всего-то минуть еще два перекрестка, — так что можно и помедленней.
— Мы уже привлекли внимание, когда проходили генетический контроль, — отрезала фигура, отозвавшаяся на имя Бео, — И еще – не зови меня так.
— Но ведь это…
— Диагноз, которым меня отличили от остальных, когда отловили там. – указал в сторону, — За стеной!
Немного промолчав он добавил:
— За нами уже следят, Китти, — услышав последнее слово девушка поежилась, — С тех пор как мы использовали белые карты на контроле.
Молча двинулись дальше, перебежками и изредка оглядываясь в по сторонам…
Следует остановиться на этой интересной паре. Первый из них – мужчина воистину крепкого телосложения и высокого роста, голос которого больше похож на рык, а речь отрывиста, кратка и всегда относиласьтолько к делу. Он был одним из тех, кого Генетический Контроль давно пытался поймать, но каждый раз удавалось выпутаться. В Системе Регистрации он проходил под прозвищем «Беовульф», что для прочих означало человека, «больного» вирусом Ликантропии и несущего в себе гены медведя. Поэтому он очень не любил, когда его так называли.
«Называйте уж лучше Звероподобным, чем этим глупым прозвищем!» — всегда говорил этот человек. А настоящего его имени никто не знал, поэтому решили звать его, так как он сам и сказал. Когда его спрашивали, почему же он меняет, по сути шило на мыло, признавая свою звериность, но отказываясь от научного термина, то ответ был прост: пока его звали Звероподобным, то это было не более чем констатацией факта его странной внешности и немалой физической силы, а когда звали Беовульфом, то начинались проблемы.
Спутницей его была девушка лет восемнадцати-двадцати, иногда отзывающаяся на прозвище Китти, что ее несколько раздражало, но никаких претензий к этому она не высказывала. Она была весьма хороша собой… Если бы не одно но: Китти было не просто прозвищем, а ее вторым «Я». Она была Ликантропом, как и ее спутник, но относилась ко второй волне таковых.
Ее создали в лаборатории, как и сотни подобных, просто привив нужные гены. Но зверолюди не делали различий между настоящими и искусственными – все были едины для них.
Homo Catus ее звали ученые. Для всех остальных она была Китти или Джен. Кому как нравилось.
***
Он помнил тот момент, когда перешел черту. Его Родина горела в огне, и многие бежали оттуда в поимках спасения. И вот, оно случилось – спасение оказалось в шаге. За ним было что-то, по ощущениям похожее на полет. Или на падение. Не суть. Он не задумывался об этом.
Странным было оказаться в ином месте. Очень странно.
Он старался не вспоминать предыдущие полвека, состоящие из беготни, сражений и прочих неприятных вещей. Он был частью эксперимента по выведению особой породы солдат, которые являлись не совсем людьми. Так, в лабораториях, он увидел своих соплеменников, которые тоже переступили черту в надежде спокойно дожить свой век.
Но судьба распорядилась иначе: сначала война, потом уничтожение улик вместе с некоторыми из подопытных, дискриминация и преследование. Сколько раз в него стреляли и сколько раз ловили. Он не считал. Все чаще он тенью покидал города, уходя за ограды и блуждая призраком по землям, где место было лишь отринутым. Тамошние относились к нему спокойно и не лезли не в свое дело. Там все были едины в своем клейме изгнанников из рода людского. Жили, как могли.
Зато были свободны.
Свое имя он не называл, все чаще прикидываясь прозвищем, данным ему там – по ту сторону черты.
Звероподобным звали его там. Так же, в первое время, звали и здесь. Пока ученые не влезли дальше положенного. Теперь все стало намного сложнее: зверолюдей преследуют и отправляют в уютные лаборатории или в инфильтрационные лагеря (для особо отличившихся). Согласные получают генетические паспорта, клейма и живут на положении домашних зверей власти, несогласные же либо громко орут, либо устраивают беспорядки. И так уже почти десять лет.
Эта девчонка-кошечка. Подвернулась она случайно : когда он в очередной раз попался властям в Городе номер 4, названном. Кажется, Ост-Штайном, среди пленных была и она. Еще совсем мелкая. Ребенок. Солидарность ли. Сострадание ли, но он вытащил ее оттуда и, в меру сил, воспитал. Позже, через три-четыре года, он оставил ей «белый» генетический паспорт, немного средств да пистолет. И ушел. Своих детей он потерял давно, а чужих воспитывать не хотелось. Просто на время их пути совпали. Или…
Усмехнулся этим мыслям. Она была весьма смышленой и сообразительной, а еще не в меру любопытной, из-за чего приходилось иногда разбивать пару-другую лиц и менять место жительства.
Но недавно они снова пересеклись. Забавны были причины: Китти связалась с каким-то сообществом зверодюдей, которые вроде и были за мирное решение вопроса относительно своего места в обществе, да вот знал он большинство местных завсегдатаев…
Слишком хорошо знал…
***
Погруженный в полумрак зал, посетители, сидящие по углам и лишь некоторое количество – в центре помещения, бармен, при каждом сигнале открытии двери прикасающийся к кобуре, постоянные гости, не снимающие головных уборов и верхней одежды, разговоры в полголоса и десяток пар глаз, встречающих и провожающих любого посетителя. Завсегдатаи этого заведения звали его «Бар Отщепенец». Хотя выбор алкоголя там был небольшой, да и настроение у большинства гостей были не праздные.
Писк системы оповещения, бармен кладет руку на кобуру, несколько посетителей впиваются взглядом в сторону входа, дверь отъезжает в сторону, заходят двое., дверь закрывается.
Один – немалых размеров мужчина в плаще с капюшоном, надвинутым по самые глаза, второй – юноша или девушка. Дать более точное описание просто глядя на них было сложно из-за одежды, скрывающей лица.
— С чем пожаловали? – поинтересовался один из постояльцев, который сидел в центре зала, — Столько с собой принесли…
Он приподнял потертую временем широкополую шляпу и взглянул на новеньких.
Мужчина в плаще приблизился к столику говорящего, отодвинул стул и сел напротив, его спутник неуверенно последовал за ним.
Взгляды пересеклись.
— А ты все тот же, Серый, — сказал великан, — Бегаешь с места на место…
— Бог ты мой, Бео, у нас же есть имена, а не эти прозвища, — ответил тот, кого он назвал Серым, — Сколько лет ты промотался вовне, приятель, а слава твоя все гремит. Устроить погром в лагере, да еще и сбежать оттуда…
По залу пронесся вздох.
— Пришлось потом много пуль вытаскивать из спины и рук, — Звероподоный снял капюшон, — Ребята от души угостили меня свинцовыми леденцами в дорожку.
Серый посмотрел за своего собеседника – на его спутника, вдохул носом воздух, рыкнул, поморщился.
— Эй, ты! – он поманил новичка к столу жестом кисти, — Садись, котенок. Успеешь еще настояться.
Новичок посмотрел на Звероподобного, тот кивнул.
— Где ты ее отрыл, Бурый? – Серый снял шляпу и посмотрел на обоих собеседников.
У него были серо-стальные волосы, глаза желто-зеленого цвета, взгляд у которых был тяжелым и пронзительным. Лицо покрывала жесткая щетина цветом чуть темнее волос.
Девушка поежилась
— Прихватил ее у одних не в меру громких протестующих.
— А как она оказалась среди них?
— Вступила в их общество! – ответила девушка, — Они говорили…
— Знаю я, что они говорят, — низко-рычащим голосом оборвал ее Серый, — Все они говорят одно и то же. А потом кому-то ставят клеймо и отрубают хвост.
Девушка попыталась было возразить, но Звероподобный жестом руки приказал молчать.
— Все мы в молодости творим глупости и, — он уперся взглядом в собеседника, — Грешки.
По залу снова пробежал вздох. На этот раз было напряжение.
— Я расплатился за попытку игры в пса власти, — усмехнулся Серый, — Сполна. От ошейника чешется шея, а когда зовут к ноге – хочется ее отгрызть и посмотреть, как чистокровный мучается от боли.
— К слову о псах… — Бурый напрягся, — Я чуял, что несколько шелудивых шли по следу.
— Это вряд ли, — вмешался бармен, — Они патрулируют только центральный сектор и два примыкающих. Во Внешний Круг они не суются без крепкого конвоя. Чтобы клыки не выдернули.
— Это хорошо, — Бурый кивнул, — Но какого черта они так всполошились?
— Спроси у Пересмешника,— усмехнулся серый, — Этот лихач отоварил пятерых охранников на пропускном пункте, вооруженный лишь своей чудо-палкой.
— Не сидится ему… — Звероподобный приложил ладонь к лицу и усмехнулся, — А по какому случаю нас тут так много?
Он оглядел зал и продолжил:
— В честь чего нас тут так много?
— Счастливый случай, — ответил Серый, — Совпадение. В удачный час ты заглянул.
— Бео, о чем вы вообще? – спросила девушка, сидящая с ними за столом, — Кто они?
— Такие же, Китти, — спокойно ответил Бурый, — Как мы.
— Но откуда они?
— Отовсюду, девочка. – начал Серый, — Мы давно здесь.
— Иии? Вы тоже хотите бороться? Как и остальные.
— Нет, — в один голос сказали Серый и Бурый, — Хватило нам уже потрясений и пуль в шкуре.
— А зачем вы тут собираетесь?
По залу снова прошел вздох.
— Здесь мы собираемся без особых, на первый взгляд, причин, — начал бармен, — многие сюда приходят просто передохнуть, обменяться новостями, подлатать себя… В каждом Полисе есть свой Бар «Отщепенец». Про него немало кто знает. Из стариков.
— Стариков? – Китти посмотрела на Звероподобного.
— Не обращай внимания, — он кивнул бармену, — Иди пока, возьми себе чайку, ребенок. Нам тут долго говорить.
Серый подождал, пока Китти удалится на достаточное расстояние и спросил:
— Так где ты ее нашел?
— Я последние несколько лет путешествовал и много где успел побывать.
— А конкретней?
— Инфильтрационный лагерь, — Звероподобный поморщился, — Который за третьим Полисом.
— Что за нелегкая тебя занесла в лагеря?
— Происхождение… Благо, выбраться было несложно. Вот и прихватил там этого ребенка.
— И долго ты нянчишься с ней?
— На самом деле – нет. После побега ненадолго осел с ней где-то в глуши, но потом моя природа позвала меня обратно.
Серый молчал, ожидая окончания истории.
— Потом случайно встретил ее у правых ребят.
— Ооо, какие! – Серый аж присвистнул, — Даже тут немало сторонников.
Звероподобный усмехнулся и продолжил:
— Мы уже однажды попытались. Все кончилось плохо.
— Голова Мона и доселе украшает главною площадь Первого Полиса. А вот пирамиду из голов восставших они убрали, — сказал Серый, — Шесть кланов в тенях… резали головы. Пожинали смерти.
— И пронесли мы это унижение сквозь десятилетия, — закончил Звероподобный, — И еще… не мог Преесмешник так напугать верхушку, чтобы блохастые лазили всюду, да еще и егеря начали шастать по дорогам.
— Они все же выпустили охотников в поля? – поинтересовался Серый, — Весьма интересно. Был слушок, что они ждут кого-то.
— Хорошо ждут. Да так, что пришлось один отряд успокоить прямо в лесу. К слову, Пересмешник здесь?
— Он тоже всюду проездом, как и ты, дружище, — развел руками Серый, — Может, заскочит на огонек, а может снова пропадет. Ты ведь знаешь.
Звероподобный молча кивнул.
— Если решишь выбраться отсюда – не тяни. Патрулей все больше и больше. Если что, то я и еще несколько наших собираемся к Руинам.
— На ностальгию пробило, а Ульфинг?
— Куда без этого, Урс.
***
— Беовульф и Вервольф в условленном месте, командир, — послышалось из рации, — С ними подопытный Homo Catus.
— Чудно, пёсики. Следите за ними. И достаньте мне Беовульфа. Желательно живым.
— Есть.
— Ты уверен, что стоит влезать в это дерьмо? – спросил один из агентов.
— Приказ есть приказ, Федо, — ответил второй, — Надо достать медведя и подопытную.
— Я не подписывался совершать налет на их притом, Монгрель, — рыкнул ему собеседник.
— Приказ есть приказ. Да и тут определенно есть с кого спустить шкуру.
— Та вонючая макака, которая отделала наших у пропускного пункта здесь?
— Неизвестно. За ним сложно следить. Выдвигаемся, когда медведь выйдет из укрытия.
— Есть.
***
Сидеть в уютном кабинете Бюро по Надзору за Чистотой Нации было намного приятней, чем постоянно перебегать с места на место и жрать баланду. А тут было тепло, комфортно и кормили три раза в день. Косились правда, но это были мелочи. И еще приятней было то, что в подчинении был пяток послушных гибридных псин, которые, казалось, могли и за ухом себе почесать, если приказать. А какие у них были чудные клички. Просто шик.
А его самого звали Доместиком, что немного раздражало, но это был лишь позывной. Для остальных он был Фенриром. Чудесное имя, которое все говорило о носителе.
— Так где, ты утверждаешь, находятся Урс и остальные? – собеседник был большой шишкой, ученым из правительства и…
— Пятый полис, Внешний Круг, старые кварталы. У них там небольшая гостиница.
— Коль скоро я смогу получить его?
— Как только он вылезет из города, — Фенрир поежился, — Кажется, он учуял запах псины и решил отсидеться, пока не выветрится.
— Немудрено , — усмехнулся собеседник, — Мне он нужен живым, — Отвечаешь головой, Одомашненный.
— Если он окажет сопротивление…
Договорить Фенрир не успел: собеседник в два шага преодолел расстояние между ними и схватил его за шею.
Захотелось заскулить. От этого человека исходил запах первобытного ужаса, опасности.
— Мне плевать на ваши порядки, волчок. Либо доставляете мне его живым, либо я устрою тебе воистину сучьи проводы.
— Есть, сэр.
— Вот и славно. С тебя – Урс, с меня – вознаграждение.
— А что делать с кошкой?
— Мм? На ваше усмотрение. Слышал, собаки не любят кошек..
— Есть.
«Ужасный человек»
***
Китти получила возможность немного передохнуть после нескольких суток пешего хода и перебежек с места на место без нормального отдыха. Денег у нее было немного, но на нехитрый обед и чай хватило. Бармен сказал, что если нужен будет отдых – на втором этаже есть комнаты, она сможет воспользоваться номером ее спутника. На вопрос о том, будет ли сам спутник спать, бармен усмехнулся и ответил, что Старый Медведь успеет еще отоспаться, а сейчас ему надо много разузнать и просто поговорит, что называется, за жизнь.
Поела, поднялась наверх и заперлась в комнате. Закрыла окно, задвинула шторы, обшарила каждый угол, послушала, что творится за стенами. Кажется, это место безопасно. Быстро приняла ванну, взглянула на себя в зеркало.
Эти шрамы от операций повсюду, следы от уколов, ссадины от ударов плетью, ожоги от электрошокеров – все ее украшения за семнадцать с небольшим лет. Сначала их сделали такими, а потом при помощи насилия и страха «очеловечили». Многие не пережили и первой стадии, а часть из оставшихся отправили в печи и забыли про них. Она, Люсия Гранье, выжила и не попала в печку. Просто случайно встретила она в том лагере этого мужчину и случайно, будто бы чуя, что так надо, увязалась за ним. Тогда ей было лет тринадцать. Потом он просто ушел, оставив ее одну в этом новом мире. Было много перемен, новых знакомств, побегов от полиции и прочих атрибутов существования зверолюдей среди обычных. Но была и простая неспешная жизнь – когда удавалось месяц-другой просто жить и не бояться за завтра. Но это было недолго и сменялось очередными преследованиями и попытками выжить.
И вот, недавно, она ввязалась в какую-то шайку себе подобных и начала водиться с ними. Они, кажется, пытались радикальными методами решить проблему своего места в обществе, но… это лишь призывало рейды полиции. Во время одного из таких рейдов она снова встретилась с ним. Звероподобный, кажется, имел какие-то счеты с лидером их группировки. Он убил его, а Люсию просто забрал с собой. Точнее, она пошла за ним.
А ему… ему, созданию без имени, прошлого и будущего, было без разницы, кто и зачем идет за ним следом. Лишь когда он понял, что девушка скорее умрет, чем уйдет со следа – получилось с ним поговорить. С тех пор он и зовет ее Китти. С ним безопасно, пусть и немного трудно. Немногословен, подозрителен и практически безэмоционален, всегда идущий только на своей скорости. Таким был Бео.
Ей не хотелось, чтобы он снова пропал.
***
Он давно так не говорил по душам. Очень. Не один десяток лет с тех пор как пересек черту. Правда, Волков тогда было двое Гери что тогда, что сейчас был жадным малым и жутким крохобором, Фреки же вечно искал благосостояния, теплой постели и сытной еды. Так и повелось, что, со временем, Жадный и Прожорливый разошлись. Слишком далеко. Много что тогда было не как сейчас: Гери не почесывал клейма государственного пса и шрамы верности. Он лично убедился в гостеприимности этого мира. Да и Фреки не двинулся умом после резни и не взял себе имя в честь своего кумира…
И Мона был жив. Его можно было звать святым среди зверолюдей. Но чаще его звали Богом Войны – настолько хорошо он умел побеждать в любой битве.
Но и Бог Войны обронил свой священный бамбуковый шест тогда. И голову сложил следом. То была великая битва. И ужасная. Земля и поныне не высохла от крови, пролитой тогда. Шесть кланов были едины тогда под кровавым восходом последних дней осени. Вместе с первыми порывами зимнего ветра и инеем на окнах они стремительно напали на людских генералов, пока те праздновали.
Но теперь это стало бременем, которое они все несут.
— И что ты будешь делать сейчас? – вопрос Гери вырвал его из воспоминаний.
— Уйду отсюда. Постараюсь снова лечь на дно, — Звероподобный вздохнул, — Если не случится чего-то.
— А что делать с этой девчонкой? – поинтересовался Гери, — Я удивлен, что ты согласился таскаться с ней.
— Она себе на уме и весьма настойчива для ребенка. Просто плелась за мной неделю.
— Ты скучаешь по семье, Беовульф, — заключил Гери, — Все мы остались там.
— И тогда.
Кто-то вошел. Снова несколько десятков глаз устремились ко входу. Напряжение пронеслось по залу. Дверь закрылась.
— Всем покинуть помещение! – заговорил гость, дверь за его спиной нова открылась – вошли еще четверо, — Руки за голову и никаких резких движений! Это плановая проверка!
— Плановая? – спросил бармен, — Знаем мы.
Ответа не последовало.
— Пригляди за котенком, — шепнул Беовульф Гери, — Кажется по мою душу.
— Всем достать свои генетические карты!
Никто не шелохнулся.
— Что ж… — говорящий достал оружие, — Будем по-плохому.
— Ну нет! – Бармен достал свое ружье и направил в сторону вошедших, — Никакого оружия в моей гостинице!
— Не надо, Хугин… — сказал кто-то из глубины зала.
— Гражданин Хугин Корвус, рекомендую Вам опустить оружие, — посоветовал государственный служащий.
В подтверждение его слов двое из четырех его телохранителей направили свои автоматы на Хугина.
— Для начала положи свой ствол обратно, — спокойно сказал ему старый ворон, — И парням своим скажи успокоиться.
Служащий кивнул и дал своим телохранителям приказ опустить оружие. Хугин тоже опустил свое ружье.
— Всем выложить документы на стол! Потом – держать руки за головой!
Снова краткий жест телохранителям – все достают сканеры и начинают проверять подписи на генетических картах..
Подходят к столику, где сидят Беовульф и Гери. Писк-жужжание-зеленый сигнал. Идут дальше. Пес-главарь ухмыляется.
У входа появляется фигура в плаще.
— Эка-а тут много народу-то! – восклицает, — И двери нараспашку! Праздник тут что ли? Да неужто ж день открытых дверей?
Издает гортанный звук, напоминающий смех.
К нему подходит один из госслужащих и приказывает предъявить документы.
— Что-что? Био-паспорт? Да я его потерял! Ай-ай-ай! – хватается за укрытую капюшоном голову, — Как я мог?
Секунда. Две. Три.
Визг. Один из госслужащих летит через весь зал к барной стойке. Новый гость стремительно приближается к следующему, доставая оружие.
— Беги, Шатун! Облава тута! Хватай дорогое и наутек! Их там снаружи еще пятеро плешивых! Пришлось поводить!
Не раздумывая беовульф и Гери срываются со своих мест и несутся на второй этож – к комнатам.
— Она, скорее всего, в моей комнате! – подбегают к нужной двери. Замкнуто. Медведь, с рыком, выносит дверь ударом ноги.
Китти уже стоит на ногах, готовая обороняться.
— Хватай вещи, котенок! Бежим отсюда! – бросает ей Гери, направляясь к окну.
— Что там за шум? – Люсия пытается разузнать что же произошло.
— Как я и говорил, девочка – за нами хвост, да не один!
Без лишних слов девушка хватает сумку с вещами, быстро накидывает на себя куртку, укрывает голову капюшоном и следом за Бео и Гери вылезает в окно.
Бег, быстрый спуск, переулки, ограды, ворота, внешние ворота, шум.
«Погоня рядом!» Беовульф чувствует, что хвост уже совсем рядом.
— Нам надо разделиться, Гери.
— Понял!
— Китти, за ним!
Покидают город, за вратами четыре собаки. Быстро убирает их. Бежит к лесу.
Боль. Шок. Разряд тока. Снова шок. Смех.
— Смотрите-ка кто попался в медвежий капкан! – знакомый голос. Слишком знакомый.
— Фреки!
— Ааа? Кто? ФРЕКИ? – Беовульф получает берцом в лицо, — Фреки остался дома, Бурый!
Удар под дых как подтверждение словам.
— Ой как это приятно, побивать беззащитного мишку! Прямо как потрошить детенышей вепря! Ааа!
Снова удары ногами. Фреки хватает его за волосы и приподнимает так, чтобы можно было посмотреть в глаза.
— Фенрис я! Тот, кто сожрет вас, непокорных!
— Фенрис?! Как же! Знавал одного! – схватил Фенриса за руки, — Кумир твой, да? Лично оторвал ему башку, когда его повело.
— Ну теперь-то ты староват для отрывания голов, Шатун!
— Не трепись, Доместик, — сплюнул, — Полено-то тебе отрубили, не так ли?!
Смех, переходящий в вой. Освобождает руки, смеется, лает и бьет ногами, выкрикивая несуразицу.
— Сэр, что делать с оставшимися: Волком и кошкой?
— Ааа? Да плевал я на них, Федо! Можешь хватать своего дружка-дворнягу и Хаунда да идти по следу. Заказ был только на шкуру медведя!
Смотрит в лицо медведя и продолжает:
— На тебя поступили рекомендации от кое-кого очень важного среди людей. Грех было бы не доставить живьем…
— А ты хотел бы меня убить?
— Плевать бы я на тебя хотел…— Фреки сплюнул на землю, — Елси бы тебя прикончили в той гостинице – было бы даже проще.
Снова удар током, шок, потеря сознания.
***
Гери явно не собирался останавливаться или даже сбавлять скорость. Угнаться за ним становилось все сложнее.
— Эй, постой! – крикнула Люсия, — Помедленней!
Но волк ее игнорировал.
— Серый, постой! – выкрикнула девушка.
Он остановился, не оборачиваясь бросил:
— Или держи скорость или не трепись!
И продолжил движение.
Догнать его было сложно. Очень. Люсия пыталась бежать .но не могла нагнать Гери.
Наконец, через час он остановился на поляне.
— Куда мы идем?
— Я иду в убежище, — ответил волк.
— А мне уда идти?
— Куда хочешь, киса, — отмахнулся он, — Я не Бео – мне не интересно нянчиться с детьми.
«И дернул же черт его забрать эту девку с собой…», – вздох, — «Мог бы просто убить ее, чтобы не мучилась».
— Что ты будешь делать? – она начала задавать вопросы, — Спасать его? И кто этот второй волк?
— Не твоего ума дело, — отмахнулся, — Спасать его нет нужды – сам выберется.
— Но…
— Никаких но, — рыкнул и повернулся в сторону девушки, — Послушай котенок, я не буду нянчиться с тобой, как он. Так что можешь катиться на все четыре стороны. Ты – не моя проблема.
Он отвернулся и пошел дальше, выплюнув:
— Дети!..
Люсия слишком устала за последние несколько дней. Постоянное напряжение, ощущение погони, опасность. И этот серый ублюдок…
Первым, что Гери услышал, было шипение. Быстро развернулся и увидел два сверкающих желтых глаза и две руки, тянущиеся к его шее.
«Ага, ну как же»
Схватил девушку за шею и поставил на колени.
— Нарываешься, киса! — рыкнул ей в лицо, — Хочешь умереть? Я могу помочь…
Сильнее сдал пальцы на ее шее. Девчонка схватила его за запястья в попытке освободиться.
— Будешь много шуметь – я отучу тебя от пары вредных привычек. Навсегда.
Отпустил. Молча пошел дальше
«Чего же Беовульф такого замыслил насчет нее? И кой черт скинул ее мне?».
— Но что нам делать? – послышалось из-а спины.
— Не знаю, — прошептал Гери, — Для начала, надо увидеться с остальными.
Так и шли. Несколько часов, потом целый день.
Гери спокойно преодолевал, вот уже в очередной раз, все прелести этого леса.
А девчонка шла следом. Без сна и пищи она следовала за ним.
Наступала ночь. Нужно было ненадолго остановиться и передохнуть. Быстро сложил из больших веток подобие шалаша, использовал плащ в качестве навеса, порылся в вещмешке, вынул пару ломтей хлеба и вяленого мяса, съел. Выкопал яму, скидал в нее сучья, сухую траву да ветки покрупнее и развел костер.
Задремал.
Снов не было. Как и давно. Только изредка мерещились какие-то непонятные звуки. Не более.
Странный шум вырвал Гери из объятий сна. Кто-то неподалеку пытался, кажется, переломать все ветки на деревьях да перепугать всю мелкую дичь.
Волк встал и медленно, не наступая на упавшие ветки и листья, направился к источнику шума.
Увиденное заставило его усмехнуться.
Девчонка пыталась охотиться на птичек. Медленно подкрадывалась.
Прыжок, шум, она крепко держит птицу за шею. Судя по ее взгляду и движениям, она делал все подсознательно.
Гери усмехнулся.
Девчонка попыталась придушить птицу, но вместо этого просто оторвала ей голову. Кровь забрызгала ей лицо, глаза засветились в темноте. С утробным рыком девушка разорвала птице брюхо и начала пожирать сырое мясо.
Это был момент, когда она проснулась. Звериное и людское нашли компромисс внутри ее рассудка.
«Теперь у нее побольше шансов протянуть до конца».
Гери вернулся к своему навесу и, быстро заметя все следы присутствия, направился дальше.
Это было нечто, чего Люсия еще не испытывала. Кровь этой птицы, запах, легкий привкус железа во рту, тьма. Потом все было урывками. Ест сырое мясо, выплевывает перья, испытывает неописуемую радость от этого.
Мгновенье.
Она стоит около выпотрошенной тушки птицы и утирает лицо. Голода нет, как нет и странного чувства, которое преследовало ее с детства.
Ощущение удовлетворения. Чувство внутреннего удовлетворения. Незнакомое до этого момента чувство равновесия и спокойствия.
Кажется, Люсия нашла свое место в этом безумном мире.
Она будто обрела свободу, которую искала очень давно.
Пришло время следовать за этим по прозвищу Серый и вытянуть из него истину.
Люсия была готова даже на второй бой с ним, только бы узнать, что происходит вокруг. Ее не останавливали ни усталость, ни голод, ни уверенность в том, что это будет ее последнее путешествие.
Держась на расстоянии, уверенным шагом, огибая препятствия, она преследовала вульфинга, который, казалось, был безразличен к тому, что за ним увязался столь назойливый хвост.
Лес понемногу начал редеть, уступая место поляне, а потом и вовсе равнине, в дали которой виднелись какие-то развалины. Люсия прибавила ходу в попытках нагнать набравшего скорость «поводыря» Еще несколько часов пешком, пробежек по руинам и она стояла в двух шагах от того, кого преследовала.
— Я, — отдышалась, — Жду от тебя ответов, Серый.
— Гери, — рыкнул он, в ответ, — «Серый» это позывной в полях.
— Зачем все это? – Люсия сделала вид, что проигнорировала его слова и приблизилась к Гери на расстояние локтя, — Куда ты пришел и почему Бео остался там?
— Не думай, что со мной будет так же легко, как с той птицей, уоторую ты съела, — ответил ей волк, — Не храбрись, котенок.
Вздох.
— Бео остался там, потому что сам того захотел, — Гери развел руками, — Иначе бы всех приняли. Во всяком случае у нас есть еще вариант.
— Какой?
Волк не ответил, лишь подошел к одному из зданий и постучал в металлическую дверь.
— Кто? – послышалось клекотом из-за нее.
— Серый Волк, — Гери выругался, — Открывай, старый филин, пока я не выполнил обещание!
— У-у-у! – что-то за дверью щелкнуло, в прорези появились два светящихся глаза, — Девку с собой привел. У-у-у!
— Открывай, сова-переросток, у меня новости.
— Да-да, Люпус, — проходи, снова щелчок, дверь отворяется, — А это что за зверь?
— Из Второй Волны – Катус.
— У-у-ух! Вторая Волна!
Люсия не могла понять, зачем он постоянно у-укал – не-то смеялся, не-то кашлял.
— Почти все «Отщепенцы» уже сбежались сюда, Люпус, — сказал «филин», — Такого уж более десятка лет не видаться было… Ах да! Где Урс?
— Решил примерить казенный ошейник.
— От-оно как! У-Ух! Спускайтесь пока. Поговорим внутри.
Зашли за дверь. Щелчок и темнота.
— Тут могут ориентироваться только Ликантропы и иже с ними, — проурчал «филин», — Поэтому темно – чтобы людишки не забрались.
— Внутри-то свет есть? – ухмыльнулся Гери, — Или мне снова брать фонарик?
— Свет есть. Его достаточно. Для нас.
— Ох и ощипаю я твою седую спину, драный филин…
— Там уж давно все голо, — уукая пробурчал филин, — Уж лет двадцать со встречи с охотниками.
Внизу было оживленно: все спорили между собой, выясняли что-то и сильно шумели. Люсия прикрыла уши, когда вошла – настолько было много звуков.
Гери спокойно направился куда-то вглубь толпы. Жестом приказывая девушке идти следом
— Лучше не трепись тут лишний раз и смотри за каждым, — вполголоса проговорил вульфинг, — Они конечно все свои, но не стоит разевать варежку.
Девушка молча кивнула и последовала за Гери.
Кто-то перегородил им путь.
— У-у, какие пожаловали, хе-хе, — резковато-скрипящий , больше похожий на попытки говорить сквозь визг и смех голос, — Серый загривок пожаловал.
— Ты все-таки выбрался, Пересмешник?
— Глупые собаки вряд ли с первого раза отличили копию от оригинала, — усмешка. Собеседник снял капюшон.
Люсия охнула.
Монкид. Чистокровный.
— У нас новых прибыло, гляжу, — хихикнул, — Меня Укун звать.
Люсия промолчала.
— Зови ее Китти, рыжий клоун, — усмехнулся Гери, — Все успели уйти?
— Нет, — ответил монкид, — Хугин и Мугин бились до последнего и сгорели вместе с укрытием.
— Теперь они в Стране Вечной Охоты, — вульфинг опустил голову, — И да прибудет с ними Дух Зверя.
Хануман, немного помолчав, продолжил:
— Тут собираются побуянить, — вздох, — Сбежались почти со всех Полисов. Все руины кипят.
— Побуянить? – Гери впервые за все время не сдержал эмоций, — Им мало Мона, Мыше-намы, Майтрейи и прочих? Пережили это немногие из нас.
— Мы не мош-шем терпеть, — послышалось из-за спины, — Мы ш-шдали и не показывали клыки.
— Сетех? – Гери развернулся, — Ты все-таки выжил?
— С-сетех-х-ха нету, — прошипел собеседник, — Уроборос-с.
— А где остальные?
— Нас-щ-щет С-сетеха тебе лучше знать. Йормунгандр и остальные с-серпенты сейчас в тылу.
— Сетех, — Гери вздохнул, — Его поймали во время одной из наших миссий.
Уроборос молчал, не двигаясь наблюдал за собеседником.
— Теперь он в одной из тюрем.
— Ур-с-с-с там ш-ше, — ответил серпент, — С-судя по с-с-словам оного ис насс, его везут в третий лагерь…
-Далековато от того места, где на нас была облава.
— С-самышляют што-то, — серпент удалился вглубь зала.
— Не к добру все это, — фыркнул Гери, — В последний раз мы так собирались, когда Мона всех собрал.
— И что было потом? – спросила Люсия.
— Ножи, перерезанные глотки, кровь, безголовые тени, жатва. Обезглавленные словно осенние листья устилали землю. Но, в итоге, многие лишь отправились в преисподнюю.
— Внимание! – послышалось с другого конца зала, — Тридцать с лишним лет мы прятали когти и клыки! Прятали глаза за капюшонами и шляпами!
— Вот черт, — рыкнул вульфинг.
— Пора сбросить это бремя с наших плеч! Пора отплатить людям за все!
— Заткнись, шакал! – послышалось из толпы, — Вас, анубитов, стоило порезать еще когда вы сидели себе по норам!
— Будет тебе, старая крыса! – ответилл оратор, — Люди зазнались и вмешиваются в нашу непрустую…
— Замолчи, черт тебя дери!
— Да!
— Хватит с нас смертей уже!
— В леса уйдем! Там люди нас не достанут!
— И жить скрываясь? – неожиданно крикнул Гери, — Урс пытался, но в итоге его схватили! И до него мы пытались сидеть тихо.
— Вот именно! – вмешался Укун, — При любом исходе люди будут нас преследовать!
Поднялся страшный шум, все пытались спорить и выяснять отношения.
— Хотите войны?!
Крики согласия.
— Сперва надо собрать весь народ в руинах…
— Он уже здесь, Гери! – послышалось из толпы, — Все вульфинги, медведи, монкиды и прочие здесь! Мы все ждем лишь момента. Когда можно будет ударить!
— Еще слишком рано, — неожиданно в беседу вмешался Уроборос, — Там ш-шика явилассь к людям. Они все в полной готовности — не пройти, надо обождать.
— Сколько там солдат? – спросил Гери.
— Многие сотни. Помимо них еще много подкреплений. И с последними новостями о захвате Звероподобного они стянулись к Третьему и Пятому полисам. В остальных усилили патрули и установили комендантский час.
— Становится все интересней, — проговорил Гери, — Они пытаются затянуть гайки потуже, не зная, что вскоре резьбы попросту сорвутся.
***
Пробуждение было быстрым и болезненным. Он был в цепях, на лице намордник и сам он вертикально закреплен на стене.
Как унизительно.
— Проснулся, значит, — знакомый голос…
— Фреки, — вздох, — Ты…
— Я хочу спросить, куда вы шли и зачем?
— Просто решили уйти подальше от города, пока не начался шум.
Смех.
— Шум… Шум и без вас начался! – прорычал Фреки, — Просто ты не в то время решил погулять на свободе!
— Где мои спутники?
— Аа? Ты про Гери и ту девку? – усмехнулся, — О них позаботятся.
— Ублюдок продажный, — прорычал Беовульф, — за теплую жрачку предал нас.
Удар под дых. Потом еще один.
— Это вопрос выживания, бурый мишка, — взял за волосы и уставился в глаза, — И голова в тепле и брюхо в сытости – что может быть лучше.
Беовульф молчал.
— Во всяком случае, тобой заинтересовалась очень большая личность из мира людей. Поэтому ты и жив. Пока.
Небытие.
Пробуждение.
На этот раз на нем нет маски и руки не разведены по сторонам. От стены его, конечно, не отстегнули, но было намного удобней. За слоем защитного стекла стоял человек.
— Беовульф, — начал он, — Звероподобный, Урс, Беорн.
Молчание.
— У тебя много прозвищ, но, — вздохнул, — Разговор пойдет не о том.
— Кто ты?
— Я? – он едва заметными движениями нажал что-то на панели управления, защитное стекло отодвинулось. Человек вошел внутрь.
— Ты?!
— Именно, — кивнул, — Меня тоже зовут по-разному. Сойдемся на прозвище Ученый.
— К чему все это?
Собеседник поднял ладонь, призывая молчать.
— Скажи, ты никогда не задумывался о том, то случилось после катастрофы?
— Мы просто перешли черту и оказались здесь…
— А что, если я скажу, что не было никакой черты? Что это рождено вашим воображением?
— О чем ты, Ученый?
— Природа и Эволюция – весьма специфичные системы,— подошел ближе, но из-за яркого света, бьющего в глаза, Звероподобный не разглядел своего собеседника, — Отставим то, что было до нас и посмотрим на время, когда все уравнялось таким образом, что в вашей крови ужились как признаки определенных зверей, так и людей. И все было равновесно.
Урс молчал.
— А потом случился катаклизм: аномальное похолодание или потепление, огонь с небес – не важно.
— Мы тогда просто увидели спасение за чертой. – выдохнул Беовуьф.
— Ее не было, друг мой, — скрещивает руки на манер запрещающего знака, — Вы просто уснули, когда ваше время пришло. Уснули на многие сотни лет.
— Ты хочешь сказать?
— Да, — кивнул, — Вы спали в очень долгом сне, пока кто-то не проснулся сам, а кого-то не разбудили.
Молчание. Ученый обошел медведя вокруг и продолжил:
— Но меня заинтересовал не только ваш занятный генетический, так скажем, состав, а некие странные тенденции у каждого зверолюда к… определенного рода проявлениям подсознательного Зверя. Но, — он вздохнул, — Мои исследования привлекли ненужное внимание и пришлось вынести сор из избы…
— Тогда нас и начали преследовать, отлавливать, проводить эксперименты.
— Именно. Потом был Мона. Большая резня.
— Чего ты хочешь?
— Все эти эксперименты с выведением искусственных зверолюдей, все это, чтобы понять, что за загадочная душа зверя в вас кроется.
— Это не получить при помощи иглы и шприца.
— Скоро Дух Зверя проявится: правительство сильно затянуло гайки, а твой народ устал.
— Что?
— У меня свои информаторы. Я лишь переведу тебя в другой Полис, а ты, — Достал из своей аптечки шприц, — Примешь это.
— Что это?
— Душа Зверя…
Ученый удалился.
Небытие.
***
Пробуждение. Он в той же камере, так же прикован цепями к стене, но…
«Откуда эта сила?»
Воспоминание. Разговор. Ученый.
Дух Зверя.
Усмешка
— Заключенный номер… — называют его имя, — входят два военных охранника, отсоединяют его цепи от стены и ведут, закованного в цепи, по коридору.
Аккуратно сжимает несколько звеньев цепи, скручивает.
Звон.
Резко разводит руки в стороны. Охранники. Не успев среагировать, падают на пол.
Прилив сил, разрывает цепи на ногах, расправляется в охранниками.
Как давно он не чувствовал этого. Своего Зверя.
Рык..
Бежит на волю, раскидывая все и всех на своем пути. Чувствует знакомый запах, идет на него.
За защитным стеклом видит одну до боли знакомую фигуру.
— Канис…
Быстро находит панель управления, освобождает его и заходит в камеру.
— Ты жив? – пульс очень слабый, еле дышит, — Эй, друг, ты слышишь меня?
— Бео.. вуль… неужели и тебя? – слабеющим голосом.
Находит за браслетом наручника капсулу.
Дух зверя.
— Канис, давай, — закидывает ему в рот капсулу и зажимает нос, — Живи, охотник!
Тем временем, сигналы тревоги подняли всех на уши. Охрана уже шла за ними.
— Что там за чертовщина снаружи? Какого дьявола? Урс сбежал? Не дайте ему добраться до прогенитора!
Канис понемногу приходит в себя.
— Они брали у меня кровь, чтобы штамповать этих несчастных Федо… Фреки тогда крупно заложил нас. На пару со вторым последователем Ханумана!
— Надо выбираться, пока не стало жарко. Справишься?
— Да!
Бегут по коридору, раскидывая встречающихся по дороге охранников.
Волчий вой.
— Не-е-ет! Я не дам вам смотаться так просто! – Фреки устремляется за ними.
— Направо, потом прямо и мы на свободе! – говорит Канис.
Бегут, выносят ворота.
Перед ними бушует пламя.
— О нет!
Беовульфу не потребовалось объяснений, чтобы понять. Все было как и тогда – тридцать два года назад, когда они восстания под началом Ханумана, взявшего себе прозвище Рудао Мона, в честь какого-то людского лидера, в свое время восставшего против гнета соседнего народа.
Сейчас тут творилось то же самое…
Зверолюди подняли восстание и сеяли огонь и разрушения за собой.
Дух, спавший внутри тридцать два года, пробудился.
Изгнанники
— ...Когда-то, очень, очень давно, существовали лишь Ангелы, одиноко блуждающие среди миров. Но однажды это изменилось. Они создали Мастеров. Мы не знаем точно, зачем. Одни говорят, что Ангелы вымирали из-за своей невообразимой старости и должны были передать кому-то свое наследие, другие — что таким образом они сами собирались переродиться, очистившись от своего прошлого. Мастера ступили на Путь Мудрости и однажды восстали против своих создателей, но те предвидели это. В том же мире, что и Мастеров, они создали Амриту, а затем скрылись. Амрита следует Пути Жизни, и туда же должна была вернуть Мастеров. Дальше мы знаем только то, что ей удалось вернуть большинство, но некоторые Мастера успели покинуть свой родной мир. Амрита отправилась вслед, и здесь, на Валгалле, догнала их. Мастера были снова поставлены перед выбором, и большинство из них снова пошло на поводу своей гордыни, отказавшись принять Путь Жизни, и снова были изгнаны. Все мы — потомки тех немногих, кто сделал другой выбор. Но с тех пор прошло бессчетное число дней, и наша вера в Путь Жизни начала ослабевать. Поэтому однажды Амрита решила преподать нам урок. Она перестала помогать нам, чтобы мы могли узнать, какова была жизнь без нее, и добровольно вернулись на Путь...
На этом моменте сидевший по другую сторону костра Родан непроизвольно сломал пополам стрелу, которую затачивал, и издал тихий рык, утонувший в треске пламени. Его бессильная ярость уже едва удерживалась внутри, рискуя стать опасностью для окружающих. Когда конкретного виновника нет, злобу вызывают все: и старик Абнакс, пересказывающий в тысячный раз те же легенды, что тысячу раз пересказали ему, и собравшиеся вокруг него, вертящие ушами дети, и суетящиеся у входа в шатер охотники, и особенно перебранки семейных пар.
— А что это был за мир, где все началось? — спросил Абнакса кто-то из детей.
— Кто-то называет его Террой, кто-то Геей, и есть еще множество других имен. А легенд о нем — и того больше...
— А где теперь живут Мастера? — поинтересовался другой.
— Это сложный вопрос, — протянул старик, затрачивая на произнесение каждого слова столько времени, будто собирался жить вечно, — Существуют легенды и об иных мирах...
Дабы не нагнетать обстановку, Родан решил перебраться на свежий воздух. Как обычно, ветер нес легкий снег вперемешку с пеплом. Стремительно темнело: солнечный диск скрылся за фиолетовым газовым гигантом, вокруг которого вращалась Валгалла. На небе стали проявляться его кольца и остальные спутники.
Как и большинство поселений, родной анклав Родана расположился на границе между "черной" и "белой" землей — изотермической дуге вокруг одного из многочисленных дремлющих вулканов, в пределах которой хорошо себя чувствовали растения. Достаточно отойти в сторону на километр — и вокруг уже простирается заснеженный лес из жестких морозоустойчивых низкорослых деревьев, либо вообще тундра — "белая земля". Туда и направился Родан, дабы позволить мыслям пройти своим чередом.
Виноват ли Абнакс хоть в чем-то? Нет. Он сам — жертва обстоятельств; ему сейчас хуже всех. По нему видно, что каждый новый день он выторговывает у смерти. Его волосы редеют, глаза больше не светятся в темноте, уши никогда не поднимаются полностью, а ноги едва выполняют свою задачу. И самое страшное, что он уже ничего не может сделать. В такой ситуации остается только верить, что все еще может обойтись. Значит ли это, что ему следует позволить действовать в соответствии с этим представлением? Ничуть. Где-то в глубине души он и сам понимает, что Путь Жизни закончился тупиком. И это даже не самое страшное. Нашему анклаву повезло: мы успели собрать самый большой запас амриты и надежно ее изолировать, что дало нам преимущество во многие годы. Запасы иссякли вскоре после моего рождения. И, если сравнить сейчас наш анклав с другими, у которых практически не было запасов, можно увидеть, что сама по себе потеря источника жизни не так страшна, как изменения, которые она вызывает в умах. Многие действительно поверили, что могут вернуть Амриту к жизни, и последствия этого ужасны: несколько анклавов, по слухам, уже дошли до жертвоприношений. За одно поколение этот мир превратился из рая в ад. И виноваты в этом во многом мы сами.
Приостановив ток мыслей, Родан наконец услышал, что кто-то идет за ним по пятам, и повернул уши назад. Там это заметили — шаги прекратились.
— Шикарная погода, братец! — первое, что догадался сказать догонявший, коим оказался знакомый охотник Якир.
Родан лишь бросил на того неодобрительный взгляд через плечо и вздохнул. Якир помолчал секунд пять, а затем тихо произнес:
— Если мы отойдем еще немного дальше, я смогу кое-что рассказать. У меня есть план.
Якиру не пришлось уточнять, какова была цель плана. Он прекрасно знал, что Родан, прекрасный командир и оружейник, необходимое звено любой авантюры, поймет его без лишних слов и гарантированно согласится на любое предложение. Что его любимая беременна, и серьезно рискует из-за физической слабости. Что он боится потерять ее в тысячу раз сильнее, чем погибнуть самому. И что единственное решение его проблемы — охраняющий и исцеляющий эликсир жизни, амрита.
— Выкладывай, — тихо проговорил Родан, стараясь скрыть эмоции. В его душе тут же разразилась борьба между слепой надеждой, призывающей немедленно хватать любую возможность, и здравым умом, предостерегающим от этого.
— Ладно, — голос Якира тоже дрогнул, — Ты, естественно, знаешь, что кровь Странников — практически чистая амрита. Так вот, есть подозрение, что некоторые из них смогли изолировать свою амриту от Океана, подобно тому, как раньше мы сохранили небольшое ее количество в закрытых резервуарах.
— С чего ты вообще это взял?
— Первым до этого догадался Райо по чистой случайности пару дней назад. Он со своим зрением ухитрился рассмотреть, как Странник чинил царапину на своей броне. Тот повредился об острый камень в каком-то ущелье, неудачно поставив ногу и провалившись. Царапина, конечно, была небольшая, но заживала точно так же, как в свое время раны наших воинов под действием амриты, с характерными пузырями и прочим. Это трудно с чем-то спутать. Лично я ему верю.
— То есть...
— Видимо, судьба разных Странников сложилась по-разному. Одни потеряли амриту и постепенно умирают, другие — нет.
Родан задумался секунд на десять, прижав уши.
— В принципе это возможно. Но было бы очень странно, что мы до сих пор этого не знали.
— Меня это тоже беспокоит, — согласился Якир, — Но смотри: в случае провала мы вряд ли что-то потеряем, учитывая слабую боеспособность Странников, а в случае удачи спасем весь анклав, или, по крайней мере, обезопасим на какое-то время.
— Тогда для начала надо понять, как отличать Странников с действующей амритой от тех, кто просто до сих пор функционирует без нее. Они ведь очень редко повреждаются, — Родан хлопнул себя по лбу и тут же сам ответил на свой вопрос, — А, ну конечно! Повредить. Ладно, но как ты вообще предлагаешь реализовать такой план?
— Я — никак. Потому и пришел к тебе, — хмыкнул Якир.
— С тобой все ясно, — вздохнул Родан, — А кто еще согласен в это вплетаться?
— Сейчас готовы Райо, Арак и Тонолан. Думаю, с тобой в качестве аргумента удастся убедить больше народу.
— Хорошо. Давай аккуратнее, не забывай, что твой план идет против наших законов. Я займусь подготовкой оружия. Пусть каждый из твоей команды подходит ко мне — попробуем распределить роли. В остальное время пусть занимаются разведкой: надо найти оставшихся Странников.
Якир сосредоточенно кивнул и быстрым шагом направился обратно к поселению; Родан же после минутного раздумья побрел к вулкану, собираясь искать минералы, из которых делал оружие.
***
Габриелла терпеливо ждала, когда лифт наконец доберется до командного центра корабля. Ее жилой модуль, как и большинство, располагался на втором снизу уровне, тогда как командный центр, как ему и подобает — на самом верхнем. На гигантском флагмане, в котором она жила, лифту на преодоление этого расстояния требовалось целых полминуты. Жилой уровень и переходы пустовали — большая часть обитателей выходила из стазиса только после стабилизации орбиты.
По структуре этот корабль, названный Архимедом, в более крупных масштабах повторял остальные межзвездные лайнеры и состоял из двух основных блоков: городского массива, действительно имевшего габариты небольшого города, в форме сплюснутой полусферы; и длинного хвоста, на конце которого располагался маршевый двигатель, а внутри — питающий его S2-реактор и черт знает сколько еще различных механизмов. Командный центр лежал на верхней границе пересечения двух блоков. Общей формой такие корабли напоминали то ли аквариумного сома с гипертрофированным ртом, то ли лейку от душа, и разгонялись вплоть до половины скорости света.
На входе в центр, как и во многих других местах, какие-то креативные личности повесили светодиодную панель, на которой в данный момент мерцала надпись:
"До дома всего 139 световых лет!"
Самое смешное, что Земля наверняка не была настоящим домом для авторов, как и для Габриеллы, как и для большей части пассажиров Последней Армады. Те же из ныне живущих, кто видел эту планету собственными глазами, все равно провел в космосе большую часть жизни, и 95% этого времени — в стазисе.
В командном центре собралось столько людей, что экипажу других кораблей, присутствующему удаленно, пришлось свернуть свои голограммы и ограничиться голосовым общением. При этом второстепенный персонал ухитрялся попивать кофеек, уютно расположившись в своих креслах. Поскольку корабль сейчас двигался хвостом вперед, сбрасывая скорость, широкий передний иллюминатор заполняла зияющая пустота, а изображение приближающейся планеты искусственно проецировалось поверх него. Рядом с ней в воздухе висели характеристики, выраженные через земные: масса — 1.37, радиус — 1.11, плотность атмосферы — 1.26, средняя температура — 0.93, сейсмоактивность — 27.60, индекс землеподобности — 0.91.
Габриелла заняла свое место в кучке наноинженеров, попивающих, в отличие от кофезависмых астроинженеров, какую-то невнятную густую жидкость. Коллеги вяло поприветствовали ее и уткнулась обратно в чашки, норовившие расплескаться под действием нестабильной искусственной силы тяжести.
— Верхняя орбита Валгаллы будет достигнута через четыре минуты, — сообщил ИИ корабля, — как ни странно, установлена связь с орбитальным ретранслятором.
Инженеры присвистнули — это мог быть новый рекорд по длительности автономной работы техники.
— Сколько лет прошло на Валгалле с момента нашего отбытия? — поинтересовался кто-то.
— 231.21 согласно Общей теории относительности, — мгновенно выдал корабль.
— Это даже немного подозрительно...
— Кроме того, ретранслятор принимает сигнал от 167 наших зондов на поверхности. Пытаюсь установить связь.
Челюсти инженеров дружно попадали на пол.
— Теперь это очень подозрительно, — проговорил кто-то из них.
— Стоп, а откуда там вообще столько зондов? — поинтересовался кто-то из молодых участников в одном из текстовых диалогов команды. В течение десяти секунд вопрос уже поднялся до "важных" и перешел к руководителю отдела аэрокосмической техники (который в разговорной речи называли астроинженерным) — Эмилю. Тот слегка почесал затылок и ответил:
— Ну, все же помнят, что здесь мы в свое время потеряли лайнер "Цезарь"? На нем было сконцентрировано подавляющее большинство наших заводов робототехники, которые в основном и производили эти зонды. Но как они все пережили гибель корабля и до сих пор функционируют — мы пока сами не знаем. Особенно учитывая, что делались они из чего попало и должны разваливаться с полпинка.
— Что ж. У нас новая задача: понять, что тут вообще происходит. Поднимаю ее приоритет над пополнением ресурсов корабля, рекомендую то же остальным, — объявил капитан Арамаки, который присутствовал в командном центре физически. Голограммы остальных капитанов — для них все-таки нашлось место — принялись активно обсуждать свои планы. Из соображений безопасности у флота не было одного командующего, поэтому синхронизировать действия кораблей приходилось подолгу и иногда с продолжительными перебранками, но зато вероятность принятия верного решения заметно возрастала. Тем временем ученые и инженеры начали мозговой штурм.
Наконец шуршание двигателей, до этого отдававшееся по всему корпусу корабля, стихло, а искусственная сила тяжести прекратила пошатываться.
— Верхняя орбита достигнута, — сообщил ИИ, — Наземные зонды не отвечают. Выглядит так, будто их программа была изменена.
— Есть предложение захватить ретранслятор на борт и изучить его. Параллельно попытаемся взломать зонды, а высадку на поверхность отложим до получения каких-то выводов, — высказался Эмиль.
Совет капитанов быстро и единодушно принял такой план.
***
Группа из шести хорошо вооруженных охотников собралась в низкорослом заснеженном лесу, покрывающем обширную площадь к западу от вулкана. На каждом висела заплечная сумка, набитая добытым заранее провиантом и боеприпасами.
— Итак, у нас есть 4 арбалета, по 10 термитных стрел на каждый, а также 8 бомб. Мы не знаем, что из этого вообще сработает, потому что убивать Странников было запрещено давно, и проверенных способов это сделать у нас нет. С другой стороны, мы точно знаем, что Странник никогда не нападает первым и не добивает отступающих или раненых, к тому же он большой и неповоротливый. Так что у нас должно быть достаточно времени проверить все способы, — начал Родан объяснять стратегию.
Тем временем из-за деревьев наконец вышел Якир, ведущий под уздцы крупное животное с двумя мускулистыми трехчленными конечностями, метровой шеей и прямым, покачивающимся из стороны в сторону хвостом-противовесом. Голова существа возвышалась над головой хозяина примерно на полметра и заканчивалась неким подобием клюва. По бокам к нему были подвешены две бочки, обмотанные металлической сеткой.
— Ты уверен, что карак может нести сразу две? — спросил Родан.
— Я не думаю, что мы наполним обе, даже если у нас вообще что-то получится, — отмахнулся Якир, — это предосторожность. В крайнем случае как-нибудь дотащим, это наименьшая из проблем.
— Ладно, — вернулся Родан к своей роли, — Я прикинул, что лучшим решением для нас будет организовать засаду в ущелье с северной стороны перевала. Во-первых там Странники ходят чаще всего, а во-вторых там есть хорошие позиции для атаки.
Спустя полтора десятка часов ожидания отряд уже было начал засыпать со скуки, но по ущелью вновь раскатились тяжелые удары металла о камень. Райо подскочил и начал вглядываться в завесу снега. Вскоре из-за утеса показалась титаническая блестящая фигура. За прошедшее время этот Странник был уже пятым, но предыдущие явно не годились для намеченных целей — на них виднелись повреждения или ржавчина. Странники передвигались на четырех тонких ногах, превосходивших по длине их туловище раза в три и имеющих два сустава, сгибающихся под острым углом. Туловище же имело в общих чертах вертикальную эллиптическую форму, обладающую, тем не менее, множеством острых краев. Ноги выходили из его нижней точки, а немногим выше на короткой и толстой, но гибкой шее крепилась голова с единственным "глазом", излучающим тусклый красный свет и, мягко говоря, жутковатым. При необходимости голова могла как опускаться до самой земли, так и подниматься до уровня верхнего сочленения ног. Кроме того, на ней располагалось оружие Странника.
— По-моему это то, что нам нужно, — взволнованно пробормотал Райо, — ни единой царапины не видно.
— Занять позиции! — растолкал Родан товарищей. Кроме него, арбалеты достались Райо, Якиру и Араку как лучшим стрелкам; остальные же готовились спрыгнуть в ущелье и вступить в ближний бой. Тонолан, точно следуя плану, уже был там, спрятавшись за камнями.
Едва все разместились на своих позициях, над долиной пронесся грохот, похожий на тот, что сопровождал начало извержения вулкана, но идущий с другой стороны. Охотники удивленно переглянулись: все обитатели Валгаллы были приспособлены чувствовать приближение землетрясений и извержений, что сильно способствовало выживанию. Сейчас ничто не предвещало беды. К тому же, звук оказался однократным. Родан, быстро прикинув возможные сценарии, знаками сказал остальным "разберемся позже".
Стрелки приготовили оружие и выжидали. Как только Странник поравнялся с их позицией, Родан подал знак Тонолану. Тот выскочил из укрытия позади противника и швырнул в него псевдобомбу, взорвавшуюся слабо, но со множеством сильных светошумовых эффектов. Как и предполагалось, Странник отреагировал, начав неуклюже разворачиваться. Наконец он остановился, чтобы осмотреть ущелье позади. Этого момента и ждал Родан: прицелившись настолько точно, насколько физически мог, он выпустил стрелу в верхний сустав одной из ног врага. То же сделали с остальными тремя другие стрелки. Райо и Якир промазали, но цель была достигнута: два сустава с шипением оплавились, и Странник тяжело осел на землю. В местах попаданий почти сразу начали формироваться пузыри, но амрите должно было потребоваться много времени на ремонт из-за специфики повреждений, наносимых термитной смесью даже в небольшом количестве.
Бронебойный арбалет был оружием довольно сложным, тяжелым и трудным для перезарядки. К тому времени, когда Райо, Якир и Арак были готовы к следующему залпу, в ущелье уже кипел бой. Родан, дав волю своим эмоциям, спрыгнул туда же. Остальные охотники были вооружены магнитными бомбами, которые пытались прилепить на корпус противника, а тот отбивался при помощи своего оружия, явно не предназначенного для убийства врагов — несомненно, у Мастеров были куда более подходящие для этой цели приспособления. Выстрелы Странника поодиночке вызывали лишь временный паралич, и, хотя несколько попаданий подряд вполне могли убить, охотники без труда нашли способ минимизировать риск: в случае попадания они просто валились на землю и некоторое время лежали без движения, что заставляло врага переключиться на других.
Перезаряжаясь, Родан краем глаза заметил изменение в поведении Странника — он как будто вдруг заинтересовался нападающими, начав вертеть головой больше для того, чтобы рассмотреть их, чем для очередного выстрела. Наконец он встретился взглядом с Роданом. Тот, не брезгуя удобной возможностью, выстрелил, целясь прямо в глаз. Странник не успел увернуться, лишившись значительной части головы; жутковатое красное свечение померкло. Это, однако, не помешало ему продолжать сопротивление: то ли "глаз" не был реально глазом, то ли противник имел и другие возможности видеть происходящее вокруг. Но это его не спасло. Со взрывом последней бомбы Странник повалился на бок и больше не двигался. Амрита тоже прекратила попытки ремонта, сочтя своего носителя необратимо уничтоженным. Взрыв также немного задел Тонолана, который уже сидел, охлаждая место ожога в сугробе.
Слить из раскуроченного корпуса амриту оказалось задачей не менее трудоемкой, но, провозившись еще пару часов, охотники наконец смогли перевести дух. Тонолан первым опробовал добычу: всего нескольких капель хватило, чтобы боль утихла, а поврежденная кожа покрылась защитной пленкой, под которой должна была быстро вырасти новая. Настолько же радостные, насколько уставшие, парни наконец повесили груз на карака, который даже не проявил видимых возражений.
— А теперь надо проверить, что все-таки случилось до нашей атаки, — напомнил Родан. Никто не хочет пойти?
Большинство его товарищей демонстративно закатило глаза, а Якир усмехнулся:
— Чтобы ты тем временем сам утащил всю добычу? Плохая идея.
— Ну ладно, только запомните направление, чтобы потом мы могли его найти, — пожал плечами Родан.
На том и порешив, обессиленная группа направилась к анклаву.
***
— Получен контроль над девятым зондом — сообщил ИИ Архимеда.
Управление тут же взял на себя один из техников. Другие уже образовали очередь — каждый хотел в кои-то веки заняться интересным делом после часов бесплодного копания во внутренностях ретранслятора.
— Ничего себе... Показатель структурной целостности — 100%! — воскликнул техник спустя секунду, — предыдущие восемь уже буквально разваливались на запчасти!
Наноинженеры, также преисполненные энтузиазма, тут же завалили канал связи с всевозможными запросами к системам телеметрии и самодиагностики.
— Резерв LCL зонда составляет 42%, причем его собственная подсистема связи не отвечает. Интересно.
— Гипотеза Габриеллы против гипотезы Алана, 1:0! — отметил кто-то из команды.
— Не так быстро, мы еще не проверили, что это за LCL, — отреагировал Алан.
— И вы предлагаете напрямую это проверять? — настороженно техник, управляющий удачливым зондом, — если Габриелла права, это может быть опасно.
— Нашего фаервола должно хватить, а для надежности можно временно снизить пропускную способность канала.
— Я протестую, — вмешался Эмиль, наблюдавший за развитием событий со стороны, — мы не имеем права устанавливать контакт с Океаном без согласования с капитаном.
— Это не океан, а в худшем случае крошечный его кусок, которому не хватит вычислительной мощности даже чтобы понять, что происходит, закатили полемику наноинженеры.
— Но мы можем просто в одностороннем порядке отправить зонду DRY и посмотреть, что произойдет, — вмешалась сама Габриелла.
— Что бы мы без тебя делали, — хлопнул себя по лбу Эмиль.
— Увидев всеобщее одобрение, оператор зонда привел план в действие. Несколько секунд ничего не менялось, а потом на индикаторе структурной целостности робота, предусмотрительно выведенном на общий дисплей, у числа 100 погасли первые две цифры. Оператор чертыхнулся и отключился от управления.
— Сработало самоуничтожение, — объявил он.
— А ты уверен, что это не Океан отключил нас? — поинтересовался Алан.
— Да. Мы действительно зафиксировали взрыв в точке, совпадающей с положением зонда, — неожиданно включился в разговор кто-то из команды астроинженеров.
— Чертовщина какая-то. DRY вообще никак не должен влиять на макроскопическую технику, — пожаловался оставшийся без новой игрушки оператор.
— Значит, Океан перепрограммировал зонды таким образом, чтобы они разрушались при уничтожении их LCL. Причем уже после того, как сюда дошел наш первоначальный DRY-сигнал, учитывая, что некоторые зонды еще действуют без его поддержки, — резюмировала Габриелла, — но главное, что никакого иммунитета к DRY Океан не выработал, а значит, мы в безопасности.
— При условии, что твоя гипотеза вообще верна — мы ее так и не подтвердили, — вставил Алан, но теперь на него уже не обратили внимания.
— Еще один! — прервал всех оператор, только что получивший контроль на новым зондом с целостностью 90%, — И... Черт побери, что это за хрень?
На общем мониторе отобразилась картинка, передаваемая камерой робота. Зал тут же затих, если не считать одного поперхнувшегося кофе астроинженера. Впрочем, очень скоро прямо в камеру прилетел какой-то объект, и картинка сменилась надписью "Проверьте правильность подключения устройства", а полоска структурной целостности сдвинулась на отметку 73%.
— Сам зонд отвечает, уничтожена только камера, — пояснил оператор слегка дрожащим голосом. Прежде, чем он это сказал, 73 сменилось на 61, и спустя минуту полоска добралась до нуля.
— Объявляю экстренное совещание. Прямо сейчас, — сказал Эмиль.
***
На этот раз в командном центре не было видно никакого кофе, многие даже подрагивали от волнения.
Слово взял Сэм, руководитель отдела ксенобиологии. Сам отдел располагался на другом корабле, поэтому на Архимеде он присутствовал в виде голограммы. Для начала он вывел на главный дисплей несколько кадров, полученных с зонда. На них можно было хорошо рассмотреть существ, очевидно, нападающих на робота. Издалека их легко можно было бы спутать с людьми, но в приближении становились видны пугающие отличия: крупные, заостренные, торчащие вверх уши, увеличенные желто-зеленые глаза, слегка светящиеся в полумраке, деформированный нос, волосяной покров на открытых участках тела и острые когти на усиленных пальцах, держащих арбалеты.
— Дамы и господа, у нас очень... противоречивые новости, — его голос звучал несколько угнетенно, — Новость хорошая: экипаж Цезаря не погиб четыре века назад. Новость плохая: их вы сейчас видите, а точнее, их пра-пра-пра... внуков. Единственное объяснение происходящему состоит в том, что Океан захватил их изнутри и отредактировал генотип таким образом, чтобы они могли естественным образом жить на Валгалле. Мы смоделировали эти адаптации с учетом того, что видели, — с этими словами Сэм переключился на 3D-модель тела обитателя планеты. Кроме того, что было ясно из сделанной ранее записи, на ней просматривались гипертрофированная мускулатура и более искривленная форма позвоночника.
— Очевидно, что этим дело не ограничилось. У нас сейчас нет возможности узнать, что произошло с их психикой. Общие прогнозы, основанные на уничтожении зонда, скорее оптимистичны — для изготовления соответствующих орудий требуется полноценный человеческий мозг (В ответ на это Эмиль написал: "Да ладно, эти древние развалюхи одним камнем завалить можно :P", породив таким образом холивар между разработчиками на пару сотен страниц). Но это не гарантирует, что они сохранили все черты, необходимые для причисления к людям. От имени отдела я выдвигаю этот вопрос на роль задачи первого приоритета.
Затем добавил свою часть руководитель отдела нанотехнологий:
— Вирус DRY должен был дойти сюда 44 земных года назад, то есть все сегменты Океана, не оказавшиеся в тот момент в автономном режиме и принявшие сигнал, были уничтожены еще тогда. Однако некоторые из них сохраняют активность до сих пор. Учитывая, что они по-прежнему уязвимы для вируса, это означает, что они каким-то образом догадались не выходить на связь. И сделать они этого уже не смогут, поскольку вирус транслируется непрерывно. По сути, это уже не Океан, а отдельные сгустки враждебного LCL, уничтожить которые будет несложно. Хотя сам факт их выживания не укладывается в наши прогнозы и поэтому настораживает. В общем, наши рекомендации таковы: избегать физического контакта с любыми объектами, экранирующими радиоволны, не выходить на связь с зондами со слабых устройств и поддерживать трансляцию DRY на поверхности. С учетом этих требований высадка должна быть безопасна.
***
Капитан Архимеда, Арамаки, задумчиво сидел в полумраке своего кабинета, покуривая электронную трубку, очень удачно замаскированную под классическую, когда посреди комнаты высветилась голограмма его более молодого коллеги, Клуни, руководившего одним из двух авианосцев. Из всех капитанов только эти двое уже находились в своих ролях, когда был отключен Цезарь, и участвовали в принятии этого решения.
— Как думаешь, было бы лучше, если бы они погибли? — начал ожидаемый разговор Клуни.
— Нет. Все данные говорят о том, что до поражения Океана здесь существовала цивилизация достойного уровня, возможно, даже полностью гуманистическая, — сказал Арамаки.
— Ты не сомневаешься, что нам придется брать их с собой, верно?
— Я практически не сомневаюсь в том, что они окажутся людьми, — слегка раздраженно ответил старший капитан, — И в таком случае закон не оставит нам выбора.
— Думал, что скажешь им?
— Я признаю свою вину. И дам им возможность решать, что делать дальше.
— Вину... — задумчиво протянул Клуни, — Мы действовали в строгом соответствии с правилами, которые приняли за одним столом с ними. Они знали, что происходит и почему. Другой вопрос — знают ли они об этом сейчас. Но если бы мы тогда не отключили зараженный корабль...
— То, что ты выбрал из двух зол меньшее, не значит, что ты ни в чем не виноват, — отрезал Арамаки.
— Я-то понимаю. Просто... — добавил капитан после некоторого раздумья, — вся эта планета еще может оказаться ловушкой. Океан может нанести ответный удар.
— Он уже его нанес.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Видишь ли... Зло — оно как идеальный газ, заполняет все пространство, в которое может попасть. А добро — кристалл, который должны бережно выращивать многие поколения, рассыпающийся от одного удара по слабому месту. Который мы и произвели двести лет назад, уничтожив Океан. Пока мы разговариваем, мир под нами медленно превращается в ночной кошмар, восставший из нашего темного прошлого. И это еще цветочки. Когда мы вернемся на Землю, там пройдет более тысячи лет, и около трехсот Океан будет мертв. Ты ведь представляешь, во что за это время превратятся люди без уверенности в завтрашнем дне, без возможности излечивать болезни, без власти над окружающей средой, без радости познания? — капитан выдержал небольшую паузу и продолжил, — Мы думали, что победили. Что нам осталось лишь триумфальное возвращение домой. А в действительности худшее только начинается. И, скорее всего, дома у нас уже давно нет. Мы останемся изгнанниками навсегда, как в свое время Ангелы.
— Я понял тебя, — тихо проговорил Клуни, — Мы совершили ту же ошибку, что и обычно: решили, что для победы достаточно уничтожить врага, а все остальное нормализуется само собой. Но реальность никогда так не работала. С другой стороны, я не согласен с твоим приравниванием Океана к добру. Он начал эту войну, не мы.
— Я имею в виду точку зрения захваченных им людей. Для них он, наверняка, спаситель — хотя бы потому, что без его помощи они бы тут долго не протянули. Если они не стремятся подчинить себе все сущее, как делаем мы, то могут гармонично существовать под его покровительством. В худшем случае пострадало лишь первое поколение. Да сам подумай: захотели бы мы что-то менять, живя в этаком искусственном эдеме, пусть даже и не идеальном?
— Ну, в Ветхом завете пишут, что да, — усмехнулся Клуни, — и, по-моему, это единственная здравая мысль в этой книге.
— Возможно.., — протянул Арамаки, — возможно. Но наша идеология формировалась в куда более жестких условиях. У нас не было не то что какой-то поддержки свыше — вся Вселенная, казалось, ополчалась против нас. Одна война 2015 года чего стоит. Мы привыкли к тому, что если не победим какую-то силу — она победит нас. Философы только начинают разрабатывать модели оптимальной идеологии цивилизаций, изначально имеющих высших покровителей.
— Если уж говорить о том, кто над чем работает — у тебя есть конкретный план наших дальнейших действий?
— Да, — Арамаки вздохнул, — С учетом всего, я считаю, что мы должны разделить Армаду. Ты останешься здесь, проследишь за постройкой новых кораблей и спокойно эвакуируешь планету. По приблизительным оценкам нам понадобится четыре или пять новых лайнеров. На это уйдут многие годы. Ты будешь останавливаться на всех планетах, где мы теряли людей, и проверять их. А я отправлюсь на Землю самым коротким путем.
— И мы больше никогда не встретимся.
— Скорее всего.
— Хорошо... Я согласен с тобой. Но мы не имеем права принимать такие решения в рамках Совета. Надо подготовить общий референдум.
— Я займусь этим. А ты пока обдумай собственные аргументы, чтобы людям не пришлось слушать одного меня.
Клуни молча кивнул и отключился. Арамаки вздохнул, снова взял трубку и встал напротив иллюминатора, устремив невидящий взгляд в пустоту. Для него она не казалась такой уж черной.
А в другой части корабля незаметная, но милая девушка с красными глазами и пепельно-серыми волосами — нормальной внешностью для полуискусственных жителей открытого космоса — откинулась на спинку кресла и задумчиво уставилась в потолок. Она слышала весь разговор и была им удовлетворена. Вышедший было из колеи план возвращался обратно. Пусть времени и ресурсов потребовалось больше — не беда. В конце концов, никто не может просчитывать будущее с абсолютной точностью. Даже Ангелы.
Неко-неко ня-ня-ня
Засыпая по вечерам, в объятиях своего человека, или позже, прячась в грязных переулках, она часто вспоминала первые мгновения своей жизни. Видела ли она настоящие сны, как у людей, или лишь отражения прошлого, являющейся ей на грани сна и бодрствования, она не знала. Она не любила вспоминать.
Слишком много света и холода было там.
Именно свет стал первым, что она увидела, открыв глаза. Белый и неживой, он, точно вездесущий туман, заполнял собой весь мир.
Вскоре ее чуткие уши уловили звуки, которые она никогда не слышала ранее, но знала название каждого из них. Монотонный шум дождя и шелест перекладываемых бумаг, раздражающий звон телефона и сирены машин вдалеке. Но больше всего ее заинтересовало дыхание совсем рядом, прерывистое и неровное, ему вторило частое биение сердца.
— Мы сделали все точно по вашему заказу, — послышался сухой голос за спиной. — Внешность и модель поведения…
— Эй, не так громко! Она уже проснулась.
— Как скажите, — в первом голосе послышалась снисходительность. — Попытайтесь сразу установить контакт.
Когда ее глаза привыкли к белизне вокруг, она различила тонкий силуэт перед собой. Зрачки сузились еще сильнее, отсекая лишний свет, и неясная фигура превратилась в высокого молодого мужчину, взирающего на нее удивленно, и в то же время восторженно. Это ему принадлежал второй голос, подумала она, иначе быть не могло. Понемногу страх исчез из его глаз, немного грубоватые черты лица разгладились, и он улыбнулся.
— Привет, — произнес мужчина. — Ты знаешь, кто я?
Она на мгновение задумалась.
— Хозяин? — Спросила она несколько нерешительно.
— Нет-нет, никакой я не хозяин, — смутился он. — Точнее, думаю, да, но не нужно называть меня так. Меня зовут Мидзо.
Он подошел к ней и опустился на колени, их лица оказались на одном уровне. За его спиной находилось огромное окно, сквозь которое виднелись тонкие серые шпили небоскребов, пронзающие низко нависшие над городом тучи.
— Мидзо, — повторила она. — Мне нравится. А меня зовут…
Она растерянно замолчала. Казалось, она знает имена названия если не всех предметов вокруг, то очень многих, а свое имя никак не могла вспомнить. Как не могла вспомнить, как оказалась здесь, или что было до того, как белый свет возник перед ней. В поисках подсказки она оглянулась, но обладательница сухого голоса, худая женщина в деловом костюме с папкой в руках, стоящая у спины, лишь одарила ее безразличным взглядом серых глаз.
— Юки, — подсказал он. — Тебя зовут Юки.
Он нерешительно прикоснулся к ее щеке, медленно провел кончиком пальца вниз, к губам, оставляя пылающий след на ее прохладной коже, потом дотронулся до ее ушей.
— Они правда настоящие, — сказал он.
— Конечно настоящие, — снова заговорила женщина. — В отличии от предыдущих поколений, в работе с которыми физические изменения вносились на последнем этапе созревания, мы вносим модификации непосредственно в генетический код. Не считая военных разработок, перед вами первый образец.
— Пожалуйста, не называйте ее образцом.
— Хорошо. Если желаете, корпорация предоставит вам отдельную удобную комнату для первого знакомства. Конечно, мы ручаемся за качество…
— Нет, не нужно, — Мидзу поспешно прервал ее. — В этом нет никакой необходимости. Надеюсь, у вас есть верхняя одежда, подходящая для сегодняшней погоды?
— Конечно. Я распоряжусь, чтобы вам принесли плащ и обувь, транспорт будет ждать на верхней площадке.
Только когда женщина вышла и закрыла за собой дверь, Юки почувствовала себя лучше, хотя все еще казалось, будто безразличные серые глаза следят за ней.
— Она пугает меня, — шепотом призналась Юки, словно их подслушивали.
— Если честно, то меня тоже, — так же шепотом ответил Мидзу.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга и синхронно рассмеялись.
Осмотревшись, она обнаружила, что сидит в большом кабинете на широком кожаном диване, из одежды на ней были только белые шорты и футболка. На одной из стен находилась большая эмблема в виде схематически нарисованного лица, один глаз прикрывала длинная челка, а на макушке торчали треугольные уши. Она машинально дотронулась до своей головы, и обнаружила точно такие же у себя.
Хотя монотонный стук капель, разбивающихся о стекло, действовал на нее успокаивающе, ей было очень неуютно здесь. Мидзу сел рядом с ней и положил руку на ее плечи.
— Сейчас я увезу тебя отсюда и мы больше никогда ее не увидим.
— Куда?
— Домой, Юки. Я заберу тебя домой.
Ему принадлежал небольшой, но уютный дом в пригороде Осаки, на краю настоящего леса, громадным зеленым ковром покрывающего ближайшие горы.
Каждое утро рука Мидзо слепо шарила по полу рядом с его футоном, отключала противный писк будильника, и он раз за разом повторял неизменный ритуал, состоящий из чистки зубов, облачения в строгий костюм и поисков бумаг с непонятными замысловатыми рисунками, которые он каждый вечер разбрасывал по столу, засиживаясь за работой допоздна. Иногда он что-то тихо напевал при этом, но чаще напоминал ожившего зомби из фильмов, и только чашка кофе, которую выдавал автоматический автомат на кухне, немного приводила его в норму.
Порой он забывал свой кейс, или даже пиджак, висящий на спинке стула, и Юки, лениво приоткрыв один глаз, прислушивалась, когда же снова услышит щелчок замка и он, не утруждаясь тем, чтобы снять туфли, забегал в свою комнату. Забывчивым он был, ее человек. Но он ни разу не забывал склониться над ней, при этом она делала вид, что спит, поцеловать в щеку, и сказать, чтобы она не скучала днем. Она тут же вскакивала на ноги и бежала к окну, чтобы успеть увидеть, как он садился в свою машину и уезжал в сторону города. Почти у всех жителей их улицы были свои автомобили.
Несмотря на напутствие Мидзо, она скучала без него. До полудня она любила поваляться в постели, но когда солнце миновало зенит, каждый раз вставала и искала, чем бы себя занять. Первую неделю она развлекалась, исследуя дом, и нередко забиралась в темные пильные углы, после чего приходилось долго вычищать паутину из волос, позже стала наведываться в лес, каждый раз забираясь все дальше и дальше, и с тоской смотрела на пролетающих над самой головой птиц, повторяя себе, что она большая кошка, и, в отличии от своих четырехлапых сестер, она не должна охотиться на маленьких пернатых существ.
Интересно, думала ли она, есть ли в мире большие птицы, на которых можно охотиться?
Но как только в Осаке загорались уличные фонари, и сумерки окутывали город, она садилась у окна и ждала его. Каждый раз Мидзо возвращался домой слишком уставшим, чтобы играть с ней, он разогревал ужин и садился перед телевизором. Юки же пристраивалась на полу рядом, клала голову на его колени, и тихо мурчала, когда его рука поглаживала ее между ушами, или же тепля ладонь ложилась на ее грудь. Она понимала в лучшем случае половину из того, что он рассказывал о работе, и еще меньше из программы новостей, которые он смотрел каждый раз, иногда отпуская скупые комментарии, но все это казалось ей далеким и неважным.
Совсем другой была жизнь по выходным. Чаще всего она просыпалась первой, осторожно выбиралась из его объятий, и первым делом бежала на кухню, где заказывала еду в ближайшем кафетерии, и возвращалась в спальню. Если к тому времени он еще не просыпался, она прибегала к своему секретному оружию. Сперва щекотала его лицо перышком, выдернутым из подушки, и, убедившись, что он сонно смотрит на нее, становилась на четвереньки в своей ночной рубашке, едва прикрывающей бедра, и потягивалась. Это действовало на ее человека безотказно, и, с показным безразличием покидая его комнату, она знала, что он через мгновение-другое догонит ее, обнимет сзади, и она почувствует его губы на своей шее.
Иногда они выбирались на пикник в лес, Юки каждый раз заранее старательно выбирала место, где их никто бы не потревожил. Она любила лежать рядом с ним на мягкой траве и прислушиваться к его дыханию, в такие моменты вся его работа, все проблемы оставались в их доме, надежно запертые на замок.
— Знаешь, Юки, а ты ведь настоящее чудо, — произнес он однажды, чуть повернув голову и взглянув на нее.
— Конечно, знаю, — уверенно ответила она, пытаясь подрожать безразличному голосу женщины из прошлого. — Один из первых образцов, не считая военных разработок.
Он рассмеялся.
— Нет, Юки, дело совсем не в этом. Ты — как ожившая мечта. Еще в детстве я мечтал о… О такой как ты, но тогда думал, что подобное невозможно. Но вот, ты здесь.
— Разве мечты — не что-то нереальное? — Спросила она, приподнявшись на локте. — Нечто фантастическое?
Она расстегнула несколько пуговиц его рубашки и провела пальцами по его груди, оставляя коготками тонкие красные следы. В первый же день их знакомства, когда в их доме он впервые прикоснулся к ней, впервые поцеловал и наполнил ее жизнь настоящим смыслом, она оставила несколько длинных царапин на его теле, за что долго извинялась, но он тогда сказал, что ему даже нравится.
— Разве нечто нереальное может сделать так? Или вот так? — Она прикоснулась губами к кончику его носа.
Мидзо снова рассмеялся, и собирался ответить, но когда она чуть повернула голову, щекоча волосами его лицо, отбросил пустые разговоры и поцеловал ее.
Но вскоре работа отбирала его и по воскресеньям.
Юки сидела на полу его большого кабинета, скрестив ноги, и молча наблюдала, как он производил понятные ему одному манипуляции с трехмерной голограммой, создаваемой встроенным в стол проектором. При этом он неизменно бормотал что-то под нос и поглощал кофе чашка за чашкой. Если у него что-то не получалось, а такое происходило все чаще и чаще, он ложился на пол, не замечая ее, и подолгу смотрел на потолок, словно искал там ответ.
Ей нравилось смотреть на своего человека за работой, но все же она иногда чувствовала себя обманутой.
Конференция, к которой Мидзо готовился почти месяц, проходила в Токио. Корпорация арендовала целый отель на окраине города для своих сотрудников, каждое утро несколько автобусов забирали их в выставочные павильоны и возвращали обратно вечером.
Поддавшись уговорам, Юки согласилась сопровождать Мидзо.
— Иногда мне кажется, что ты единственная, кто в меня верит, — говорил он накануне отъезда, лихорадочно перебирая стопки бумаг и чертежей — пережиток прошлого, от которого человечество упорно не хотело отказываться. — Я знаю, последнее время я совсем не уделяю тебе внимания, но все может измениться, если мой проект выберут. Я видел идеи других, у меня есть все шансы… Но мне нужна ты.
Естественно, она не могла отказать.
Большой город пугал ее. Совсем не похожий ни на уютный пригород, где они жили, ни на спокойную, пусть и многолюдную, Осаку, Токио напоминал муравейник, чьи обитатели потеряли всякую связь между собой и постоянно сталкиваются друг с другом в тесных переходах.
Кроме того, она никогда не видела так много не-людей сразу. Раньше она даже не подозревала, что их существует так много. В Осаке это были всегда вежливые и хорошо одетые официанты в ресторане, куда Мидзо ее водил несколько раз, садовник, ухаживающий за садом у дома, рабочие на улицах и несколько девушек-спутниц, похожих на саму Юки.
В Токио же они были везде, куда ни глянь. Грузчики, каждый как минимум в полтора раза выше любого человека, сновали в своих серых робах на вокзале, почтительно останавливаясь и склоняя голову, когда кто-то преграждал им путь, охранники каменными изваяниями стояли у выходов, иногда их длинные руки хватали кого-то из проходящих мимо людей для проверки документов под скучающим присмотром полицейского-человека.
Но больше всего Юки поразила церемония открытия конференции. Она проходило в большом зале, заполненном мужчинами и женщинами в деловых костюмах, больше двух часов на экране показывали фильм о последних разработках корпорации, о результатах исследования филиалов по всему миру и заключенных с разными странами контрактах. В конце на экране замелькали различные чертежи, Мидзо склонился к ее уху и шепнул смотреть внимательнее, а когда очередная конструкция замерла на несколько секунд, он сжал ее колено, резко встал, когда луч света выхватил его из наполнявшей зал тьмы, и поклонился. У Юки тут же закружилась голова, она всегда знала, что ее человек занимается чем-то очень важным, но не думала, что странные голографические проекции, что он рассматривал по выходным, были чертежами космических станций.
— Если мне повезет, то руководство выберет мой прототип. Конечно, у меня есть конкуренты, но и шансы неплохи, — зашептал тогда он.
Заключительным этапом открытия конференции стал большой банкет.
Мидзо то и дело называл Юки имена, которые она тут же забывала, и, казалось, старался подойти к любой группе людей, вставить хоть несколько слов и поздороваться с наибольшим числом стариков в дорогих костюмах.
Обрадованный общением с людьми, одним из которых он мечтал когда-то стать, он совсем не обращал внимания, как другие смотрели на Юки. Они поглядывали на нее с нескрываемым интересом, и в то же время презрением. У многих были и свои спутницы, как она позже поняла, но отличающиеся от нее — у них не было ни хвоста, ни заметных ушей, внешне они отличались от других девушек лишь слишком откровенными нарядами и взглядами — пустыми и всегда обращенными вниз. Некоторые мужчины, как старик, с которым Мидзо разговаривал особенно долго, и их разговор часто прерывался смехом, обнимал сразу двоих. Юки удивленно рассматривала их, при этом ее уши прижались к макушке, и она сдерживалась, чтобы не зашипеть — девушки совсем никак не реагировали на происходящее вокруг, казалось, их интересовали лишь собственные замысловатые туфельки.
С тех пор она предпочитала отсиживаться в номере, дожидаясь возвращения Мидзо. Там был телевизор, который она смотрела, чтобы хоть как-то скоротать время, и несколько книг на полках.
На седьмой день решалась его судьба. Коллегия должна была выбрать лучший проект, и сам Мидзо, нисколько не сомневался в своем успехе.
Юки готовилась к его возвращению с полудня.
Она несколько раз просмотрела меню гостиничной кухни, выбирая то, что понравится ему наибольше, и заранее сделала заказ. Когда начало темнеть, достала из своего чемодана довольно обычное на первый взгляд платье из голубого шелка, которое под определенным светом становилось почти прозрачным. Юки специально взяла его из дома — она купила его несколькими неделями раньше и хотела сделать сюрприз, но не было подходящего повода. Внимательно осмотрела себя в большом зеркале, выискивая возможные недочеты, поправила кремовые чулки и повязала на кончик хвоста большой бант.
Каждый раз, когда в коридоре слышались шаги, она замирала, но они принадлежали кому-то другому. Почти за год совместной жизни она прекрасно научилась отличать шаги Мидзо от любых других.
Он вернулся на последнем автобусе.
Юки вскочила с кровати, и ждала в полутьме спальни, когда он откроет дверь и войдет в номер, но что-то было не так. Он волочил ноги, она слышала это, хотя пол в коридоре покрывал толстый ковер. Ключ вошел в замочную скважину только с третьего раза, и, как только открылась дверь, в нос Юки ударил сильный запах алкоголя.
Мидзо захлопнул за собой дверь, скинул пиджак на пол, и прислонился головой к стене, из его груди вырывалось хриплое дыхание.
— Мидзо, что случилось? — Она осторожно подошла к нему.
Он молчал, и Юки провела коготками по его щеке, оставляя красные следы, как он любил. Вдруг он схватил ее руку, слишком сильно сжал пальцы, от чего она тихо вскрикнула, и отпихнул, девушка потеряла равновесие и едва не упала.
— Они должны были отдать это место мне. У меня наилучшее резюме и идеальный послужной список, — он бормотал себе под нос, не обращая внимания на Юки.
Отпихнув ногой пиджак, прошел через коридор на кухню, и открыл дверцу мини-бара.
— Но нет, они выбрали этого старика, который отдаст концы прежде, чем начнется выработка руды, и его станция начнет приносить реальные деньги, — он продолжал говорить, шаря на полках и сбрасывая на пол бутылки, его голос то опускался до шепота, то едва не переходил на крик. — Только потому что он с компанией половину жизни, и ему можно доверять. Где саке. Черт побери?
Последние слова он адресовал Юки.
Она тут же подскочила к нему, игнорируя страх и желание спрятаться в спальне, закрыв за собой дверь.
— Любимый мой, что случилось…
Мидзо не позволил ей закончить. Он ударил ее наотмашь, далеко не в полную силу, но этого хватило.
— Любимый? Что ты вообще можешь знать о любви?
Схватившись за мгновенно покрасневшую щеку, она отошла назад, в коридор, со страхом взирая на человека, который никогда раньше не то чтобы не поднимал на нее руку, никогда голоса не повышал. Он же, казалось, ничего не замечал. Порывшись в кармане брюк, он бросил ей несколько скомканных купюр.
— Саке, — сказал он, опускаясь на пол рядом с мини-баром. — Принеси мне саке, надеюсь, ты достаточно умна для этого.
Юки не стала ждать. Схватив свой плащ и туфли, она выскочила из номера. Обулась она уже в коридоре, и, не дожидаясь лифта, спустилась по лестнице.
В баре на первом этаже гостиницы стоял радостный гул. Те самые старики, с которыми Мидзо разговаривал в первый день, веселились, обсуждая будущие успехи компании, официанты едва успевали наполнять их бокалы и менять блюда. Юки быстрым движением вытерла влажные щеки, совершенно забыв о тонком слое туши, которой час назад хотела сделать глаза более выразительными, и шагнула в полутемное помещение. Сперва никто не заметил ее появления, но когда она уже преодолела половину расстояния до стойки, из глубины зала донесся разоблачающий крик.
— Эй, смотрите, это же кошка того неудачника! Похоже, даже она поняла, какой он бездарь…
Его последующие слова потонули в радостном смехе.
Кто-то схватил ее за хвост и больно дернул в сторону ближайшего столика.
— Помурлыкай для меня милая, и, может, я найду, чем тебя угостить.
Новый взрыв хохота, значительно сильнее первого, сотряс зал. Юки не собиралась больше терпеть. Она резко обернулась к наглецу, им оказался тот самый тучный старик, с которым Мидзо разговаривал особенно долго. Замахнувшись, она ударила его по лицу. На щеке толстяка тут же расцвели красным три глубоких пореза, он перестал смеяться, и закричал, отпустив ее хвост. Большой бант упал на пол.
Юки сразу же выбежала в коридор, оттолкнув удивленного парня в яркой ливрее, оттуда через широкую дверь на улицу, и замерла посреди тротуара, растерянно озираясь. Многие прохожие бросали удивленные взгляды на нее, но большинство даже не поворачивало голову в ее сторону, задевая ее плечом. Чувствуя, что она вот-вот разрыдается, Юки направилась в большой парк, темнеющий на противоположной стороне улицы, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать.
На ярко освещенных дорожках людей было не так много, как на улице, но она заходила все глубже, и глубже, стремясь к полному уединению. В какой-то момент почувствовала, что больше не может сдерживаться, и слезы потекли по ее щекам. Она натянула капюшон плаща как можно ниже, так, что только ее подбородок виднелся в свете фонарей, и смотрела под ноги.
Юки пыталась понять, что же произошло, почему идиллия, в которой она находилась все время, внезапно разрушилась. Вот-вот должны были подать ужин, она подготовила бутылку любимого вина Мидзо, чтобы отпраздновать его назначение. Но даже если он не получил желанной должности, она не раз за разом спрашивала себя, почему он ударил ее, и почему произнес слова, которые ранили ее куда сильнее.
Несколько раз она сходила с дорожки, не замечая поворота, и возвращалась назад. На развилках, руководствуясь слухом, выбирала направление, где было меньше людей. Вскоре их разговоры остались позади, только приглушенный шум большого города неустанно продолжал свое монотонный разговор с тихим шелестом деревьев. Дорожки под ногами покрылись широкими щелями, сквозь которые пробивалась трава.
Девушка откинула капюшон и удивленно осмотрелась. Она слышала странный мелодичный звук, доносившийся из-за деревьев.
Ухоженные аллеи уступили место напоминающим тоннели тропинкам, большинство фонарей были разбиты, и только луна освещали мир вокруг. Но она знала, что услышит приближение любого существа, и любопытство вытеснило страх и терзающие ее сомнения.
— Скрипка, — прошептала Юки. — Кто-то играет на скрипке.
Она пошла вперед, желая найти неведомого музыканта.
За очередным поворотом она увидела, что мощеная дорожка спускается вниз, к тонкой быстрой реке, текущей между небольшими холмами. Низкий гул воды разбивающейся о камни, не только не заглушал тонкую песнь скрипки, но и дополнял ее. Внизу, под неработающим фонарем, стояла фигура, закутанная в плащ, как и Юки. Лишь руки, сжимающие скрипку и смычок, мелькали в бледном свете луны.
Юки опустилась на траву у дорожки, и, присушиваясь, к игре, закрыла глаза. Музыка действовала успокаивающе, и поступок ее человека уже не казался таким странным. Она не раз слышала по телевизору и читала в газетах, что алкоголь творит страшные вещи с людьми. Они говорят, выпивка помогает им расслабиться забыть.
— Он расстроился, он очень расстроился, вот и все, — прошептала она тихо.
Поглощенная своими размышлениями, девушка не заметила, как игра прекратилась.
— Хочешь попробовать? — раздался голос.
Юки тут же мгновенно вскочила на ноги и уставилась на музыканта внизу. Тот повернул голову в ее сторону, руки, сжимающие скрипку, опустились, но лицо все еще скрывал капюшон.
— Извините, я не хотела вам мешать. Я сейчас же уйду.
Она развернулась и сделала несколько шагов прочь, когда странный женский голос — подозрительно знакомый, и в то же время неведомый, снова достиг ее. Как голос Мидзо, показавшийся ей знакомым, когда она впервые услышала его.
— Я же знаю, что хочешь. Спускайся, тебе здесь ничего не угрожает.
Юки несколько секунд рассматривала одинокую фигуру и решила послушаться. Она давно обнаружила, что при желании была значительно быстрее человека, и сможет легко убежать.
Незнакомка неподвижно ждала ее, но прежде чем протянуть девушке скрипку, убрала капюшон с лица. Несколько мгновений Юки стояла настолько пораженная, что не могла вдохнуть. Казалось, она смотрит в зеркало.
Легкий ветер играл с длинными рыжими волосами, даже в бледном свете луны напоминавшими пламя, небесно-голубые глаза смотрели на Юки с интересом, но в то же время с долей уважения. Она сразу узнала немного выступающие скулы, небольшой подбородок и тонкие губы, весь сама каждый день видела их, рассматривая свое отражение в окне, ожидая Мидзо с работы.
— Hallo, mein lieber Freund.
— Простите, я вас не понимаю, — дрогнувшим голосом произнесла Юки.
Девушка улыбнулась.
— Значит, твои создатели даже не посчитали нужным обучить тебя родному языку нашего оригинала. — Она окинула Юки оценивающим взглядом, и ее улыбка стала шире. — Они сделали тебя немного ниже, но не забыли дать тебе уши и хвост, не говоря уж о несколько большей груди. Но, судя по твоему лицу, твоему хозяину этого оказалось мало.
— Не называйте его так, — тут же возразила Юки. — Он не любит, когда я так обращаюсь к нему, он сразу сказал об этом…
— Не важно, как мы их называем, суть не меняется.
Незнакомка положила скрипку в футляр, лежащий на перекошенной скамейке рядом с дорожкой, и достала из внутреннего кармана своего плаща белый платок. Юки, все еще не веря глазам, наблюдала, как та подошла к реке и, осторожно ступив на один из небольших камней, смочила в воде платок. Потом усадила Юки на скамейку рядом с футляром и несколькими быстрыми движениями стерла с ее щек размазанную тушь.
— Они могут говорить, что они нас любят, что мы играем важную роль в их жизни, но это лишь слова…
— Нет! — Неожиданно для себя возразила Юки. — Мидзо не такой. Я знаю, о ком вы говорите, он не похож на них.
Юки оттолкнула ее руку, но незнакомка снова улыбнулась. Нет, подумала Юки, улыбались лишь ее губы.
— Тогда откуда наливающийся синяк на твоей щеке?
— Это случайность. Он не хотел причинить мне вреда, он очень долго готовился к этой конференции, но они высмеяли его. Те люди, плохие, они относятся к нему ничуть не лучше чем ко мне, и он только сейчас понял это. Поэтому и рассердился.
Девушка не прерывала ее, выслушав, она медленно кивнула. Спрятав платок, она повернулась лицом к городу, нависшему над ними. Она говорила, немного вздернув подбородок и сложив руки за спиной.
— Когда-то я тоже верила, что мой хозяин не похож на других. Я жила там, — она показала на дома по другую сторону реки, громадные темные исполины, покрытые множеством светящихся точек. Ее голос оставался спокойным и печальным. — На самой вершине самого красивого дома. Настолько красивого, что его называли башней слоновой кости. Наш хозяин, хотя мы тоже никогда так не называли его, часто устраивал званые ужины и балы, многие знаменитости приходили к нему, и мы каждый раз были главным украшением башни. Но однажды мы наскучили ему, и он исчез, оставив лишь короткую записку на двери. Тогда мы поняли, что мы, как и вся башня, были лишь развлечением для него. И я решила уйти, я нашла в себе силы, чтобы жить своей жизнью.
Ее слова пугали Юки, так же, как взгляды людей в баре, даже сильнее. Они казались ей неправильными и слишком поверхностными, но в то же время она не могла уйти, она продолжала слушать. Слишком яркими были воспоминания о тех ярко одетых девушках с пустыми глазами, что она видела на улицах, — как и сама Юки, не рожденных, но созданных.
— Зачем вы говорите мне все это? Мидзо никогда не поступи так со мной.
Внезапно девушка повернулась к Юки, в ее голубых глазах вспыхнуло пламя, кошка успела заметить, как ее ладони сжались в кулаки.
— Ты на самом деле думаешь, что они любят нас? Неужели им удалось сделать тебя настолько доверчивой? Люди любят не нас, а то, что мы делаем им. И то, что позволяем делать с собой. То, что мы готовы простить им все, сморено повиноваться. И, особенно, за то, что они нам нужны.
Огонь в ее глазах утих, но не исчез — подобно углям, он продолжать тлеть в глубине, скрыто и неугасимо.
— Но, возможно, ты права, девочка-кошка. Может, твой хозяин отличается от других, и он ценит тебя не за твое тело и послушание. Я очень хотела бы, чтобы это так и было.
Прежде чем Юки ответила, незнакомка взяла скрипку из футляра и протянула ей. Юки осторожно взяла инструмент в руки, положила на плечо у подбородка, как не раз видела по телевизору, но тут же опустила, не заметив, как при этом распахнулся ее плащ.
— Но я не умею играть, — грустно произнесла она, вспоминая ту музыку, что слышала ранее. — У меня совсем нет таланта.
— Откуда ты знаешь, если не пробовала?
— Я же не человек, значит, нету.
Девушка тихо рассмеялась, но все-таки забрала скрипку, бережно уложила в футляр и закрыла его.
— Как это удобно для людей, чтобы мы считали, будто у нас не может быть таланта, будто мы не можем творить, будто обязательно быть человеком, чтобы любить. Говорят, первые клоны были словно куклы с обрезанными нитями, их тела функционировали, но их мозг оставался мертвым. Тогда люди научились программировать их, так появились первые солдаты и горняки, до сих пор работающие на удаленных астероидных кольцах. Но людям было мало, и они создали нас, воплощение своих грез и фантазий. Живые версии тех, кто никогда не существовал, но в кого они были влюблены. Хотя, я все чаще задаюсь вопросом, а любят ли они по-настоящему? Любили ли они тех, по чьему образу нас создавали, кого называли самыми прекрасными, кого наименовали богинями? Или же весь их интерес сводился лишь к этому? — Она провела пальцем по груди Юки, скрытой только полупрозрачным шелком.
— Мидзо меня любит, — упрямо повторила кошка.
— Закрой глаза, — вдруг сказала девушка.
— Зачем? — Насторожено спросила Юки.
— Говорят, настоящий талант идет изнутри. Как и желание жить. Все, что окружает нас, формирует его, но зачатки всегда в нас самих. Попытайся ни о чем не думать, так, чтобы вокруг была лишь тьма, и подожди немного.
Юки недоверчиво смотрела на собеседницу. Ее слова казались нелепой шуткой, розыгрышем, как те, что показывали по телевизору, и которые Мидзо называл низкими и примитивными. Но девушка с рыжими волосами совсем не казалось низкой и примитивной, как те люди с телевизора.
Юки послушно закрыла глаза и попыталась избавиться от любых мыслей. Легче всего было игнорировать шум города и низкий рокот воды, разбивающейся о камни, она научилась прекрасно справляться со своим слухом, куда более острым, чем человеческий. Образ нелепой башни, откуда сбежала незнакомка, она прогнала с радостью. Лицо Мидзо, улыбающееся и светлое, как в лесу, когда она назвал ее своей мечтой, никак не хотел исчезать, но Юки сумела окружить себя кромешной тьмой.
Она не знала, сколько там сидела, но ничего не происходило.
Вдруг она услышала голос, зовущий ее по имени. Он прорвался сквозь все ее заслоны, далекий и едва слышный, но он мгновенно прорвался сквозь все ее барьеры.
Юки вскочила и удивленно осмотрелась, на берегу кроме не никого не было. Она побежала назад, в парк, безошибочно ориентируясь по доносящемуся издалека крику, который становился все отчетливее.
Под одним из работающих фонарей стоял Мидзо. Без пиджака, в помятой рубашке, он звал ее, сложив ладони рупором. На мгновение она замерла, не решаясь подойти, но когда он заметил ее, тут же бросилась к ему.
— Юки, прости меня, я не хотел тебя бить, — шептал он ей на ухо, прижав к себе. — Я бы никогда не ударил тебя, не будь я пьян. Я отправился на поиска как только понял, что наделал…
Хотя от него все еще воняло алкоголем, она верила. Он не мог ей врать. Ее человек.
Вместе они вернулись к гостинице, но вместо того, чтобы войти в помещение, направились к стоящим в стороне такси.
— Я не хочу больше оставаться здесь, — сказал он.— Больше ни минуты. Вещи нам привезут завтра.
Она кивнула, радуясь его решению. По пути домой, задремав на его груди, она смутно вспоминала странный разговор, и все больше убеждалась, что незнакомка ошибалась.
Вопреки опасениям Мидзо, после его увольнения их жизнь не пошла резко ко дню. Одной из любимых поговорок человечества, которую она часто слышала по телевизору и на улицах, была фраза о равновесии во всем мире. И, если верить ей и считать случай на конференции платой за месяцы довольно скучной, но приятной жизни до нее, то несколько осенних недель были сопоставимы с хаосом, в который превратилась ее жизнь с приходом зимы. Эти несколько недель она считала лучшими в своей жизни.
По утрам Мидзо подолгу искал, где бы он мог устроиться и заниматься любимым делом, он с нетерпением ждал ответы и подолгу пялился в пустой экран. В такие моменты она садилась на пол рядом с его стулом, чтобы он почесал ее макушку. Мидзо часто повторял, что вскоре ему придется продать дом и переехать в тесную квартирку в городе, но она втайне радовалась такой перспективе, помня о длинных скучных днях, и блужданиях по пустым комнатам, дожидаясь его с работы.
Она изо всех сил пыталась его приободрить, развеселить и заставить смеяться, как раньше, и это ей удавалось. Хотя они больше не ходили в рестораны или на концерты в Осаке, они все больше времени они проводили вдвоем, устраивая пикники или прогуливаясь по окрестным лесам. Однажды он, почти весь день просидев в ожиданиях важного письма, плюнул на все и они отправились к океану. Но не тому страшному и пугающему, что Юки видела за домами Токио, а спокойному, нежно ласкающему ее ступни, пока Мидзо целовал ее в вечерних сумерках, и неустанно шепчущему свою песню.
В первые дни зимы Мидзо получил письмо, которое так долго ожидал. Следующим утром, надев свой лучший костюм, он отправился в город.
— Я даже не представлял, что колонизация Марса начнется в следующем десятилетии, — восторженно рассказывал он за ужином. — Они использовали наработки первых экспедиций, и это позволило им сэкономить уйму времени и денег. Они даже заинтересовались в том проекте, что отвергли глупцы из Луна-корп.
Мидзо о чем-то умалчивал. Неосознанно, просто не считая это важным, но Юки чувствовала тревогу, объяснения которой не могла найти. Каждый раз он покидал дом с улыбкой и возвращался в отличном расположении духа, но все меньше и меньше прикасался к Юки, он все реже целовал ее, как раньше, ограничиваясь лишь мимолетным прикосновением губами к ее щеке, и по вечерам, перед телевизором, он все реже ласкал ее грудь, и лишь отстраненно чесал между ушами.
Вскоре Юки поняла, в чем дело — она уловила странный аромат на его одежде. Тонкий и едва уловимый, он очень сильно отличался от всех тех чужих запахов, что он приносил с собой по вечерам. Это была смесь духов и тела девушки. Человека-девушки. Но она решила игнорировать все, что так беспокоило ее. Мидзо, в конце концов, был человеком, она же лишь кошка, и пока ей можно наблюдать, как он собирается по утрам на работу, как смеется за ужином и подолгу смотрит на потолок, засиживаясь за работой по выходным, она будет молчать.
Но заметив на экране его стола сигнал, извещающий о непрочитанном сообщении, она поняла, что сказка в ее жизни подошла в концу. На сообщении она увидела эмблему, которую, казалось, давно забыла, но мгновенно узнала, увидев снова — лицо с закрытым челкой глазом и ушками на затылке.
Слова рыжеволосой незнакомки, почти забытые, как и эмблема, ярко вспыхнули в ее памяти.
— Я должен был рассказать раньше, намного раньше, — говорил он, низко опустив голову, когда Юки спросила его о письме. — Это моя бывшая одноклассница, мы не один год дружили, а потом ее родители уехали в Пекин и забрали ее с собой. И это она рекомендовала меня для программы колонизации Марса, без нее у меня ничего бы не получилось.
— Значит, я тебе больше не нужна?
Он впервые поднял на нее взгляд, и тут же снова опустил глаза.
— Понимаешь, она согласилась со мной встречаться… Она сказала, что в школе я ей всегда нравился, но она ждала, когда же я заговорю с ней первым. И сейчас она готова встречаться со мной, но только… — Он замолчал, его плечи дрогнули, и следующие слова он выпалил на одном дыхании. — Только если я избавлюсь от кошки.
Они стояли друг напротив друга, и впервые Юки сердилась на своего человека. Но совсем не за то, что он обманывал ее, что скрывал правду или завел себе подружку — это все казалось второстепенным. Но главным было то, что он разрушил ее мир, что обладательница голубых глаз, в которых пылал огонь, оказалась права. Еще больше она сердилась на себя.
Мидзо еще что-то бормотал, он просил его понять и повторял раз за разом, что, не окажись он перед выбором, он никогда бы так не поступил. Но Юки молчала. Она некоторое время слушала его, не отвечая, и оправилась собирать свои вещи.
По большей части это были костюмы, которые он ей дарил, или она сама покупала, желая удивить его. Некоторые для выходов в город, другие же настолько откровенные, что она не хотела выходить в них даже в сад, но он каждый раз уговаривал ее. Когда же на глаза попалось короткое платье из голубого шелка, она поняла, что все эти наряды больше не понадобятся ей.
Поздним вечером она села у окна, возле которого каждый день дожидалась своего человека, и, не шевелясь, смотрела на дорогу и город вдалеке. Ее фирма производитель сообщала в письме, что все еще готова забрать образец за дополнительную плату и побеспокоится о нем.
— Они побеспокоятся о тебе, — так он сказал.
Фургон появился утром следующего дня. Белый и блестящий на солнце, он остановился в конце улицы и двое мужчин в одинаковых идеально-чистых комбинезона вышли из него. Юки ждала, пока они подойдут к дому и сама открыла им дверь, опередив Мидзо. Она подождала, пока он подпишет необходимые бумаги, взяла свой плащ и вышла с ними на улицу.
— Юки, пожалуйста, прости меня, — сказал он, оставшись в доме.
Она ничего не ответила.
Мужчина с сединой шел рядом с ней, другой, моложе Мидзо, позади.
— Похоже, наигрался он, девочка, — произнес первый. — Такое часто бывает. Хотя, ты больше других похожа на человека, пусть у тебя и есть хвост. Не бойся, очень скоро ты его забудешь.
Юки замерла, его слова, словно холодный душ, вернули ее к жизни. Парень нетерпеливо толкнул ее в спину, и она послушно пошла дальше, глядя на покрытое морщинами лицо.
— Забуду? — Переспросила она.
— Да. Забудешь всю боль, что он причинил тебе.
Фургон стоял за последним домом, где лес подбирался вплотную к дороге. На белой полированной поверхности Юки увидела лицо, знакомое ей еще из того кабинета, где она впервые открыла глаза. Вдруг она вспомнила сны, которые иногда посещали ее по ночам, которые она очень не любила, и, по словам Мидзо, однажды разрыдалась во сне. В тех снах было слишком много света, бьющего по ее глазам со всех сторон, и холодных иголок, пронзающих ее кожу, и еще более холодных пальцев, затянутых в резиновые перчатки, прикасающихся к ней.
Парень открыл дверь фургона, та с металлическим шелестом отъехала в сторону, и забрался внутрь.
— Давай ее сюда, — сказал он из полутьмы машины.
Юки действовала мгновенно. Она отскочила в сторону, одновременно полоснув когтями по лицу второго мужчины, тот крикнул что-то неразборчивое и отпустил ее предплечье.
Мгновением позже она уже бежала к деревьям, сзади послышались хлопки, и что-то со свистом пролетело у самого ее уха, крошечный дротик с транквилизатором вонзился в кору дерева впереди. Она отскочила в сторону, и еще несколько дротиков пролетели мимо, и она уже скрылась в густом лесу.
Юки могла бежать по лесу, ежесекундно уворачиваясь от низких веток и перепрыгивая большие корни, быстрее любого человека, и очень скоро крики остались далеко позади. Она знала этот лес ничуть не хуже сада возле дома, и продолжала бежать, желая запутать следы. Время от времени останавливалась, прислушивалась, и шла дальше, уже экономя силы.
К вечеру она вышла к большому дереву, поваленному во время грозы. Под его стволом образовалась небольшая пещера, сухая и уютная, где она провела ночь, оплакивая свое прошлое, к которому, она в этом не сомневалась, обратной дороги нет. Она пыталась не сожалеть о нем.
Спрятаться в Токио оказалось значительно проще, чем Юки предполагала.
После открытия возле города первого в мире космопорта для гражданских, в Токио хлынули тысячи мечтателей, стремящихся к звездам, и глупцов, уверенных, что они смогут начать новую жизнь в колониях Луны или на добывающих станциях Юпитера. Первые же колонисты и их дети стремились вернуться на родную планету, совсем не думая о том, что мира, который они знали, больше не существует. В итоге все они, за исключением некоторых счастливчиков, оседали в городе. Правительство, понимая, что бессмысленно перекрывать границу, или закрывать космопорт, приносящий огромные доходы, решило оградить часть города, сделав там буферную зону, оградив тем самым нарыв, угрожающий распространится по их крошечным островам.
Больше сверти населения нижнего города составляли не-люди. Большинство были рабочими, чьи компании разорились, и они не знали, куда податься, поэтому работали в первом попавшемся месте, солдаты, чем метаболизм старил их всего за несколько лет службы, и, конечно, девушки, как Юки. Последние чаще всего оседали в местах, называемых домами кукол.
Первое время Юки ночевала в больших пристанищах для бездомных, скрывая свои уши и хвост, что оказалось не так сложно — люди в таких местах редко смотрели друг на друга. Ее животные гены позволяли ей чувствовать себя комфортно почти при любой температуре, и она могла долго обходиться без еды.
Вскоре ей посчастливилось найти место, где она могла рассчитывать на теплую постель и еду, и ей не приходилось платить за это своим телом. “Хижина старика Мо”, неприметный на первый взгляд бар, находился у одной и дорог, ведущей к космопорту, и днем Юки с еще двумя девушками принимала заказы и разносила обеды работникам ближайших офисов. Вечером же бар оставался полупустым, и его посетители совсем не напоминали работяг. У многих на шее или запястьях Юки замечала штрих-коды их фирм-производителей, или же обозначения, принадлежащие тому или иному отряду наемников.
— Они боятся нас, — говорил Мо, когда он и несколько его друзей сидели у камина в зале. Юки в такие минуты замирала в стороне и слушала их истории о далеких станциях, где они побывали, о колониях и нанимателях, за чьи деньги убивали. — Люди боятся нас, но не потому что мы сильнее или быстрее, а потому, что мы лишены ограничений, которые они сами на себя накладывают все время.
Больше, чем слушать тихие истории у камина, она любила только ходить в заброшенный парк. Если в нижнем городе ей было достаточно скрыть лицо и уши, чтобы слиться с толпой, то среди богачей она одевалась ярко и привлекающее — и становилась частью другой толпы, чей-то игрушкой, возвращающейся к своему хозяину. Каждый раз ее сопровождал Джек, большой угловатый телохранитель, представитель одного их первых поколений искусственно выращенных людей, которому Мо приказал защищать Юки.
Когда выпал первый снег, деревья превратились в белые шары, сверкающие в свете фонарей, в остальном же парк совсем не изменился. Юки находила ту самую скамейку, где всего несколько месяцев назад, и в то же время в прошлой жизни, слушала пугающие слова своей копии, закрывала глаза и пыталась прогнать из сознания все мысли.
— Что делает маленькая кошка? — Каждый раз спрашивал ее Джек.
— Слушает, Джек. Ничего больше.
В ответ он что-то бурчал и замирал, похожий на тролля из сказок, — страшный на вид, но добрый внутри.
Каждый раз, отстранившись от всего мира, Юки пыталась найти свою цель, то, чего она хотела бы сама, а не было вложено в нее программой. Иногда она отчаивалась, ведь ее окружала лишь пустота. В такие моменты она пыталась как можно более живо вспомнить тех девушек, что видела за большими окнами-витринами домов кукол, их ничего не выражающие лица. Потом вспоминала глаза рыжеволосой красавицы, нашедшей в себе силы пойти против воли создателей.
Если у нее получилось, получится и у Юки.
Во время вечернего снегопада, когда город вокруг наряжался перед приближающимися праздниками, она сидела у бурлящей, не желающей покрываться ледяной коркой, реки. И когда снежинка опустилась на ее лицо, оставив холодный след на ее пылающей коже, во тьме, окутывающей Юки, вспыхнула первая звезда.
Не-люди
Милосердие — это привилегия и обязанность человека.
«Завтра в связи с памятными мероприятиями на пятьсот первую годовщину Дня Высвобождения Потаённых Желаний…», — оставшаяся часть фразы потонула в шуме статики.
«Да-да, Дня Всепоглотившей Полной Жопы», — Кэрис выключила приёмник и вернулась в ванную, чтобы закончить свой туалет.
«Надо всё-таки поменять чёртову лампу, — думала она, досушивая хвост. — Хотя я и не так уж часто слушаю радио… Но с другой стороны, ведь хочется же иногда».
Ещё раз крутнувшись перед зеркалом, она тряхнула ушами и наконец выгнала закатившуюся туда капельку воды. Закончив все приготовления, Кэрис по привычке выглянула во двор, чтобы взглянуть на занимавшуюся зарю, и ложась в кровать, приглушила постоянно включенную рацию на столике.
Как бы она ни надеялась, долго проспать не получилось. Сквозь сон чуткие уши уловили свой позывной.
«1-W-6, ответьте, 1-W-6»
Не открывая глаз, Кэрис дотянулась до микрофона.
— 1-W-6 слушает. Что случилось?
— 1-W-6, немедленно прибыть к мотелю «Три вороны». Указание исходит непосредственно от капитана.
Кэрис недовольно засопела, забыв выключить микрофон.
— 1-W-6, вы слушаете?
— 10-4, центральная, 10-4. О, можно вопрос?
— Если быстро.
— Сколько сейчас времени?
— Полдень, 1-W-6. Отбой.
«Спасибо, Билл, ты просто милашка, когда тебе что-то от меня хочешь. Поднять лису в самый разгар дня, то же самое, что разбудить человека глубокой ночью и требовать от него адекватности. Сложно идти наперекор живущим внутри инстинктам, некоторая их часть всё ещё сохранилась с прежних времён, как и у вас, хоть вы и так яростно это отрицаете».
Приоткрыв один глаз, Кэрис убедилась, что комната освещена не так ярко, как она боялась, и начала собираться.
«Хм, интересно, а если не приводить себя в порядок и заявиться прямо так, может ему станет хоть чуточку стыдно за то, что вытащил меня из постели?»
Перед выходом она пригладила шерсть на хвосте, убрала за уши волосы, чтобы не выглядеть совсем уж неряхой, и, забрав рацию, направилась к машине.
Дверца пыльного челленджера открылась со скрипом. Кэрис подключила передатчик в машине и вытащила из бардачка тёмные очки. При свете солнца всё вокруг для неё становилось чёрно-белым, а очертания предметов размывались, очки же помогали этого избежать.
Она села на переднее сиденье, спустив ноги на землю, и закурила, чтобы встряхнуться после сна и прогреть мотор. А в голове уже роились варианты.
«Если я возвращаюсь к старым делам, то мне выдадут напарника, а этого мне очень не хочется, и тогда на месте быть не обязательно. Если это всё ещё внутренние, то тем более, зачем поднимать меня во время заслуженного отдыха? Ни в том, ни в другом случае Билл не стал бы зря меня дёргать — это должно быть что-то действительно важное. Что-то... Только если это не... Только если это не убийство кого-то из наших».
Неожиданная догадка больно резанула по сердцу, Кэрис опустила голову.
«Пятьсот лет прошло, люди должны были уже привыкнуть… А они и привыкли, — она зло растоптала окурок, — привыкли и приняли. Теперь они убивают нас точно так же, как и друг друга. Из-за тех же мелочных причин».
Громко хлопнув дверцей, она резко сорвалась с места, оставляя за собой пыльный след.
По пути она решила включить радио, чтобы отогнать неприятные мысли и скоротать время, и как раз попала на новостной блок.
Первая новость касалась указа Императора, который вводил налог на достройку третьего и более этажа и объявлял последнее расширение городской черты окончательным. Пересмотру решения не подлежали, поэтому ожидались некоторые недовольства среди населения. Скорее всего, это было последнее его подобное распоряжение. Срок подходил к концу, а после серии принятия таких ничем не замаскированных лоббистских решений, которые к тому же давали не-людям некоторые преимущества, возмутились и курфюрсты, так что переизбрания на следующий срок не ожидалось.
«Ну блин, если Билл меня выдернул только чтобы выдать шлем и дубинку, я пошлю его при всех. Только дураки не поймут, что это сделано, чтобы загрести побольше денег, а когда дойдёт до остальных, я в этом городе находиться не хочу».
Вторую новость приурочили к годовщине, и в ней очередной раз признавались, что за пятьсот лет так и не смогли установить точной причины случившегося.
«Никогда не любила историю, но и всё-таки, что я знаю?
День Высвобождения Потаённых Желаний, Единение Сфер, Великий Катаклизм, Апокалипсис, Судный День — кто и как его только не называл, но на вопрос «почему?» так и не ответили. Самая распространённая сейчас версия говорит, что так осуществился первый контакт с внеземной цивилизацией. Возможно, они хотели сделать что-то хорошее, претворив в жизнь самые сокровенные желания, чтобы показать, что пришли с добрыми намерениями, но или люди оказались слишком испорченными, или время было выбрано не самое подходящее, в итоге их «услуга» вылилась в почти два века упадка и междоусобиц. Говорят, что электромагнитный импульс вывел из строя электронику на планете, поэтому правительства запаниковали и нажали красные кнопки — холодная война мгновенно перестала быть холодной.
И кто же потом признается, что действительно хотел этой войны?
Почему гости не вмешались? Одни считают, что они просто испугались того, что натворили, и сбежали, но это было бы слишком по-человечески; другие говорят, что они сели и попытались выйти на контакт с землянами, но начали падать ракеты, и третьи — что они всё-таки среди нас. Есть и менее популярные версии, но их озвучивать не принято.
Через год до людей всё-таки дошло, что воевать больше не за кого, и история человеческого рода чуть не закончилась… бесславно. И всё благодаря пропаганде, десятилетиями вбивавшей в их головы ложь о том, что одна страна лучше другой. Холодная война, кажется, вроде бы так они это называли. А потом ещё и всё, что они считали до этого сказками, стало реальностью, и поступили они очень по-людски — попытались уничтожить доверчивых существ, которые поселились с ними на планете. Что ж, радуйтесь, по сравнению с вами нас не так уж и много, вам больше нечего бояться».
В раздражении Кэрис покрутила ручку радиоприемника и поймала популярных когда-то давно Би-Джиз.
…I really should be holding you, holding you
Loving you, loving you…
Tragedy!
When the feeling's gone and you can't go on
It's tragedy!
When the morning cries and you don't know why
It's hard to bear
With no one to love you, you're goin' nowhere
Tragedy!
When you lose control and you got no soul
It's tragedy...
«Ну черт, и вы туда же... Ладно. Первое помешательство быстро прошло, и люди поняли, что вполне можно ужиться и с эльфами, и с гномами, и даже с такими, как я. Да, если бы не День, я бы была обыкновенной лисицей, если бы вообще была. Из остатков прошлого мы построили новую цивилизацию, и сейчас наше время представляет из себя смесь средневековья и преддневного времени, не знаю только, в какой пропорции... Блин, какая-то речь получается. О-о-о-ох... Хотя, мне же придётся что-то говорить завтра в школе. Может, лучше придумать им какую-нибудь историю?»
При мысли о сыне у неё на душе немного потеплело. Всё же есть ещё что-то хорошее в этом мире.
На подъезде к городу Кэрис сбавила скорость и изучила очередь у главных ворот — желающих въехать в столицу отдохнуть, поторговать или просто поглазеть, как оно живётся в центре, всегда было предостаточно, а сейчас в преддверии праздника образовалась немаленькая пробка. Автомобили, экипажи, гружёные повозки или просто путешественники с лошадьми и без — все собрались здесь, чтобы успеть разместиться до начала празднований.
Лиса покачала головой.
«Даже с маячком и сиреной лезть в такой затор бессмысленно, только ещё хуже всех на коня высажу».
Резко выкрутив руль, она съехала на кольцевую дорогу, идущую вдоль городского рва, и песчаным облаком понеслась к служебному въезду.
«И почему они не могли подождать со своим дурацким указом хотя бы неделю? Если сейчас что-то случится, в самый разгар туристического сезона… Господи… Так не хочется никуда завтра отпускать Юхана».
Кэрис оглянулась назад, чтобы оценить масштабы — движения практически не было видно, а люди всё прибывали.
«Использовать любую возможность — наверное, это как раз в стиле лисьей хитрости».
Естественно, её остановили на въезде, естественно, ей пришлось представляться и показывать значок.
«Да позвоните капитану, если не верите!»
И они решили позвонить. Что ж поделать — праздник, меры безопасности — и Кэрис прекрасно это понимала.
Пока один звонил, Кэрис достала сигареты и предложила остальным стоявшим на посту стражам. В том, что она из полиции ни у кого сомнений не возникало, поэтому и опасаться было нечего, но вот можно ли пускать полицейского, пусть и по срочному делу, через зарезервированный для военных вход, было сложным бюрократическим вопросом, на который могли ответить только чины повыше.
— Слушайте, можно вопрос? — спросила Кэрис, выдохнув дым.
— Давай, — отозвался один из стражей.
— Можно мне будет завтра воспользоваться этими же воротами? Ну, я имею в виду, если меня сейчас пропустят, просто… Этот последний указ, он может сильно не понравится, — она мысленно отметила, что использовать слово «людям» не стоит, — другим, и мало ли что… Я боюсь. У меня сын учится здесь в школе, и если с ним что-то случится — я себе не прощу.
Стражи переглянулись. Лиса не притворялась: уши были плотно прижаты, игриво-задиристое выражение лица сменилось неподдельной тревогой, а хвост застыл натянутой струной. Сложный вопрос. Конечно, проще сказать, что моё дело стоять здесь и не пущать, но как потом утром смотреть на себя в зеркало?
— Сколько ему?
— Восемь, — Кэрис достала из кошелька семейную фотографию. — Вот он — Юхан, а это мой муж — Микаэль, он, кстати, работает…
— Да боже, — тот, что был постарше, отлично понял заботу Кэрис о сыне. — конечно! Но я не думаю, что случится, что-то плохое, — он успокаивающе похлопал её по плечу. — Всё будет в порядке, уж поверьте. Если уж мы к празднику подготовились, то и со всем остальным справимся. Я, кстати, Дэниел, и завтра тоже моя смена, так что не беспокойтесь.
Он протянул ей раскрытую ладонь.
— Кэрис, очень приятно, — лиса крепко пожала ему руку.
Однако она не разделяла оптимизма Дэниела, да и нехорошее предчувствие не отпускало с самого вызова капитана, но хорошие новости всё же были — план отхода на случай непредвиденных обстоятельств есть.
— А можно я тоже кое-что спрошу? — Дэниела прямо распирало от любопытства. Кэрис кивнула. — А это правда, что без очков вы ничего днем не видите?
— Нет, неправда. Мы видим, но плохо, наше зрение лучше приспособлено к темноте, поэтому мы в основном работаем в ночные смены. Уж что-что, а это у нас осталось, — улыбнулась Кэрис. — Как и уши с хвостом. Но иногда, как видите, приходится выбираться и днем.
— А вы… м-м-м, ещё умеете выть?
Этот вопрос поставил Кэрис в тупик, а потом она догадалась — у неё же тёмная шерсть на хвосте.
— Э-э-э, я лиса.
Страж сконфузился:
— Ой… Простите, я не хотел…
— Ничего, из-за тёмной шерсти меня часто путают. Бывает.
— Все в порядке, её можно пропустить, — в их разговор вклинился уходивший позвонить.
— Спасибо, хорошего дня, — Кэрис помахала им рукой, садясь в машину.
Она завела двигатель и медленно двинулась через открывающиеся ворота.
"Вот же дубина, — улыбнулась про себя Кэрис. — Но человек он хороший — это точно. Но дубина.. "
Проехав всего квартал, она уже была на месте. Здесь точно немногие могли выразить недовольство новым указом — вокруг раскинулись одноэтажные деревянные хибары, выглядевшие так, словно они еле держат свой вес, не то, что ещё этаж или два. Кэрис остановилась возле полицейских в форме и, показав значок, направилась к одному из группы одинаковых домиков, объединенных под гордым названием «мотель». Она посмотрела на часы и недовольно покачала головой — дорога из пригорода заняла полтора часа.
«На полчаса больше, чем можно было опоздать, чтобы качать права. Но меня это не остановит».
Зайдя внутрь, она на мгновение застыла, почувствовав кошку, но сразу же взяла себя в руки.
— Привет, Кэрис, — поздоровался капитан, ещё не видя её. — Я знаю, что это ты. Проходи.
Из маленькой прихожей лиса вышла в обычную для мотелей комнатку с кроватью у середины левой стены, тумбочкой сбоку и столом со стулом по правой стороне. Сейчас стол был сдвинут на середину комнаты, спиной к двери на стуле сидел человек. На первый взгляд могло показаться, что он спит, но капавшая на пол кровь и вытянутая рука с плотно сжатым кулаком говорили о том, что он уже не проснется. Сразу же в нос ударил запах крови, и Кэрис непроизвольно облизнулась.
— Билл, зачем ты меня вызвал? — без приветствия спросила Кэрис, снимая очки и притворно зевая.
Уильям Хоралл занимал пост главы детективного бюро последние семь лет. В самом начале своего руководства ему удалось с боем протащить несколько реформ, и теперь все в один голос прочили ему кресло шефа, стараясь не вспоминать с какой неохотой принимались изменения. Полностью разогнав старое бюро, он заставил всех сдавать тесты на профпригодность заново, а потом лично отбирал кандидатов, получив в итоге лучший детективный отдел в Империи. Тогда же Кэрис и удалось завоевать его расположение — фактически, она стала его протеже, поэтому ей сходили с рук некоторые вольности. Сейчас она отметила, что у капитана со времени их последней встречи стала намечаться лысина.
— Билл, ещё даже криминалисты не закончили, с чем мне работать? Ты, конечно, душка, и мне приятно с тобой увидеться, но не днём же! — продолжала Кэрис. — К тому же, пока вскрытие, пока то да сё, ну что же это такое?
— Кэрис, успокойся, обойди и посмотри на него, — спокойно ответил ей капитан.
Понимая, что первый раунд остался не за ней, Кэрис обошла стол.
— Помнишь его?
Кэрис аккуратно присела рядом с телом, чтобы не выпачкаться в крови, и наклонила голову, всматриваясь в лицо убитого. Конечно, она узнала его — это был скандально известный журналист, который в последнее время яростно критиковал действия властей и занимал радикальную пролюдскую позицию.
— Да, помню.
Рядом с Кэрис сверкнула вспышка фотоаппарата, лиса негромко вскрикнула и отшатнулась, закрываясь рукой.
— Плохая идея, очень плохая идея, — выпрямившись, она снова надела очки. — И я так понимаю, ты выдашь мне напарника.
— Да, знакомься — Фели́с.
— Привет, — на свет вышла молоденькая кошка с серой шерстью на ушах.
Кэрис перевела взгляд на кошку, которую упорно игнорировала с момента своего появления, и чуть не рассмеялась.
— Ты серьёзно, Билл? Без обид, лично против тебя я ничего не имею, — сказала она, обращаясь к Фелис. — Но, Билл, убит Салазар, ты понимаешь, что это значит? И ты выдаёшь мне новичка? И даже не человека? Это совсем не смешно.
— Кэрис, лучше тебя никто не сможет, я знаю, как ты относилась к Карлу, но прошло уже достаточно времени, забудь и выбери себе нового напарника.
Она покачала головой.
— Как знаешь, тебя же не переубедить, так что дай мне, наконец, что-то, с чем можно работать!
— Вот это мне больше нравится, пошли, — улыбнулся Уильям и поманил их за собой на кухню.
— Здесь всё? — Кэрис задала дежурный вопрос и, получив утвердительный кивок Билла, облокотилась на стойку.
— Алонзо Салазар, тридцати шести лет, в двадцать пять начал работу в Геральд, в тридцать три отметился рядом политических очерков. Среди заслуг: критика действующей власти, откровенно расистский подтекст статей и активная гражданская позиция, — Билл выглянул в комнату и, чуть приглушив голос, продолжил: — Последние шесть месяцев совместно со специальными расследованиями следил за одним воротилой из соседнего города, вроде бы тот имел какое-то отношение к последним указам.
— Ну ни фига себе! — у Кэрис отвисла челюсть. — И, небось, сказать, за кем он следил, не можешь, да?
— Могу, — улыбнулся капитан, — иначе бы я тебя не звал. Роберт Ли Джаггер.
— Не знаю такого, но мне интересно, чем Салазара подцепили в специальных расследованиях, чтобы сделать своим стукачом.
— Так же, как и остальных — что-то нашли. В его случае, подтвержденная связь с кошкой, я думаю, ты понимаешь — это спустило бы всю его работу и репутацию в унитаз.
— Ну, ребята… Я так понимаю, результаты вскрытия, последние контакты и всё отсюда я смогу получить от тебя по телефону?
— Да. Уже хочешь выехать к Джаггеру?
— А что ещё делать? — пожала плечами Кэрис. — Ясное дело, он не скажет: «да, это я его убил, забирайте меня», но как минимум приехать и осмотреться можно. Где он?
— Дисдорф. Адрес у Фелис есть, да и дом его пропустить сложно. Я могу обещать, что очереди на вскрытие не будет, так что пока вы будете в пути, его уже проведут, еще я выделю пару человек, чтобы опросили всех тут на месте. Позвони мне, когда приедете.
— Ладно, где тут можно позвонить?
— За стойкой, — Билл осмотрелся, — в номерах телефон, вроде бы, не предусмотрен.
— Тогда я вернусь минут через десять. Фелис, не вздумай никуда пропадать — мы скоро уезжаем.
Сказав это, Кэрис вышла из домика и осмотрелась в поисках администрации. Пропустить указанный большой стрелкой дом было невозможно, и она направилась туда.
— Пожарная часть номер девять, слушаю, — ей ответили после первого же гудка.
— Здравствуйте, это Карисса Андерссон, я могу услышать Микаэля?
— Кэрис, это я, что-то случилось?
— Такой серьёзный голос по телефону, — она улыбнулась, забыв, что он её не видит. — Слушай, меня нагрузили на работе, так что я не смогу завтра придти к Юхану в школу, сделаешь это за меня?
В трубке послышался тяжёлый вздох.
— Знаешь, вообще такие вопросы заранее бы решать...
— Да, я понимаю, но как объяснить это капитану? Ты же его знаешь, а тут ещё и серьезное дело. Так ты сможешь?
— Я попробую, думаю, Шон сможет меня заменить. Он как раз искал повод завтра отмазаться от ужина с тёщей.
— Отлично, завтра в восемь у них вместо занятий что-то вроде собрания, которое продлиться часов до десяти-одиннадцати, а потом всех отпустят вместе с родителями. Не знаю, придумай им какую-нибудь интересную историю про работу.
— Ладно, посмотрим.
— Спасибо. Целую, пока.
Кэрис положила трубку и вернулась к капитану.
— Мне что-нибудь ещё нужно знать? — спросила она с порога.
— Не считая того, — Билл отвлёкся от записывающей что-то в блокнот Фелис, — что Джаггер подозревался в контрабанде и у него своя маленькая армия головорезов — ничего.
— Ясно, поехали.
Взмахнув хвостом, она направилась к машине.
— Карисса, подождите, Карисса! — Фелис не успевала за быстрой сменой обстановки.
Не обращая на неё внимания, Кэрис завела двигатель и закурила, понимая, что ей придётся действовать вслепую.
«Хоть ехать в Дисдорф и долго, не думаю, что к тому времени появится какая-нибудь важная информация. Следов борьбы нет, на ограбление не похоже. Он явно с кем-то разговаривал, и разговор зашёл не туда, куда надо».
Она знала, что лучший способ скрыть ложь — это смешать её с правдой, поэтому, поговорив с Джаггером, она могла бы найти нестыковки или что-то, что могло бы повести дальше по расследованию. В том, что Джаггер так или иначе причастен, Кэрис даже не сомневалась.
В машину запрыгнула запыхавшаяся Фелис, заставив Кэрис улыбнуться.
— Думала, я уеду без тебя? — спросила лиса, выбросив окурок в окно.
— Не знаю, у вас… странная репутация.
— Значит, расспрашивала обо мне, — Кэрис включила заднюю передачу и медленно вырулила со стоянки. — Кэрис-Лисица, да?
— Да, — словно бы стыдливо потупила глаза Фелис.
— В слухах всё правда, кроме того, что я смазываю пули чесноком, — улыбнулась Кэрис. — Но раз уж мы теперь напарники, тебе нечего бояться, и закрой окна со своей стороны, это будет пыльно.
Дорога предстояла дальняя, и когда у кошки прошёл первый шок от знакомства, она оказалась весьма болтливой, поэтому Кэрис решила сразу обозначить правила.
— Значит так, машина отныне объявляется местом молчаливых размышлений, если тебе нечего сказать по делу — помолчи. Разговаривать под рёв мотора не очень-то удобно, и отвлекать меня днём от дороги на скорости больше ста миль в час тоже плохая идея.
Фелис согласилась, но через некоторое время всё равно попыталась завязать разговор.
— Хорошо, вот по делу: мне кажется, что это все очень дурно пахнет, слишком много совпадений: сначала указ, потом убийство Салазара.
— Мне тоже, но интуиция подсказывает, что ехать туда нужно прямо сейчас, хоть у нас и есть только имя одного из так называемого "ушастого лобби", который к тому же сидит в Дисдорфе. Этот город плох тем, что уже полтора года не могут определиться к какой территории его отнести — то ли к нашему управлению, то ли к Герсдорфскому, поэтому это идеальное место для тёмных делишек, ведь если тебя возьмут, адвокаты сразу же поднимут вопрос о правомерности ареста, а там все затянется очень надолго.
Внимание Кэрис привлекла мигающая лампочка на рации, избавив её от дальнейших объяснений.
— 1-W-6, ответьте.
Лиса сняла микрофон.
— 1-W-6 слушает.
— Кэрис, ты сейчас можешь говорить? — микрофон на той стороне принял Билл.
— Нет, миль через тридцать-сорок будет заправка, я перезвоню на твой номер, ок?
— Хорошо, отбой.
Ориентируясь по указателям, Кэрис съехала с дороги и, добравшись до заправочной станции, оставила Фелис следить за заправкой машины, пока сама будет разговаривать по телефону. Забросив несколько монет в щель, она набрала номер кабинета Билла — он ответил после второго гудка.
— Ну что, какие новости?
— Пока немного, тело на вскрытии. Комнату осмотрели — следов борьбы нет, вещи и деньги на месте. Зато нашли кое-что интересное — в кулаке Салазар сжимал кольцо, на нём есть какая-то гравировка, но она сильно истёрлась, и прочитать ничего нельзя.
Кэрис в это время наблюдала за кошкой, которая суетилась, то заглядывая в машину на датчик бензина, то на цифры на топливной колонке.
— Совсем-совсем? Ни одного символа?
— Да. Может у тебя есть какие-нибудь идеи?
— Кто сейчас из оружейников на смене?
— Не знаю, могу выяснить, а что?
— Выясняй, это важно, — лиса опёрлась рукой о стенку кабинки и забарабанила по стеклу пальцами.
— Ладно, подожди немного, — Кэрис услышала, как Билл снимает трубку внутреннего телефона и с кем-то разговаривает. — Ясно… Кэрис, ты ещё тут?
— Да.
— Сейчас там Кристофер.
— Отлично, бери кольцо и иди к нему. Напомни ему про меня и скажи, чтобы как тогда использовал кислоту и металлическую пыль, в общем, он знает, о чём речь.
— Так и сделаю. Вы там как?
— Сделали половину пути, Фелис постоянно пытается поболтать.
— Не ворчи, она на самом деле неглупая, на неё так действуют твои авторитет и репутация. Всё, я побежал.
— Ага, следующий звонок, я думаю, уже будет из Дисдорфа, так что спать не ложись, — Кэрис повесила трубку и пошла смотреть, что же там такое с машиной.
По пути она сняла очки и убрала их во внутренний карман, солнце почти село и больше не создавало проблем её зрению.
Всё оказалось в порядке, просто Фелис не приходилось иметь дела с баками увеличенной ёмкости, поэтому она сразу же сообщила, что датчик топлива неисправен, а Кэрис пришлось объяснять ей, что так и должно быть.
Даже ночью на улицах Дисдорфа царило странное оживление. Первое время Кэрис пыталась продвигаться с черепашьей скоростью, но потом ей надоело, и, включив сирену, она принялась непрерывно сигналить. Фелис, роясь в блокноте, указывала путь, и было похоже, что она схематично перерисовала себе план города.
Добравшись до нужного дома, Кэрис остановила машину на площадке перед крыльцом и выглянула в окно. Билл был прав, когда говорил, что жилище Джаггера сложно пропустить — это был единственный двухэтажный дом в городе, да ещё и хозяин не поскупился на внешнюю отделку. По обеим сторонам крыльца свисали штандарты, на которых, видимо, был изображён герб Джаггеров. Новая чистая черепица поблескивала в свете города, а стальные кованые решётки на окнах первого этажа отливали синевой.
У дверей Кэрис увидела «личную армию» Джаггера — вход охраняли двое наёмников, с явным неодобрением поглядывая на незваную гостью.
Она уже было собралась выйти из машины, когда по рации поступил доклад об акции протеста в столице. Как она поняла из переговоров, недовольство копилось еще с предыдущих указов, а последний вместе с убийством активиста заставил вспомнить все старые обиды и выплеснул волну расовой ненависти. У Кэрис ёкнуло сердце, и она резко сдала назад, направив машину к выезду из города — её худшие опасения начинали подтверждаться.
— Что? Почему? — не поняла Фелис.
— Мы возвращаемся.
— Но ведь мы должны...
— Да мне плевать! Можешь оставаться здесь, если хочешь.
На обратном пути Кэрис выжала из двигателя максимум, находиться внутри салона стало невозможно из-за жара.
Она надеялась, что дальше мелких выступлений дело не пойдет или, по крайней мере, всё пройдёт мирно. Всю ночь, проведённую за рулём, она надеялась, что тревога окажется ложной, и что интуиция впервые в жизни подведет ее. Всю ночь она сравнивала новости по радио и донесения на полицейской частоте, в надежде, что жителям посоветуют никуда в этот день не выходить или хотя бы скажут что-то, что заставит Микаэля с Юханом остаться дома, но ничего такого не было.
«Конечно, блин, нам предоставляют льготные условия — нас же меньше, мы вовсю стараемся, чтобы сохранить своё положение в обществе и чтобы заработать те права, которые у людей есть с момента рождения. Мы лучше них, от нас больше пользы, а они не могут распорядиться даже тем, что имеют».
Кэрис никому и никогда не говорила, о том, что сама думает про День, потому что эти мысли были откровенно злы — люди получили то, что заслужили.
Каждый, наверное, хоть раз видел, как дети играют с лупой у муравейника, и вот однажды нашлись дети, которые прилетели к Земле и посветили лупой на этот муравейник.
К сожалению, в своих опасениях она оказалась права. Власти не распознали зарождающийся бунт, а масштабы угрозы смогли оценить только часам к девяти утра, когда разозлённая отсутствием ответа толпа начала громить витрины. Огня подливал еще и канцлер Кинг, поддерживая митингующих и выставляя Салазара мучеником, пострадавшим за идею.
Выбирая пустые и еще спокойные улицы, Кэрис направлялась прямиком к школе.
Школу никто не собирался осаждать, да и выглядела она так, что никому в голову не могло придти и мысли пытаться. Окна первого этажа были забраны решёткой ещё при строительстве, а выше баррикады сложили из того, что нашли в классах, и сейчас из импровизированных бойниц выглядывали дула винтовок. В переулке сбоку от здания стояли две полицейские машины, недвусмысленно намекая, что сюда лучше не соваться.
— Садись за руль, в случае чего, уезжай, просто вернёшься чуть позже, а я, скорее всего, смогу это время переждать в школе, если уж станет совсем плохо — беги, машина того не стоит. Поняла?
— Да.
— И прижми уши.
Кэрис резко затормозила перед входом и выскочила из машины. Подняв повыше значок, она бросилась к дверям.
— Я детектив полиции! Не стреляйте!
Двери распахнулись, и её втащили внутрь.
— Извините, мэм, что так грубо, но это для вашей же безопасности, — она упёрлась взглядом в добродушное смуглое лицо полицейского, держащего наготове дробовик.
— Да, я понимаю, — рассеянно ответила Кэрис. — Я просто хочу забрать сына домой.
— У вас есть оружие, мэм? Возможно, вам стоит переждать здесь, сейчас опасно передвигаться по городу.
— Что? А, я из полиции — да, у меня есть оружие, и я живу в пригороде, мне нужно только добраться до служебного выхода из города.
— Ох, не знаю, может, вам всё-таки…
— Я знаю, о чём говорю! — вспылила Кэрис, но сразу же опомнилась. — Простите, я немного на нервах…
— Как и все. Пойдёмте. Осторожнее с окнами.
Лиса коротко кивнула и поспешила за патрульным. Он провёл её в столовую, где собрались дети, которых родители ещё не успели забрать или решили, что в школе им будет безопаснее.
— Юхан! — Мама! — он сразу же бросился ей на шею. Негромко всхлипнув, Кэрис крепко обняла его.
Микаэль тоже направился к ней, и она прижала обоих к себе.
— Как же я рада, что с вами всё в порядке! Нам надо уходить сейчас же.
— Ты уверена? Мы неплохо здесь укрепились, тут безопасно, — ответил Микаэль.
Кэрис отрицательно помотала головой.
— Если всё станет ещё хуже, то это нас не спасёт. Уже есть сообщения о пожарах, я не хочу вас тут оставлять.
— Чёрт, значит мне надо… — Микаэль собрался двинуться к выходу.
Кэрис его остановила.
— Нет. У тебя выходной. Не надо, пожалуйста, — просила она, заглядывая ему в глаза. Поджав губы, Микаэль молча согласился.
— А остальные? Просто оставим их? — спросил он.
Кэрис бросила быстрый взгляд в сторону оставшихся детей, а затем перевела его на Микаэля.
— Они не моя семья, — сказала она, понизив голос до шёпота. — Вы, а не они.
— Кэрис, ты сможешь после этого смотреть на себя в зеркало? — негромко спросил Микаэль.
Кусая в нерешительности губы, она снова посмотрела на оставшихся детей.
— Нет, не смогу, — лиса опустила глаза. — Но мы не можем забрать всех, двух-трёх максимум. К тому же надо предупредить их родителей.
— Я всё уже сделал, они согласны. Юхан, собирай друзей!
Всё ещё считая это плохой идеей, Кэрис быстро подошла к окну и выглянула в щель между столами. Фелис ждала их, нервно посматривая по сторонам. Она последовала совету Кэрис и прижала уши, поэтому если не всматриваться, то распознать в ней кошку было сложно. После этого лиса направилась к двери.
— Всё-таки решили? — спросил её патрульный у входа. — Через пару минут должны подъехать ещё две машины, скоро здесь будет самое безопасное место в городе.
Кэрис невесело усмехнулась.
— Мы готовы, — подошёл Микаэль с детьми.
— Хорошо. Значит так, я сейчас выйду и осмотрюсь, после чего открою дверь машины и махну вам рукой, и тогда вы все очень-очень быстро побежите ко мне, ясно?
Дети закивали головами.
— Хорошо, и, когда будете бежать, прижмите уши, вы меня поняли? Обязательно прижмите уши и возьмите хвосты в руки, чтобы издалека не было видно что это. Остальным… ну, вам нечего бояться. Я выхожу.
С опаской открывая дверь школы, Кэрис не знала чего ожидать. Выстрелов, камней, неожиданно налетевшей толпы… Она плотно прижала к голове уши и быстрым шагом пошла к машине, постоянно озираясь по сторонам.
Но всё было спокойно, по крайней мере, здесь, только вдалеке выли сирены, и ветер нёс запах гари, вместе с частичками пепла.
Распахнув дверцу и откинув сиденье, Кэрис замахала рукой, и когда все погрузились, запрыгнула следом.
— Всё, мы почти выбрались, — ободряюще сказала лиса. — Пять минут, и мы за городом.
Но она не высказала вслух, что пять минут по городу, охваченному беспорядками, это слишком много. Взрослые это понимали, дети, может, и догадывались, но в таких вещах предпочитали верить старшим.
Они медленно двинулись вперед. Фелис не гнала машину, понимая, что громкий рёв форсированного двигателя привлечёт ненужное внимание.
Потихоньку, лавируя по узким улочкам, они продвигались к воротам. Несколько раз им приходилось прятаться в переулках, заглушив двигатель. Интуиции кошки и лисы позволяли почувствовать угрозу раньше, чем она станет видима. Намного труднее было объяснить детям, почему эти люди хотят их обидеть и зачем от них нужно прятаться.
Судя по ощущениям Кэрис, они удалялись от ворот, а не приближались к ним. Она понимала, что Фелис отлично знает город, что она выбирает путь так же, как выбирала бы его сама Кэрис, и нет её вины в том, что беспорядки так распространились, но продолжаться бесконечно так тоже не могло, рано или поздно их должны были заметить.
«Мы всё ещё можем вернуться, возможно, там будет безопасно… Нет. Я сделаю всё, чтобы вытащить Юхана, даже если мне придётся стрелять по невооружённой толпе».
Они уже делали очередной крюк, чтобы обогнуть группу бунтующих, когда Кэрис высмотрела в конце улицы ещё одну кучку людей, которые громили магазин.
— Сворачивай! — скомандовала Кэрис.
Фелис свернула в тупиковый переулок и заглушила двигатель.
— Ни звука. Пригнитесь.
Гул голосов на улице нарастал. Люди явно закончили и теперь двигались дальше, но не так, как если бы увидели машину и сломя голову неслись к ней — просто шли дальше.
— Нас заметят!
— Тихо, я сказала!
Кэрис прекрасно понимала, что одиноко стоящая в глухом тупике машина привлечёт внимание, но одновременно с этим и надеялась, что опьянённые безнаказанностью люди пройдут мимо. Что такое одна машина?
Кэрис вытащила пистолет и сняла с предохранителя. Обернулась к Микаэлю, и тот понимающе покивал — он не даст детям поднять головы и увидеть, что происходит.
Она всё ещё надеялась, что высокие спинки передних сидений скроют сидящих там, а профиль машины и далеко расположенное заднее стекло не даст заглянуть внутрь, когда оно брызнуло осколками. Всё. Прятки закончились.
Челленджер завёлся с пол-оборота, и Фелис сразу же рванула назад, обдирая краску на дверях. Слишком быстро.
— Мы заглохнем! — Кэрис поняла, что Фелис запаниковала.
Так и случилось. Вылетев на улицу и сделав полицейский разворот, Фелис переключила передачу и резко отпустила сцепление. Двигатель заглох.
— Чёрт!
Она попыталась завестись, но снова заглохла. К машине бегом приближались люди.
— Не торопись, — успокаивала её Кэрис. Времени пересаживаться на место водителя уже не было. — Ты сможешь. Главное не торопись, почувствуй машину, прислушайся к…
Её прервало разлетевшееся боковое стекло. Кэрис вскрикнула и пригнулась — её попытались схватить за волосы. Ни секунды не колеблясь, Фелис выхватила оружие и выстрелила в разбитое окно, в этот же момент Кэрис левой рукой повернула ключ в зажигании.
— Давай!
Уверенно отжимая сцепление, Фелис выжала газ, и они сорвались с места.
— Всё, гони прямиком к воротам. К чёрту эти кошки-мышки, — лиса откинулась на спинку. — Как же я устала…
Без объездных маневров и движения с черепашьей скоростью путь до ворот занял меньше десяти минут, несмотря на то, что им пришлось сделать приличный крюк, когда они пытались проскочить незамеченными.
Как и ожидалось, решётка с внутренней стороны была опущена. Ещё вчера во время бюрократической заминки, Кэрис заметила, что если приоткрыть ворота, то внутрь без проблем можно загнать машину, и закрыть снова, поэтому она выбрала именно это место. Сейчас у решётки стояло четыре человека, напряжённо сжимая в руках винтовки.
— Дэниел! Дэниел! — лиса высунулась из машины, чтобы позвать своего нового знакомого.
— Ты как в воду глядела, — Дэниел вышел из небольшой дверцы в стене.
— Скорее, — взмолилась Кэрис, — я не знаю, гонятся за нами или нет, может, и весь город. Чуть приоткройте, чтобы машина могла проехать и всё.
— Тише-тише, я же обещал. Открывай! — зычно крикнул он кому-то невидимому, и тяжёлая решетка пришла в движение.
— Слишком медленно, — лиса чувствовала, что у неё начинают сдавать нервы. — Слишком медленно…
— Ну, быстрее ни... Что такое? — Дэниел заметил, как побледнела Кэрис.
— Я слышу, как они приближаются… — в её голосе зазвучал страх.
— Так, ребята, заряжайтесь, — скомандовал Дэниел. — Вот уж не думал, что мне придётся это сегодня говорить.
Из-за поворота показались люди. Всё говорило о том, что они пришли за машиной, даже то, что они не особо торопились, так как знали, что ворота будут закрыты, и вряд ли кого-то пропустят, как бы он ни просил. Увидев, что ворота открывают, они бросились к ним.
Дэниел заколебался — отдать приказ взять их на прицел или нет? И даже если так, то что потом?
Но толпа чуть сбавила ход и остановилась совсем рядом. Фелис выскочила из машины, сказав Микаэлю, чтобы тот садился за руль, и взяла толпу на прицел. Не хватало совсем немного высоты, чтобы проехать.
— Отдай их нам! — полетели выкрики из толпы.
— Пусть убираются вон из нашего города! Занимаете наши места, жить из-за вас негде!
Им вторил гул одобрения.
— Проезжайте, — Дэниел словно бы и не слышал бунтующих.
Фелис водила дулом из стороны в сторону, медленно двигаясь за машиной. Кэрис наоборот решила попытаться их утихомирить или хотя бы отвести угрозу от них самих. Она вышла чуть вперёд, выставив руки в успокаивающем жесте.
— Успокойтесь, никто из нас не занимает ваши места, я вообще не живу в городе, мы не мешаем вам. Делайте, что хотите — это ваш город, просто дайте нам уйти, — вряд ли это имело хоть какой-то эффект, но Кэрис поняла это слишком поздно.
Дэниел пригнулся и шагнул за решётку, следом за ним то же самое сделала Фелис. Машина полностью заехала.
— Кэрис, пошли!
Кэрис обернулась и замешкалась. Этого хватило, чтобы в этот момент её схватили за хвост и потащили в толпу. Она попыталась вырваться, но многорукое чудовище уже держало её за одежду и за волосы.
— Мама! — Юхан рванулся из машины, но Микаэль его удержал.
Фелис растерялась, только что она видела расширившиеся от ужаса глаза Кэрис, видела, как она упала, а затем её поглотила толпа. Фелис слышала, как оборвался её крик.
Как только её втащили в середину, сразу же посыпался град ударов. Кэрис упала, пытаясь защититься руками, но её били со всех сторон. Били сильно, со слепой яростью, затуманившей разум, с ненавистью, словно она одна была виновата во всех их бедах. Били с тупой животной жестокостью, наслаждаясь процессом, не для какой-либо цели, а просто, чтобы заставить другого страдать, причинить ему нестерпимую боль и наблюдать за мучениями.
В какой-то момент крик Кэрис резко оборвался.
Микаэль понимал, что не сможет сейчас ей помочь. Он держал рвавшегося на помощь Юхана, представляя каким слабым и трусливым выглядит в его глазах, но он знал возможную цену такого геройства. Он мог только бессильно смотреть. Фелис же просто стояла, застыв в ступоре. Время для неё словно остановилось на том моменте, когда Кэрис исчезла в толпе.
— Целься и пли, — выплюнул команду Дэниел. — И берите повыше, может, она ещё жива.
Ему ответили удивлённые взгляды солдат.
— Вы мужики или кто? На глаза у ребёнка убивают его мать!
— Конечно, это же не тебе стрелять, — грубо ответил один из них.
— Дай сюда, — Дэниел вырвал у него из рук винтовку. — Сразу после меня. Огонь!
Он сделал первый выстрел, и за ним грохнули остальные. Передний край толпы упал.
— Целься! Огонь! — второй залп сделал окно, открывая вывернутую под неестественным углом руку Кэрис.
— Мрази… Огонь! — теперь стало видно окровавленное тело.
Люди запаниковали — до них с запозданием дошло, что они не так неуязвимы, как им казалось.
— Огонь!
Но тут, словно бы разбуженная стрельбой, Кэрис дёрнулась, чтобы подняться. Спотыкаясь, она бросилась к воротам.
Крик Кэрис оборвался, потому что эти люди не хотели её смерти, им нужно было заставить кого-то испытывать ту же боль и отчаяние, которые, как они считали, испытывают сами. Она заставила себя замолчать, заставила терпеть боль и унижение, не издав ни звука, для того, чтобы они посчитали её мёртвой. Мертвая она сразу бы им наскучила либо заставила быстро убраться от осознания совершённого злодеяния. Даже когда ей сломали руку, она только плотнее сжала зубы. Даже когда её больно дёрнули за хвост, считая, что она просто потеряла сознание, Кэрис продолжала прятать под собой руку с пистолетом, на случай, если она больше не сможет держаться. Держаться, чтобы снова увидеть своего сына. Выжить, только для того, чтобы снова быть рядом. Она знала, что главное не потерять сознание, иначе всё будет зря. Иначе она больше не сможет обнять Юхана. Поэтому, как только представилась возможность, она сразу же рванулась к воротам.
Шальная пуля угодила Кэрис в плечо, опрокинув её на землю
— Прекратить огонь! — заорал Дэниел, увидев, что произошло.
— Мама! Мамочка! — закричал Юхан.
И этот крик придал Кэрис сил. Низко пригибаясь, она с воем помогала себе здоровой рукой продолжать путь. Уже когда за ней с грохотом обрушилась решётка, Кэрис позволила себе упасть на колени и заплакать.
— Мамочка, — Юхан вырвался из рук отца и бросился к ней.
— Юхан, сыночек, ты даже не представляешь, как я тебя люблю, — она целовала его, они словно не виделись несколько лет, а не несколько минут. — Я с тобой. Я никогда тебя не брошу, любимый... Юхан…
Микаэль стоял возле машины, низко опустив голову.
— В такие моменты даже мужчины плачут, это не стыдно, — Дэниел похлопал его по плечу. — Всё в порядке, и всё у вас будет хорошо.
Микаэль кивнул и сдавленно ответил:
— Спасибо. Спасибо… за то, что спасли её. Спасибо…
— Проставишься как-нибудь, — усмехнулся Дэниел. — Мы же не все такие мрази, как эти. Да и потом, если бы ты был на моём месте, и ничего не сделал, ты бы смог утром посмотреть на себя в зеркало?
— Нет. Никогда.
— Именно. Езжайте уже домой.
Микаэль похлопал по плечу Фелис, до сих пор не верящую, что всё закончилось, помог устроить Кэрис сзади, и повёл машину к дому, крепко пожав на прощание руку Дэниелу.
ПРАПОРЩИК ОНЦИЛЛА
В такие минуты Дамир жалел, что он не штурмовик. Тем-то легко: укрепил свой цзинь, произнес заклинание – и усталости как не бывало. А он – прись по тайге на лыжах, подбадривая себя исключительно осознанием важности задания.
Впрочем, теперь, когда немцы всерьез решили на нас напасть, штурмовикам не позавидуешь.
Окрестностей завода он достиг позже, чем следовало: солнце успело зайти. Полгода назад небо подсвечивалось бы ректификационными огнями, но теперь завод был законсервирован и над ним царила тьма. Ефрейтор скользнул на голую землю и снял лыжи. Поразмыслив, снял и ватник, оставшись в одной гимнастерке. Из заплечного мешка вынул шлем-резонатор, натянул на башку. Сначала перед глазами заплясали зеленые круги, затем стало как раньше. Ватник Дамир сунул в мешок – на освободившееся от шлема место. Лыжи закрепил между лямок, перехватил поудобнее винтовку и, стараясь зря не ускоряться, побежал в направлении морга.
Морг. Дамир сразу нацелил шлем прямо на него, но на таком расстоянии было ничего не разглядеть. А ведь где-то там — Ася. Лежит на секционном столе, такая же, какой он ее последний раз видел полгода назад – маленькая, хрупкая, не поймешь, в чем жизнь держалась. Уши застыли в состоянии трансформации – кошачьи, покрытые серой шерстью. Все остальное — человеческое; если б не эти уши, то и не скажешь, что некомата. Улыбка вымученная, но с хитринкой; глаза смотрят растерянно. Под правой грудью – едва заметная красная ямка, след пулевого ранения. Правая рука поднята над грудью, пальцы полусогнуты, словно держат что-то невидимое: из них выскользнула ладонь Дамира, когда жизнедеятельность прапорщика Онциллы прекратилась.
Семь месяцев назад.
Рядовой Ханипов сидел на кушетке в небольшой комнате где-то в недрах психиатрической лечебницы. Никто не входил и не выходил из комнаты уже более получаса, рядовой был один. Сегодня его разбудил дневальный за полчаса до подъема, передал приказ: получить из каптерки сданную в начале службы гражданскую одежду, облачиться в нее и проследовать в ждущую у казармы полуторку. С тех пор прошло почти шесть часов, однако Ханипов до сих пор не имел понятия, зачем его выдернули. Сначала больше часа трясся в полуторке, ехавшей глухими проселочными дорогами, постепенно описывая дугу вокруг города. Потом машина прибыла к воротам психушки – Ханипов подумал, что через центр города доехали бы минут за сорок. Ему уже приходилось участвовать в освидетельствовании бесноватых – занятие нудное и малоприятное, но вполне выносимое, — так что рядовой не слишком удивился. Потянулась вереница проходных, кабинетов и приемных. Везде ему задавали самые общие вопросы – имя, дата рождения, подданство и тому подобное и, записав сведения, говорили, куда идти дальше. Между делом велели дать расписку о неразглашении любых сведений, которые Ханипову сообщат. Это настораживало.
Перед каждым кабинетом приходилось подолгу ждать.
В военное ли время, в мирное, основное занятие солдата – ожидание. Ханипов полагал, что пресловутое отупение, которое, говорят, происходит с каждым за четыре года службы, и которое он уже чувствовал в себе, пусть и служил всего четвертый месяц… так вот, он полагал, что происходит это отупение именно из-за необходимости все время чего-то ждать. Служба эмпата – и вовсе квинтэссенция этого дурацкого занятия. Сидишь ты в огромной камере-резонаторе и ждешь, что перед глазами появятся зеленые точки. Обычно так проходят все десять часов вахты и ничего не случается. А если зеленые метки все же появились, значит, где-то в округе упыри шалят или еще какая нечисть, изволь рассчитать их местоположение и передать штурмовикам. Те по указанному месту выедут, нечисть повяжут, в психушку сдадут и медали за это получат, а ты сиди, дальше пространство сканируй. Нет, Ханипов понимал, что жаловаться ему, в общем, не на что. Служба эмпата – одна из самых легких, и повезло, что у него обнаружили «предрасположенность к восприятию чужих эмоциональных всплесков», встречающуюся у одного из тысячи. С другой стороны, если б не это, служить почти наверняка пошел бы не он, а старший брат. Тратить четыре года молодости на прослушивание эмоционального поля «во благо родины» было тоскливо. Демобилизация неизбежна, но она неимоверно далеко, особенно по сравнению с тем небольшим, но уже кажущимся вечностью сроком, который он успел отслужить.
Дверь заскрежетала и отворилась. Вошла девушка в брезентовом плащике с множеством карманов и застежек, худенькая, с оливково-зелеными глазами и растрепанными черными волосами.
— Привет. Тебя же Дамир зовут? – спросила она низким хрипловатым голоском, — не таким как у роковых женщин, а скорее мальчишеским. Женщины с таким голосом часто озвучивают персонажей мужского пола в мультфильмах.
— Да. Привет.
Ханипов удивился, что собеседнице известно его имя. В конце концов, он солдат, а солдат в нашей армии помнят только по фамилиям. Интересно кто она такая…
— Ася? – с удивлением спросил он, — Ася Онцилла?
— Хм, — на лице у девушки отразилось усиленное размышление, — знаешь, ты это так сказал, что я аж испугалась – вдруг я неожиданно кинозвездой стала или еще чего-нибудь этакое.
— О, прошу прощения, господин прапорщик…
Ася скорчила страшную рожу, но заговорила о другом:
— Слушай, может, хоть ты знаешь, зачем нас сюда приволокли?
До этого он видел ее пару раз на торжественных мероприятиях. Младший прапорщик Ася Онцилла числилась в роте штурмовиков, однако другие бойцы из этой роты сами видели Асю только на построениях и нескольких общих операциях. Жила она не в казарме, а в общежитии с офицерскими женами. Петро Никаноров, знакомый штурмовик, который все это рассказывал, относился к сослуживице со скептическим пренебрежением. Мол, на дело он с ней не ходил и надеется, что не придется: несерьезная она. И вообще, что она штурмовик – это еще бабушка надвое сказала: Онцилла даже цзинь свой ни разу не показывала. Может, ее держат исключительно ради пропаганды, а на самом деле девчонка ни на что не способна.
Впрочем, пропаганда выходила странная – существование Аси не скрывалось, но все же его старались не афишировать.
А не узнал ее Дамир потому, что на построениях она всегда была далеко, и прежде всего бросался в глаза маленький рост: рядом с дюжими штурмовиками Ася казалась ребенком. Сегодня, встретив ее в гражданской обстановке, он почему-то на рост вообще не обратил внимание. А сейчас убедился: он и сам невысокий, но девушка едва доставала ему до подбородка.
Для Аси попадание сюда было такой же загадкой, как и для Дамира. С утра позвонил врач и велел ехать в дурку. А ведь она добропорядочно отметилась на позапрошлой неделе.
— Ты часто здесь бываешь?
— Ну, я ж тут на учете состою. Раз в месяц приходится проверяться. Тяжела жизнь простого психа. Так что береги мозги и не едь крышечно. А то будешь как я.
Видимо, в глазах у Дамира был немой вопрос, потому что Ася вдруг встрепенулась.
— Так, ни о чем не волнуйся, сейчас все покажу.
Она встала с кушетки, развела руки в стороны и плавно двинулась к середине комнаты, прикрыв глаза и закусив губу от напряжения. В какой-то момент Дамир вдруг осознал: на том месте, где только что была Ася, ее больше нет. Как будто не было никогда. Что за…
Дамир встряхнулся. Ася снова была на месте. И снова ее нет. Снова есть. Снова нет. Момент исчезновения отследить было невозможно: просто, в одно мгновение Ася была в комнате, а в следующее отсутствовала.
Дамир догадался посмотреть на пол. В те моменты, когда Асиных сапог не было, на их месте стояла серая кошка – маленькая, тощая, скорее, даже котенок. Рядовой уставился на котенка, а тот, заметив это, теперь и не думал возвращать вместо себя девушку. Запрыгнул на стол, прошелся по нему, лег у окна, перекатился с боку на бок в солнечном свете.
В следующее мгновение за столом сидела Ася.
Вспомнилось что-то из уроков физики на пятом году медресе, скрипучей, навевающей сон диктовкой Альяс-хакима: «Хотя оборотничество или, по-научному, малеболгия официально психическим заболеванием считается, но это только потому, что оборотней удобно в психбольницах лечить. Нам же следует воспринимать малеболгию с точки зрения современной физики. Например, хулицзинь — это не человек, умеющий превращаться в лиса. Тем более, не лис, умеющий превращаться в человека. И даже не полулис-получеловек. Он одновременно и человек, и лис, и свойства обеих этих сущностей может проявлять. В том числе, одновременно. А вот какие именно — это от ситуации зависит».
— Ты некомата…
— Хроническая, да, — Ася усердно закивала.
— Слушай, а одежда…
— Что, думал, меня голой увидишь, развращенец? – произнесено было столь дежурным тоном, что Дамир понял: эта реплика у Аси давно заготовлена, — не волнуйся, там смотреть все равно не на что. А плащец вместе телом в астрал улетает.
Дамира осенило:
— Слушай, а ведь это, наверно, секретно, что ты такая.
— Совершенно секретно, да, – Ася снова усердно закивала.
— И что теперь? Ну то есть, ты же мне показала…
— Сказали, тебе можно. Ты записулю о неразглашении подмахнул?
— Да.
— Ну вот и отлично. Слушай, ты это, извини, что ли. Я не хотела.
— Эээ, ты о чем? – Дамир недоуменно уставился на Асю. Взгляд у той был обеспокоенный.
— Ну, как я себя тебе показала, сидишь, словно в воду опущенный.
— А? – Дамир не знал, что ответить, — ну, я всегда такой.
— Ты веселый был.
Снова заскрежетала дверь. Вошедший был возраста среднего, роста чуть выше среднего, обладал высоким лбом, переходящим в лысину, голубыми глазами и удивительно правильными чертами лица; особенно бросался в глаза совершенно прямой нос без тени горбинки или клювоподобности.
— Здравствуйте, — негромко сказал он, — полагаю, вы – прапорщик Онцилла?
— Онцилла, да.
— А вы — рядовой Ханипов?
— Так точно.
— Отлично. Меня зовут Иван Анатольевич. С настоящего момента переходите в мое распоряжение – вот предписание.
Он показал бумажку со всеми печатями. Скользнув по ней взглядом, Дамир узнал, что фамилия Ивана Анатольевича – Серебряков, а звание – майор. Он попытался вспомнить, как надо рапортоваться в данном случае, но, похоже, устав тут был бессилен.
Видимо, размышления отразились на его лице, потому что Серебряков махнул рукой.
— Без чинов. Давайте к делу. Нам предстоит командировка. Прикрепляетесь ко мне, и мы улетаем – нужно решить вопрос, далеко отсюда. Командировка может занять до нескольких недель.
— В чем суть? – спросила Ася.
— Отвечу сперва на другой вопрос – почему именно вы. Дамир – потому, что служит всего четыре месяца и еще малоизвестен, а ты – потому что единственный штурмовик, у которого нет цзиня. Командировка предполагает секретность. Поэтому пришлось встречу в психушке устроить. Там, куда мы направляемся, никто не должен знать, кто мы. А цзинь скрыть невозможно.
Ханипов вдруг подумал, что у комнаты, должно быть, толстые стены, глушащие звук.
— И куда мы направляемся? – спросила Ася. Дамир осознал, что она серьезна – рож не корчит и странными словечками не балуется.
— В город Князепетровск, что на Урале, на теплородообогатительный завод.
Это слегка ломало масштаб момента. Дамир успел нафантазировать чуть ли не шпионское задание, но ехать предстояло в мирное захолустье.
— На заводе происходят странные вещи. Рабочих находят мертвыми, со следами, характерными для нападения демонов или бесноватых. Сами знаете, от Князепетровска до ближайшей злопазухи– тысячи верст. Видимо, некоего демона не пойми как туда занесло. А опыта борьбы с ними у тамошних эсбешников, сами понимаете, нет. Так что разбираться придется нам.
Теперь.
До морга оставалось совсем немного. Там по-прежнему было все спокойно. Уже удавалось различить метки отдельных людей в помещении и рядом. Дамиру эти метки совсем не нравились. Они напоминали метки бесноватых – и вместе с тем эти люди находились в здравом уме и твердой памяти. Двое шли по улице, невдалеке от стены морга, еще один находились внутри здания. Очень повезло, что среди них нет ни одного эмпата – иначе Дамира бы уже обнаружили.
Кто же они такие? Неужто немцы ухитрились забросить диверсантов в столь глубокий тыл? После мессершмиттов в небе над Уралом – вполне возможно. Но зачем?
Шесть месяцев назад.
Дамир выглянул из кузова рентгеномобиля. Снаружи оставался единственный щуплый мужичок.
— Проходите.
Мужичок поднялся в кузов.
— Фамилия?
— Кляшев.
Ханипов без труда нашел эту фамилию: в списке сотрудников третьей энергоцентрали неотмеченных было всего четверо.
— Последний на сегодня?
— Вроде бы да, — пожал плечами рабочий.
— А где Наумов, Богданов и Селиванов?
— Наумов болеет. Богданов с Селивановым «на фиг надо» сказали.
Так, этих троих берем на заметку.
— Пусть в любой день до конца недели приходят. Несознательный у вас народ: вчера вторая энергоцентраль проходила, так там все на месте были. Вы же энергетики, со сверхтеплой водой работаете, риск туберкулеза втрое повышается.
— Мне это зачем говорить? Я-то здесь.
— Тоже верно. Раздевайтесь по пояс, становитесь вон туда, — Дамир указал на рентген-установку, а сам пошел к пульту управления. Пульт находился в экранированной каморке метр на метр величиной. Одновременно в нее был встроен мощный эмпатоскоп. Флюорография – славное достижение современной науки, а главное — идеальное прикрытие для прослушивания чужих мозгов.
— Не дышите! – скомандовал Дамир и включил установку.
Что у Кляшева с легкими – будет ясно завтра, но уже теперь Дамир мог сказать, что в плане малеболгии тот совершенно нормален – не оборотень и не бесноватый.
— За результатом обращайтесь послезавтра на проходную.
Отпустив Кляшева, Ханипов вздохнул с облегчением: на сегодня прием окончен. Каждый раз, принимая очередного сотрудника, Ханипов боялся, что это именно тот, кого они ищут, и что он разгадал их замысел. Потому Дамир всегда торопился спрятаться в экранированной каморке – это давало ощущение безопасности. За месяц через кузов рентгеномобиля прошли три четверти сотрудников завода— руководство, рабочие, технологи, обслуживающий персонал, — но пока ничего подозрительного обнаружено не было. У Ханипова потихоньку рождалась надежда, что не найдется вовсе никого подозрительного. В то же время он понимал: страх страхом, но упыря надо как-то отыскать и обследование – самый легкий и перспективный вариант.
Дамир занес Наумова, Богданова и Селиванова в список отказников. Такими они с Асей занимались по выходным. Выяснив их адрес, подъезжали и обследовали индивидуально: Дамир сканировал ментальное поле, Ася кошкой лезла на подоконник и смотрела что к чему. Кстати о кошках. Дамир выглянул наружу. Никого из рабочих уже не осталось на пустыре за корпусом заводоуправления, где был запаркован рентгеномобиль. Но Ася была тут: семенила вдоль теплотрассы, покачивая хвостом. У Дамира потеплело на душе, он поманил ее в машину. Кошка повернулась и подошла к трапу. Дамир взял ее на руки и занес внутрь.
— Ну нельзя так делать! – поприветствовала его Ася. Она приняла человеческое обличье, едва Дамир затворил дверь, — всю конспирацию ломаешь.
— Ты о чем?
— Нельзя меня подзывать. Представь, как со стороны выглядит: кошенция в двадцати метрах от тебя гуляет, ты ей делаешь раз-раз ручкой, и она вдруг идет к тебе, ни капли не боясь. Это ненормально: кошенция дикая, ты с ней на брудершафт не пил, чтоб в доверительных отношениях состоять. Подозрения может вызвать.
— Извини, — Дамир подумал, что идти в вагончик кошенцию никто не заставлял, но решил оставить мнение при себе. Он налил чая из термоса и передал Онцилле.
В своем мешковатом одеянии – с тонкими ручонками, выглядывающими из широких рукавов, спрятанная среди складок войлока — Ася казалась еще меньше, чем была на самом деле. Она взяла чашку в обе ладони и сделала большой глоток.
— Проехали. Просто, не делай так больше. Как день прошел?
— Плюс трое в список. У тебя?
— Ничего интересного. Скучная у меня жизнь.
Ханипов полагал, что жизнь у Аси поинтересней его собственной. Он был прикреплен к рентгеномобилю, а девушка гуляла сама по себе. В этом заключался ее метод расследования: лазить по закоулкам Завода, высматривая подозрительное. В чем заключался метод Серебрякова, Дамир толком не знал. Командир то встречался с заводским начальством, то пропадал незнамо где, а то и вовсе валялся весь день на диване, размышляя о своем.
Полчаса ушло на составление протокола. Дамиру было достаточно перечислить отказников, Асе требовалось подробно описать свои похождения. С формулированием впечатлений у нее было туго, так что протокол писал Дамир, стараясь выделить в рассказе Аси наиболее значимые моменты.
Когда с писаниной было покончено, настало время поговорить о приятном.
— Ну что, в киношку когда пойдем?
— Я звонил в горкино, сеансы в субботу в двенадцать и в воскресенье в двадцать один.
— Хочу в субботу, хочу в субботу, хочу в субботу!
— Нам в субботу девять человек проверить надо.
— Пфф! – Ася возмущенно шикнула.
И как в ней это уживается? То просвещает относительно конспирации, то ставит кино впереди дела. То есть, кошку подзывать нельзя, а тут нормально, что господин фельдшер в кино пойдет с дамочкой, которую до этого в городе никто не видел.
И все же он ей восхищался. Из обрывков фраз, манеры поведения, отношения к вещам Дамир догадывался, что детство у Аси было не слишком радостным. Сначала – жизнь у матери-оборотня, настоящего оборотня с четвертой стадией малеболгии, когда уши и хвост остаются даже в человеческом обличии, а убийство людей делается подобным очередному уколу для морфиниста. Потом – карательная операция и тетя Лена – женщина-штурмовик, подобравшая Асю и отстоявшая ее от психушки. Дамир подозревал, что именно она продавила идею: попытаться сделать из порождения злопазухи борца с нечистью. Сила оборотня – природная, она не нуждается в таком грубом механизме, как цзинь. Конечно, Ася не умеет творить заклинания, зато обладает высокой скрытностью и может использовать в бою способность перекидываться за две микросекунды. Большую часть Асиной жизни составляли тренировки по управлению своей силой.
Порой Ханипов думал, что жизнерадостный нрав боевой подруги – напускное; средство расположить к себе людей, показаться безобидной и несерьезной. Не может человек с тяжелой биографией так легко относиться к жизни. Но чем больше он общался с девушкой-штурмовиком, тем сильней ему казалось, что она искренна в каждом своем словечке. Порой, уровень счастья мало зависит от объективного благополучия — это он понял по тому, какую дикую эйфорию вызывали у него простые и скудные радости, изредка перепадавшие в армейской жизни.
Раздался условный стук – смутно знакомая Дамиру мелодия, которую всякий раз выбивал кулаком по двери Иван Анатольевич. Дамир впустил начальство в вагончик. Начальство флегматично оглядело обстановку и стало наливать себе чай. Ася при открытии двери перекинулась, вместе с человеческим телом утащив в неведомые миры свою кружку. Вернулась, когда Серебряков прикрыл дверь. Дамиру показалось, что чаю в кружке теперь вдвое меньше.
— Сейчас придет человек, — произнес Серебряков, — вы будете здесь; выслушайте, что он скажет. Ася, перекинешься, но не прячься.
Вскоре в дверь постучали. Ася немедленно закошатилась, а Дамир пошел открывать. На пороге стоял высокий мордатый мужик лет тридцати. Дамир припомнил, что это старший технолог главного кислопровода, некто Новиков, с ударением на последний слог. При виде Ханипова лицо технолога поскучнело.
— Мой подчиненный, — кивнул на Дамира Серебряков, — должен слышать то же, что и я. Сами понимаете, важную информацию следует дублировать.
Дамиру показалось, что Новиков готов послать Ивана Анатольевича куда подальше и покинуть рентгеномобиль. Однако технолог справился с собой и кивнул.
— Какую уж важную. Так, поболтать зашел.
Он устроился на кушетке. Рядом сел Дамир, Ася запрыгнула ему на колени.
— Знаете, я, когда только приехал, все бился над внедрением новых методов. Впрочем, вам это неинтересно, — Новиков сделал паузу, будто ждал, что Серебряков скажет «нет, что вы, нам очень интересно», — важно одно: моим инициативам не давали хода. Вместе с тем, я вижу, что на заводе имеются определенные потоки. Сил, средств, материалов. И далеко не всегда очевидно, на что они направлены…
Потянулся долгий и нудный рассказ о том, что и как покупалось заводоуправлением, какие именно нерегламентные работы проводились и почему они вызывают у Новикова подозрения. Ханипов старательно запоминал все эти детали. Серебряков слушал как ни в чем не бывало, периодически задавая уточняющие вопросы. Дамир поймал себя на том, что, сам того не замечая, поглаживает перекатывающуюся у него на коленях Асю, а та самым натуральным образом мурлыкает.
Наконец, Новиков закончил излагать и откланялся.
— Спасибо, вы нам очень помогли, — серьезно сказал Серебряков, закрывая за ним дверь.
На месте, где сидел технолог, материализовалась Ася, почему-то красная как рак.
— Его измышления куда интереснее, чем могут показаться, — задумчиво произнес Иван Анатольевич, — как думаете, что делает заводоуправление?
Дамир уже немного привык, что командир использует разговоры с ними для упорядочения собственной мысли.
— Простейший вариант – просто приворовывает выделяемые средства. Еще один простой вариант: слова Новикова – пустые фантазии.
— Что ж, эти варианты отбрасывать нельзя, — Серебряков слегка улыбнулся, — а все-таки, что они могут делать?
— Раз купили бур, может, они решили рыть свою скважину.
— Весьма интересный вариант. Рядовой Ханипов, вы помните, как образуется злопазуха?
— Ну, вроде бы в горном массиве в магме реакция какая-то идет…
— Примерно так. Считается, что злопазуха зарождается из-за длительного пребывания омертвевшей органики в недрах земли – при высоком давлении и температуре, возможно, при контакте с магмой. Там происходят весьма своеобразные процессы – кое-кто их даже называет «теплорганической жизнью». Когда теплорганика выходит на свет и вступает в контакт с обычной органикой – тогда и возникают бесноватые, демоны и оборотни – он кивнул на Асю, которая после ухода технолога не проронила ни звука, — и чем древнее горная порода, тем эффект страшнее и масштабнее.
— Но ведь Урал – древние горы, — подала голос Ася, — намного древнее, чем Карпаты или Мазендаран.
— Вот-вот, это и пугает. Между тем, любая злопазуха – колоссальный источник теплорода. Тот, кто сможет ею управлять, получит сверхприбыли, о которых любой энергетический трест может только мечтать.
Дамир понимал, к чему клонит майор. Заводоуправление с самого начала расследования заняло подозрительно вялую позицию: не препятствовало, но и помощи особой не оказывало. Делало вид, будто убийства – не их проблема. Эта позиция сохранилась даже когда через неделю после прибытия сыщиков погиб заведующий вторым маслоблоком. Предположение Серебрякова давало им правдоподобный мотив так поступать. Выходит, эти ребята тайно, в обход ограничений пробурили скважину прямо с территории завода и пытаются наладить получение энергии непосредственно из уральской злопазухи. Точнее, еще не пробурили – просто подобрались вплотную и часть теплорганики проникла наверх. Когда добурятся – бабахнет на сотни верст вокруг.
— Иван Анатольевич! Да они же самоубийцы.
— Почему сразу самоубийцы? Может, надеются обуздать стихию. И не распаляйся так – мы пока гипотетическую возможность обсуждаем.
— Но если она реальной окажется – что нам делать?
— Придать дело огласке, добиться консервации завода. Скважину залить бетоном. Но это – в перспективе. А сейчас…
Над заводом разнесся тяжелый вой сирены. Гудок, извещающий об окончании рабочего дня, должен был прозвучать только через час и быть кратким, а этот никак не замирал.
— Что-то произошло, — сказала Ася.
Дамир подумал, что происшествие наверняка имеет отношение к злопазухе.
Теперь.
Дамир устроился на краю поляны, ожидая, когда оба часовых зайдут за угол и можно будет перебежать к зданию морга. Как ни странно, именно сейчас, в этот напряженный момент им вдруг овладело полное спокойствие. То, что произойдет, когда он решится – будет иметь смысл только тогда. Теперь имело смысл только прошлое и настоящее.
Есть! Оба часовых почти одновременно зашли каждый за свой угол. Дамир выскочил из-за деревьев и побежал к пожарной лестнице. Здесь было совсем холодно – градусов пятнадцать – и снег почти не скрипел под ногами. Часовые ничего не слышали – Дамир видел это по их ментальному полю.
Шесть месяцев назад.
Кляшев бросил углекислую гранату – и огненный ореол вокруг демона на глазах сжался. Демону ведь тоже нужно дышать. Без кислорода он мало на что способен.
— Кляшев! – заорал Дамир, — уходи с отсека.
Рабочий стоял насмерть. Демон неловко шмыгал из стороны в сторону, пытаясь разобраться, что ему делать без воздуха.
Позади разгоралось спасительное синее пламя цзиня. Дамир чувствовал его несмотря на то, что шлем был направлен вперед, на демона.
— Кляшев! Уходи, дурень! Штурмовики тут!
Рабочий наконец обернулся – и, увидев штурмовиков, побежал мимо них без оглядки. Правильно, пусть разбираются те, кому положено. Дамир отходил пятясь, неторопливо, не выпуская демона из поля зрения.
Штурмовик вышел вперед. Наскоро оценил обстановку. Поднял правую руку и выстрелил в сторону молнией цзиня. Молния угодила в стенку резервуара и проделала в ней дырку. Повеяло морозом – из проделанного отверстия полилась охлажденная до минус сорока градусов сверхтеплая вода. Тут уж и Дамир, развернувшись, драпанул со всех сил.
Выпрыгнул из отсека, в толпу рабочих, оглянулся. Штурмовик вышел степенно, но тут же захлопнул люк и до упора закрутил вентиль.
Сделано было умно: демон гибнет от холода при плюс семидесяти градусах, а уж при минус сорока ему точно край. Дамир направил шлем на зараженный отсек – и понял, что он стал совершенно безвреден.
Дамир снял шлем. Свежий воздух приятно холодил вспотевшее лицо. Штурмовик тоже снял шлем.
— Никаноров! – Дамир обрадованно выматерился, — До чего рад видеть!
Они обнялись. Дамир вспомнил о важном:
— Где майор Серебряков, не знаешь?
— Погиб Серебряков. Арматурой задавило.
Как обухом по башке ударило. Ханипов присел. Иван Анатольевич остался для Дамира человеком-загадкой, но от вести о его смерти сделалось по-настоящему больно.
— Это что ж получается…
А ничего не получается. План дальнейших действий рушился, стоило выдернуть из него командира. У Серебрякова, очевидно, сложилась в голове некая картина происходящего, в соответствии с которой он и принимал решения. У Дамира такой картины не было, да и всех подробностей Иван Анатольевич ему не сообщал.
Дамир побрел, не особо соображая, куда идет. Это не имело значения: зараженный цех законсервирован, а вырвавшиеся наружу порождения злопазухи уже обезврежены – тот демон был последним. Оставалось еще двое или трое бесноватых, но те не решатся нападать в толпе.
Дамир думал о деле – это помогало отвлечься от потрясения. Иван Анатольевич хотел придать всю эту историю огласке, добиться законсервирования завода. Но что теперь смогут сделать они – рядовой эмпат и состоящая на учете в психбольнице штурмовичка? Дамир вдруг осознал, что его сказочная командировка закончилась. Не будет больше рентгеномобиля, не будет походов в горкино, а будут казарма, плац и десятичасовые вахты. И с Асей он не сможет видеться так часто и запросто.
Надо найти Асю, понял Дамир. Когда началась заварушка, несчастный майор велел ей обернуться кошкой и попытаться проникнуть в закрытую часть заводоуправления – авось, удастся, пока все заняты демонами и бесноватыми. Где же она теперь, надо ей все рассказать.
Дамир побежал к заводоуправлению, на ходу застегивая шлем. Он еще ни разу не смотрел в Асино ментальное поле, но почему-то был уверен, что сразу ее узнает. Так и вышло. Штурмовичка шла по переходу, соединявшему заводоуправление с железнодорожным ангаром, где обогащенное теплородом топливо заливали в цистерны. Недолго думая, Дамир сразу побежал в этот ангар.
Когда он зашел внутрь, Ася уже шлепала по галерее, проложенной над железнодорожными путями. Дамир помахал ей рукой и начал взбираться по лестнице.
Ментальное поле девушки было слегка напряжено – она имела нечто важное в мыслях, собиралась сделать что-то, имевшее для нее большое значение. Вместе с тем Ася была спокойна и даже весела.
Дамиру вдруг подумалось, что он поступает некрасиво, глядя на нее через шлем. Он свернул его набок, и штурмовичка выпала из фокуса.
Фокус переместился на противоположную стену ангара, туда, где быть не могло никакого ментального возмущения. И тем не менее перед глазами у Дамира тут же возникла насыщенная зеленая клякса.
«Бесноватый!»
Ханипов замер. Бесноватый попал в фокус случайно и теперь мог выпасть оттуда при любом неосторожном движении, даже при повороте головы. Где же он находится?
Бесноватый попался необычный. Чаще всего они перемещаются бесцельно, стремясь убить все, что встречается у них на пути, но этот, похоже, имел четкий план действий. А еще у него, кажется, было оружие. Огнестрельное. И он собрался его применить.
— Ложись! – проорал Дамир что было мочи.
Крик утонул в грохоте выстрела. Ася дернулась и выпала из поля зрения.
Дамир в два прыжка взобрался на галерею и лег ничком, уткнувшись носом в пол. Не поднимая головы, как-то ухитрился выхватить револьвер, снять с предохранителя и, подняв правую руку, сделать несколько выстрелов в направлении ментальной активности. Впрочем, активность спускалась по лестнице, убегала. Дамир позволил себе оглянуться на штурмовичку.
Ася лежала навзничь, удивленно глядя мимо Ханипова и беспокойно хрипя; с губ стекала кровь, по правому боку разливалось вишневое пятно. Уши застряли в кошачьем состоянии, в остальном она выглядела как обычный человек. Дамир подбежал к ней и сел рядом на колени.
Бисмилла, что делать-то надо, когда легкое пробито?
Ася судорожно хваталась за пальцы Дамира. Он в который раз поразился тому, какая она на самом деле маленькая и худенькая, травинкой перешибешь, не то что крупнокалиберным.
— Не кашляй, тебе нельзя. Вроде бы. И не перекидывайся. Тоже нельзя.
Ася замолчала, сжав губы. Теперь вместо крови изо рта, у нее потекли слезы из глаз. Хрип стал тише, а затем сменился мурлыканьем. Дамир знал, что Ася теоретически может мурлыкать даже в человеческом обличье, но ни разу прежде этого не слышал.
К ним уже бежали.
Теперь.
Дамир поднялся на крышу и через разбитое кем-то до него слуховое окно спустился на загаженный голубями чердак. Теперь надо было вспомнить, что где. Здание разделялось на несколько отсеков, сменявших друг друга, если двигаться вдоль фасада: административная зона, раздевалки с душевыми, предсекционая, секционная, трупохранилище. Хладогенератор располагался на третьем этаже, над трупохранилищем и под чердаком. Передатчик должен быть недалеко от тела Аси, а она лежит в отдельной каморке рядом с хладогенератором, предназначенной для полной заморозки тел. Но этот отсек герметичен, с чердака туда не спустишься.
Нужно было идти через административную зону. Когда заметят следы на снегу – поднимут тревогу. Дамир еще раз посмотрел ментальное поле. Караульные сейчас были на стороне, противоположной пожарной лестнице, и о чем-то разговаривали. Похоже, их сюда отправили исключительно для порядка, а нападения не опасались. Еще один сидел в ординаторской, в административной зоне. Один был слегка раздражен – видимо из-за того, что приходится просиживать штаны на отшибе.
Дамир в любой момент мог выломать люк и спуститься в административную часть – заперто было на хлипкий замок. Но сидящий в ординаторской это мигом услышит – и фактор внезапности будет утерян. Единственное, что приходило в голову – дождаться, пока часовые заметят следы и вызовут командира из кабинета, тогда быстро спуститься, пока его нет, пройти в хладогенераторную, дать сигнал бедствия и забаррикадироваться. Идея была не из лучших, прямо сказать – отвратная была идея, но ничего другого Дамир придумать на мог. Он сел рядом с люком, готовый в любой момент броситься вниз.
У него появилось время, чтобы поразмыслить над происходящим. Ради чего немцам устраивать экспедицию в глубокий тыл будущего противника? Ханипова прошиб пот. Злопазуха! Ее ведь даже бетоном заливать не стали, просто закрыли цеха и огородили завод колючей проволокой. Часть ограды располагалась прямо за моргом, но в темноте ее было не разглядеть. В любом случае перекусить заграждение не составляло труда. Диверсанты могли легко проникнуть на завод. И – что?
Как вскрыть древнюю злопазуху Дамир представлял смутно. Наверно, надо запустить бур и углубить скважину еще метров на двадцать. Или просто подорвать дно скважины взрывчаткой. И тогда – край. Весь средний Урал накроет потоком нечисти, миллионы людей погибнут. Встанут десятки заводов, производящих танки, самолеты, топливо. Диверсия выходила просто чудовищная.
Надо успокоиться. Не накручивай себя. Что там со скважиной – это, как сказал бы Никаноров, еще бабушка надвое сказала. Делай то, что должно делать теперь, а что там дальше – видно будет.
Шесть месяцев назад.
Было до жути неправильно – живую лечить в морге. Но что поделаешь – медпункт разгромлен демонами и бесноватыми, а до больницы ее бы не донесли. В промзоне с ее вонючим дымом не было смысла устраивать лечебницу для живых, а вот патологоанатомическое отделение разместили именно там.
Над Асей колдовала хмурая патологоанатом, на которую вдруг свалилась необходимость лечить живого человека. Ася не могла произнести ни слова, только хрипло мурлыкала. Вцепилась судорожно в ладонь Дамира и ни за что не отпускала.
Ханипов смотрел на боевую подругу не отводя глаз. Внутри у него что-то провернулось, да так и замерло, не давая ни дышать, ни говорить. Билась о стенки черепа ошалевшая мысль «ведь я в нее втрескался, ведь я в нее втрескался». Почему он не понял раньше? Все вышло просто и глупо — тогда эта идея показалась бы слишком простой и оттого неправильной, неуместной.
Бегло осмотрев Асю, врач вынесла вердикт:
— Кровотечение легочное. Если не применить цзинь – отпущаеши через час-другой.
Дамир оглянулся на Никанорова.
— Я не врач, — раздумчиво произнес тот, — меня не учили операцию делать. Только кровь откачать могу.
— Так откачивай! – крикнула патологоанатом.
Никаноров дернул головой. Протянул руку и от нее побежали к Асиной ране синие искры.
— Слушай, – сказала вдруг доктор хищно, — а заморозить ты ее можешь?
— Заморозить могу. – Никаноров обернулся к Асе и пояснил, — то есть так, чтоб без кристалликов льда. После разморозки снова оживешь, такая же как прежде. Пока будешь заморожена — хороший врач приедет, сделает операцию с применением цзиня.
— Там правда очередь лет на десять, — заметила врач, — но это не страшно. Пока заморожена — стареть не будешь.
Ася кивнула одними веками.
— Начинаем прямо сейчас, — деловито сказала врач, — волоките ее на ледник. Контролировать процесс буду я. Ты, штурмовик, — поверх моих слов даже не придумывай что-то сделать. Эмпат – сиди рядом пока, морально поддерживай.
Врач начала колдовать над хладогенератором.
— Только помните – как мы ее заморозим, нужна будет полная неподвижность до самой операции. Даже на сантиметр не сдвигать. Поэтому лежать она будет прямо тут.
— Но ведь… — начал Дамир.
— Никаких но. Или так, или конец.
Дамир глянул на Асю. Та вроде бы не протестовала.
— Сейчас одежду резать буду, — предупредила врач, примериваясь ножницами к Асиной куртке.
— Хорошо, я выйду, — Дамир повернулся к Асе, — все будет хорошо…
Ручонка некоматы судорожно сжалась вокруг его пальцев. Глаза бегали панически от Дамира к двери.
— Хорошо… — сказал он, — я останусь.
Патологоанатом пожала плечами и начала резать куртку.
В комнате становилось все холоднее, мурлыканье Аси делалось все тише. Рука ее была холоднее льда. Онцилла судорожно сжала ладонь Дамира и потянула ее вперед, вдоль своего тела. Ханипов не мог понять, что она делает. Ася волокла его ладонь поперек торчащих ключиц, по ребрам, к правой груди. Груди у нее были хоть и маленькие сообразно телосложению, но вполне выраженные с крупными темными сосками. Под правой краснела рана, казавшаяся мелкой незначительной царапиной: лишнюю кровь откачал Никаноров с помощью цзиня. Дамир посмотрел в лицо некоматы. Она улыбалась – вымученной, но хитрой улыбкой. Тонкие губы сложились в нее, не обнажив зубов. Глаза тоже улыбались, но с каждой секундой делались безжизненней и неподвижнее. Мурлыканье прекратилось, и рука девочки застыла.
Надо было высвободить свою, а то примерзнет. Если бы он ее поцеловал, примерз бы губами. Так и осталась Ася лежать тут – живая среди мертвых, с открытыми глазами, неестественно согнутой правой рукой, пальцы которой сжимали воздух на месте выскользнувшей ладошки Дамира.
Теперь.
Последние полгода время тянулось медленно и ничего не происходило. Ханипов вернулся в полк; служба шла своим чередом. Ему даже налепили присланную по разнарядке юбилейную медаль, как наиболее отличившемуся среди полковых эмпатов. Об Асе не приходило никаких новостей – она лежала, морг стоял, завод простаивал. Дамир свел знакомство с той самой тетей Леной, то есть, с полковником Еленой Парубковой, — а полковник-штурмовик будет поважнее иных генералов. Их встреча, слишком доброжелательная для допроса, но слишком напряженная для дружеской беседы, кончилась тем, что полковник поблагодарила эмпата за информацию и пообещала приложить все усилия, дабы ускорить операцию для Аси, а Дамира держать в курсе дела.
Международная обстановка накалялась.
Два дня назад события понеслись сметающей все лавиной. Мир захлестнула чехарда ультиматумов, мобилизаций и особых положений. Офицеры переселились к солдатам в казармы. Медицинские учреждения перешли в режим военных госпиталей. Воспользовавшись ситуацией, Парубкова каким-то непостижимо хитрым образом выбила внеочередную цзинь-операцию для Аси – ее провел все в том же морге знаменитый профессор Семеновский. Теперь Ася медленно размораживалась и в течение нескольких дней должна была прийти в себя. Как раз нынче утром полковник тетя Лена позвонила в дамировскую роту и, вызвав его к телефону, сообщила это известие. И еще одно сказала: законсервированные цеха – стратегический объект и туда сегодня же будет направлен дирижабль с отрядом штурмовиков и эмпатов, а Дамир уже приписан к этому отряду.
Радость Ханипова не поспевала за чередой известий и отодвигала на задний план тревогу, связанную с зыбкостью положения. На середине пути до Князепетровска связь с заводоуправлением неожиданно пропала, а когда до места назначения оставалось каких-то пятьдесят километров, на горизонте показались…
Есть! Человек в ординаторской встал из-за стола и направился в коридор. Дамир поискал шлемом часовых, но те по-прежнему были на противоположной стороне здания. Еще раз приглядевшись к ментальному полю человека в здании, он понял, что тот просто идет по большой нужде. Это было как нельзя кстати. Уборная находилась на первом этаже; треск взломанного люка оттуда почти наверняка не слышен, а даже если и слышен – с толчка мгновенно в бой не пойдешь.
Дождавшись заветного мгновения, Дамир выбил люк одним ударом. Спрыгнул на пол как можно мягче и по-кошачьи побежал в хладогенераторную.
Все двери на его пути легко открывались.
Три часа назад.
Дамир был уверен, что видит свою смерть. Огненный шар пронесся от Мессершмитта, скользнул вверх и глухо ударил в корпус дирижабля. Гондола вздрогнула – но и только.
Дамир не понимал, почему аэростат не обратился в огненный шар. Не понимал, когда командир проорал «Ультразвук!». Не понимал, когда ультразвук включился и метки пилотов Мессера взорвались огнем нестерпимой боли. Оба пилота были веспертилами и теперь лихорадочно перекидывались в летучих мышей и обратно. Бесполезно. Двести децибел и пятьдесят килогерц – не шутки. Оставшийся без управления Мессершмитт свалился в штопор и рухнул на тайгу. Дамир все еще не понимал.
Понял, когда сверху открылся люк и газовщик прокричал нелепым писклявым голосом:
— Восьмая камера пробита! Идем на посадку!
Аллах милостивый, господь всех миров, благослови Америку! На пороге войны САСШ все же открыли поставки гелия ближайшему союзнику.
Сели на заснеженную поляну. Командир дирижабля пересчитал выживших. Итог был неутешительный: из восьми штурмовиков семеро погибли, а Никаноров сломал ногу. До завода можно было добраться на лыжах, да только идти оказалось некому. Едва Дамир это понял, он крикнул:
— Я пойду!
— Ты не штурмовик, ты эмпат, — мягко сказал командир.
— И что? Как будто у нас есть штурмовики.
— И что толку от одного?
— В морге передатчик есть. Наш, армейский, оставили на всякий случай. Даже если заводоуправление занято, за моргом никто не следит, до туда слишком далеко.
В общем, командир согласился. Дал лыжи, а Никаноров пожертвовал винтовку. Раненого штурмовика уже приставили к полезной работе – чинить простреленное радио. Радист показывал контакт, который следовало замкнуть или разомкнуть, а Никаноров применял соответствующее заклинание. Голубые огоньки цзиня выскакивали из его пальцев и ныряли вглубь трансмиттера. В нужной точке они обращали проводник в диэлектрик или наоборот.
Теперь.
Дамир почувствовал, как по щеке стекает слеза. Этого с ним не случалось уже лет семь, с младших классов мактяпа. Раньше даже в минуты сильного горя глаза резало, но слез не было.
Ася лежала на секционном столе, там же, где он ее оставил. Только теперь обе ее руки покоились вдоль тела: Ася уже разморозилась, только в сознание не пришла. А ведь он успел забыть, насколько она красива.
По внезапному наитию Дамир приник к лицу Аси и обнял ее губы своими. Ее губы были прохладными, мягкими. И спустя совсем немного ответили.
Мгновение остановилось. Дамир растворился, но продолжал видеть все вокруг. Дамир чувствовал ментальное поле птицы, пролетавшей над крышей морга и мысли бесноватого, который крался по коридору с автоматом наготове. Он почти добрался до двери в хладогенераторную. Его звали Себастиан Кнобель и он собрался стрелять.
Дамир отпрянул от Аси, перекатился и всадил очередь в приоткрытую дверь хладогенераторной. Тело снаружи вскрикнуло и упало. Дамир подошел к нему и понял, что попал в сердце. Часовые снаружи встрепенулись и побежали вокруг дома. Пока им казалось, что непонятное происходит снаружи.
Дамир оглянулся на Асю. Та лежала на столе для вскрытия трупов чуть приподняв голову, и удивленно хлопала глазами.
— Ты в порядке? – глупейший вопрос, но какой еще задавать?
Ася говорила еле слышно, а у Дамира заложило уши от стрельбы. Но все же он понял:
— Ты не постарел… Какой год сейчас…
— Тот же самый. Тебе экстренно операцию сделали.
Часовые топтались возле пожарной лестницы, пытаясь разобраться, что к чему.
— Что происходит…
— Диверсанты. Хотят злопазуху взорвать.
— Нет никакой злопазухи… Все обман… Заводоуправление… Подкуплено немцами… Они создали видимость… Хотели закрыть завод… Лишить нас топлива… Свезли нечисть из Чехословакии… Я не успела сказать…
Осмысливать новость времени не было: часовые наконец додумались, что неладное – в здании морга. Только вместо того, чтобы пойти через дверь, они полезли по лестнице на чердак.
Дамир велел Асе никуда не уходить, а сам пошел навстречу бесноватым.
«Все, застряли вы, — почти ласково думал он, перезаряжая винтовку — теперь не пройдете, хоть сдохните. Каждого лично пристрелю».
Но убивать больше не пришлось – возникла другая идея. Спустившись на два пролета по лестнице, Дамир привлек внимание часовых топотом, заманил в трупохранилище, а сам, улучив момент, выбрался наружу и дернул похожий на стопкран красный рычаг. Рухнули переборки, замуровав бесноватых внутри. Морг ведь и на эпидемию смертельно опасного вируса был рассчитан.
Теперь нужно было найти передатчик. В хладогенераторной его не оказалось. Дамир с Асей –та смогла пройти по коридору, поддерживаемая ефрейтором – добрались до ординаторской и обнаружили его там. Заодно Дамир дал некомате обнаружившийся там белый халат. Та тут же в него закуталась, густо покраснев – будто только теперь вспомнила, что все это время была обнажена.
— А знаешь, — серьезно сказала Ася; голос у нее был уже нормальный, — за меня еще никто никогда не сражался. И не убивал, — она посмотрела ему в глаза, но, не выдержав, улыбнулась, — может, я кинозвездой стала, пока ледышкой была?
— Оставь иронию отжившим. Нам рано предаваться ей.
— Бука, — Ася показала язык.
Сказание о выборе
Окраина Новгорода. Тёплое июльское солнце клонилось к закату, крестьянские дети спешили к своим маленьким, но уютным деревянным избам, особо непослушных подгоняли родичи.
— Алёшка! А ну давай в дом, кому говорю! — ругалась мать одного из маленьких сорванцов.
Паренёк лет десяти от роду вприпрыжку спешил к матери. Ребята постарше вальяжно возвращались с речки, рассказывая друг другу страшные истории о встречах с водяным, русалкой и прочей нечистью. Взрослые юноши во главе с отцами семейств усталые, но с довольными лицами покидали свои поля, чтобы наконец отужинать и блаженно растянуться на печи. Некоторые пожилые, преимущественно бабушки, ещё оставались на улице, сидя на длинных лавках, они распевали удивительные по красоте и глубине, созданные народным творчеством песни. Вот уже зажглись в избах лучины, их тусклый тёплый свет забрезжил сквозь маленькие вырубленные оконца. А это значит, что пришло время для так любимых всеми, в том числе и взрослыми, сказок. В одну из дверей постучали.
— Мир вашему дому, — раздался спокойный старческий голос.
— И вам всех благ, входите, дедушка Арсений, — ответила девушка лет пятнадцати.
В избу вошёл невысокий старичок с едва заметным шрамом на левой щеке, густой белой бородой, добрыми чертами лица, в белой расписной рубахе, подпоясанный длинным кушаком, в тканевых портках и лаптях.
— Мир вашему дому, — повторил старичок, перекрестившись и поклонившись святым образам, находящимся в дальнем углу помещения.
В ответ к старцу поспешил отец семейства, который сразу сопроводил званого гостя к самому сакральному месту в каждой избе — красному углу. Возле которого уже ютились четверо ребятишек и две девочки.
— Порадуйте детвору, дед Арсений, — улыбчиво произнесла хозяйка, расставляя на стол похлёбку.
Возле матери суетилась старшая дочь, в сарафане, нарезая хлеб аккуратными ломтиками.
— Хех, можно и порадовать, — ответил старичок, поглаживая густую бороду.
— Расскажите, расскажите, расскажите, — затараторили дети.
Отец семейства добавил ещё парочку лучин в светец, отчего в хате стало на порядок светлее. Внутреннее убранство было самым обыкновенным: в левом от входа углу располагалась огромная русская печка, рядом с ней умывальник, полочки со столовыми приборами, горшки. В правом углу лавка хозяина дома, на которой тот отдыхал после рабочих будней, рядом с ней — ящик с инструментами. В дальнем левом углу стояла точёная резная прялка, гордость хозяйки. Там же — большой сундук с вещами, некоторые висели на аккуратно прибитых к стене колышках. В хате было три небольших окна, украшенных занавесками из домотканой кисеи. Красный уголок, в котором присутствовал старец в окружении детей и родичей семейства, был самым ухоженным, там располагался большой кухонный стол, две длинные, прибитые вдоль стен, лавки и пять деревянных табуретов. Сверху находились иконы, тускло горела лампадка.
Дед Арсений призадумался, он знал сотни легенд и сказаний, но в этот раз ему хотелось вынуть из своей памяти-сокровищницы нечто особенное, нечто… сокровенное.
— Ну что же, слушайте ребятки, — тихо произнёс сказитель, почёсывая длинную бороду.
***
В славном граде Киеве жила одна женщина. И была та женщина умна и красива собой. Высокая, черноволосая, кафтан фиолетовый с редким орнаментом её стройное тело окутывал, на голове — кокошник. Да вот напасть, всё одна по земле ходит, и нет у неё избранника-суженого. За третий десяток перевалило, а всё нет. Повадился к ней купец молодой, рыжий, голубоглазый, весь из себя лихой. Просился он к ней в мужья и так и эдак. Настолько крепко влюбился, что просто места найти не мог. Забросил он всё: и торговлю, и друзей своих по делу купеческому. А та всё виляет хвостом да потешается над молодцом, говорит, мол — не люб ты мне. Лечила та женщина травами, ух как лечила. Бывает, что любую хворь за пару дней снимет, словно и не было ничего. Вот и пошёл слух от друзей купца молодого, что якобы заворожила она его. Приворотным зельем заворожила, погубить хочет, да и погубила почти, что уж тут, совсем купец тот сконфузился, исхудал весь, бледный стал как смерть, дела забросил. И дошёл тот слух до князя великого. Разгневался государь, приказал доставить к нему эту знахарку, чтобы суд над ней учинить. Ибо негоже в его царстве людей порчей изводить. Смекнула хитрая женщина, что на суде том возле князя слишком много влиятельных противников соберётся, сумеют убедить государя, что виновна она. Ну а там до плахи недалеко или чего похуже. Подговорила она купца сбежать из славного Киева. Собрав всё самое ценное, бросились они вдвоём к самой быстроходной ладье. Там же купец встретил и мореходов своих, которые находились на тот момент у него в подчинении.
— А ну шевелись! Отходим к Новгороду! Живее! — безумствовал купец, подгоняя своих моряков.
Так и удрали они из славного града Киева к нашим родным местам под Новгород. Звали ту женщину — Влада, а купца — Гришка.
***
Сказитель сделал паузу, помешивая ложкой похлёбку.
— Видать чуяла что-то за собой? Знахарка-то? — сказал отец семейства. — Правый бы оправдался, великий князь киевский человек справедливый.
Дети тут же закивали в унисон отцу.
— Хех, верно мыслишь, ещё как чуяла, да так перегнулась, что аж пятки засверкали, — ответил дед Арсений. — Околдовала она купца.
— А как же прознала-то она, что по её душу прийти собираются? — спросила старшая дочь.
— Был у неё питомец один, чёрный как уголь, страшный весь, вороном кличут, — ответил сказитель.
— Так что же получается, ворон подслушал, а затем передал своей хозяйке эту весть? — удивлённо произнесла матушка семейства.
— Скверной была та птица, я вам скажу, ох, скверной, — с хитростью в глазах ответил старец. — Слушайте дальше.
***
Прибыли они в Новгород. Да всё неспокойно ей было, знахарке нашей. Всюду она видела слежку, казалось, будто не ровен час схватят её. Приказала она своему Гришке-купцу продать ладью, мореходов всех распустить, а ценности, которые они увезли с собой, продать втридорога. Тот всё исполнил в лучшем виде. На вырученные деньги наняли они мужиков с инструментом да обоз снарядили, доверху всяким добром забитый. А затем в леса ушли новгородские, дремучие. Глубоко забрели, надёжно укрылись.
— Строить тут, — властно указала Влада.
Быстро им мужики теремок отстроили: два этажа, четыре комнаты, столы, стулья, лавочки соорудили, хорошо постарались. Да только вот в чём беда-то: купец совсем плох стал, совсем умом тронулся. Топор схватил да на мужиков бросился, как те работу закончили, одного успел зарубить. Схватили мужики Гришку, задумали к праотцам отправить за это. Но не тут-то было, внезапно из чащи медведи повылезали, целая стая. А знахарка наша в доме находилась да всё заклятия читала, одной только ей ведомые. Ну, медведи-то всех и подрали, а Гришку-купца не тронули. В эту самую ночь, как ни в чём не бывало, зачали они ребёнка. А на следующее утро довольный Гришка пошёл на реку да так и утопился с улыбкой на лице. Тело его рыбаки спустя некоторые время выловили к северу от Новгорода.
В положенный срок родилась у Влады девочка: хорошенькая, смышлёная, волосы рыжие, длиннющие, глаза голубые, приветливые, веснушки на лице. Время шло, рос ребёнок. Вот уже пятнадцать лет ей исполнилось. Знахарка наша к тому моменту состарилась совсем, не по годам состарилась, морщинами покрылся её когда-то милый лик. Кожа одряхлела, болела спина. Пятьдесят лет, а выглядит на сотню. Того и гляди смерть к рукам приберёт. А умирать ей страсть как не хотелось, прямо таки до дрожи боялась она неизбежной кончины своей. С великим упорством изучала она тайные знания все эти годы, запретные, тёмные. Всё эликсир молодости изготовить пыталась, да вот напасть, всех составных частей не знала. С самим лешим якшалась и с кикиморой, гадиной болотной. Домовой хозяйство ей вёл, печь без дров растапливал, уборку наводил, дочку убаюкивал, пока мать в колдовстве совершенствуется. Вот и истощились её силы жизненные от общения с нечистым. Духам лесным поклонялась, осатанела совсем. Но доченьку свою ненаглядную любила, хоть что-то осталось в ней человеческого. Зариной назвала, ибо родилась на заре. Обучала её грамоте, поскольку сама учёная была.
***
— Матушка! Можно я по лесу погуляю? — взмолилась девочка.
— Нет, нет, смотри, уже солнце село, куда ты пойдёшь? Заплутаешь ещё, — строго отвечала знахарка.
— Ну, матушка, я ведь всё здесь знаю, не заблужусь… — продолжала упрашивать Зарина.
— Кар-р-р! — раздался пронзительный крик старого ворона.
Девочка вздрогнула.
— Смотри за ней, слышишь?! Чтобы ни шагу из дома, — приказала Влада своему ворону.
Зарина боялась питомца своей матери. Очень уж он был страшен, и казалось, всё понимает, каждое сказанное слово. Домового, духа невидимого, не боялась, а птицу эту боялась. Так и сидела девочка в тереме, не ведая никого кроме матери своей да чёрной птицы-надсмотрщика. Бывало, уйдёт знахарка в ночь на болото с охапкой книг в руках, чтобы ритуалы свои проводить, а ворон так и таращится на Зарину, глаз с неё не сводит. Стоит ей выйти из терема — тот следом, да как закричит, забьётся весь словно припадочный, обратно гонит крылами своими огромными.
***
Вновь замолчал дед Арсений.
— Как же не сгинули они в чаще-то лесной? — поинтересовался самый старший из мальчиков. — В хате, понятно, домовой помогал, а как с провизией быть?
— Знахарка наша в земледелье понимала, на заднем дворе у неё и репа росла, и редька с капустой. Ко всему прочему, сам лес подкармливал, грибов да ягод у нас в изобилии, — отвечал старец. — Позже все знания дочери передала, чтобы хозяйничала.
— Вы ешьте, дед Арсений, — пролепетала хозяйка семейства. — И вы тоже давайте-давайте, пока не остыло.
Дети увлечённо принялись за похлёбку, а хозяин избы задумчиво посмотрел в окно, словно вспомнилось ему что-то.
— Благодарю, хозяйка, долгих лет жизни тебе и детям твоим, — ответил сказитель.
Все ели молча, никто и слова не проронил. Затем, как опустела последняя тарелка самого младшего из ребятишек, старец продолжил.
***
Так вот, надоело нашей Зарине дома сидеть, сбежала она средь бела дня из-под опеки матери своей и ворона её. Лес она знала не более чем на сто шагов от терема, дальше ей запрещалось уходить. И то за ней всегда ворон присматривал. Выбралась наконец, ходит довольная, через коряги перелезает, шишки разглядывает, за бельчатами гоняется. Тут-то напасть и приключилась. Обратили на неё внимание духи лесные, и шибко она им приглянулась. Стал её леший за нос водить, всё дальше и дальше уводит от терема родного. Ну, Зарина наша была не из пугливых, характером вся в мать пошла и умом не обделена. Сразу смекнула, кто её путает, на пенёк присела, улыбается. Хочется к матери, очень хочется, но не суетится, спокойно себя ведёт, уверенно. До вечера так и просидела на одном месте. Уж солнце за горизонт село, а спасения всё нет. Боязно стало девочке нашей, по сторонам озирается, к шорохам прислушивается. Но с места не сходит, ждёт. Тут-то к ней матушкин ворон и прилетел наконец. Ох, и рада она была ему, впервые в жизни рада.
— Ворон, миленький! — закричала Зарина.
— Кар-р-р! — отвечала птица, махая крыльями.
С великим трудом сыскал он её. А всё благодаря знахарке, которая до самого вечера заклинания свои вычитывала, дочь обратно вымаливала у духов лесных. Ох и влетело девочке нашей в ту ночь, как домой вернулась. Крепко эта история по ведьме ударила, боялась она ритуалы свои проводить на болоте, чувствовало сердце материнское, что готовится против неё что-то скверное. Так оно и оказалось. Согласились подсказать ей часть одну недостающую, для снадобья молодости столь вожделенного. И плату запросили — самое дорогое, что у неё было. Зарину захотели духи лесные. Опечалилась Влада, совсем немощной стала, того и гляди в могилу сляжет от новости этой. Неужто дочь свою родную, кровинушку, духам в жертву принести надобно? Ох как маялась она, с кровати не вставала. Дочка вокруг неё всё суетилась, ухаживала. И чем больше она вокруг знахарки крутилась, тем больше у той сердце её чёрное разрывалось. Сроку ей три дня определили, чтобы готовый ответ дать.
— Слышишь? Как быть? — прохрипела старуха посреди ночи ворону своему.
— Кар-р-р! — ответила птица.
Почуяла Влада смерть свою скорую, ужаснулась. За сердце схватилась да как закричит ворону своему.
— Согласна я! Согласна!
Встрепенулась птица да в открытое окно вылетела, духам леса весть передать. На следующее утро полегчало знахарке нашей.
— Матушка! — закричала перепуганная Зарина.
— Что такое, доченька?! — отвечала взволнованно ведьма.
Влетает девочка к матери своей в комнату, та её обнимает и не поймёт сначала, в чём дело. Затем смотрит, а Зарина-то переменилась вся. Выросли у неё ушки лисьи, пушистый хвост за спиной болтается, редкая рыженькая шёрстка по спине пошла. Чудо из чудес прямо-таки. Вроде и девочка та же, а вроде и зверёк лесной. Оробела Влада: диво дивное с дочерью приключилось — погубила дитя своё единственное. Но виду, что испугалась, не подала. Зарина горючими слезами умывается, рыдает вся, сокрушается. Не понимает, что с ней такое произошло, а мать успокаивает. Так и продолжили они жить дальше.
***
Взял дед Арсений паузу, дух перевести. Да на слушателей посматривает.
— Эко, ведьма! Родную дочь загубила, чертовка! — с укором произнесла мать семейства. — Разве можно так?
— Дедушка Арсений, а почему её духи сразу не забрали? — спросил самый маленький в семействе мальчик.
— Нельзя сразу, не положено это, — ответил сказитель.
— Как это не положено? — включилась в разговор старшая дочка.
— Зарина — дитя невинное, нельзя её сразу забрать. Прежде ей свой в жизни выбор надо сделать, как мать её сделала, — задумчиво произнёс старец. — К свету склониться или к тьме, а там уж видно будет.
Занервничал отец семейства, на лавку к себе отошёл, взял инструмент да фигурку принялся вырезать из дерева, ребятишкам на потеху. Сказитель продолжил.
***
Вот уже семнадцатый год исполнился Зарине нашей. Знахарка всё снадобье молодости готовила, все части редкие собрала. Дочке все планы свои поведала, вместе над котелком суетились. Знает Влада, что последний год по земле ходит, торопится. Да вот беда, где взять последнюю и самую важную составляющую, нечистой силой подсказанную, они не знают. Единственное, чего не достаёт, — кровь девы, чистой сердцем, да так много, что едва ли кто выдержит столько отдать. Много надо, слишком много. Зарина наша с внешностью своей примирилась, осмелела, грамотной стала, хитрой. По лесу свободно гуляет, в такие дебри забирается, что вовек не выйдешь, а ей всё нипочём. И звери лесные её не трогают. Про то, что духам лесным уготована, не знает, гуляет себе, развлекается в своё удовольствие. Услышала наша лисичка как-то голоса человеческие, ласковые такие, вот и пошла на них, интересно ей стало. Забрела на полянку одну, а там диво дивное происходит. Девушки молоденькие хороводы водят, цветы собирают да песни поют странные. А поскольку кроме матери своей людей живых она больше не видела, то жутко интересно ей стало рассматривать их и подслушивать.
— Ну, теперь-то твой Сенька точно весь изведётся! От красы-то такой, — подшучивала высокая девушка в красном сарафане.
— Ай да Славяна! — наигранно восхищалась другая девчушка.
— Перестаньте, — игриво отвечала златовласка, примеряя веночек из полевых трав.
Порядочно времени просидела Зарина в кустах, подсматривая за красавицами. Вылезти из своего укрытия побоялась, хотя очень уж ей хотелось с людьми настолько живыми и весёлыми пообщаться. Собрались девушки по домам расходиться, а лисичка за ними плетётся. Так до поселения человеческого они и вышли с незваной гостьей на хвосте. Деревня была большая, частоколом окружённая: поля засеянные кругом, крестьяне снуют туда-сюда. Захватило у Зарины дыхание от увиденного, целый новый мир для неё открылся. Приметила она, что девчушка златовласая в сторону полей диких засобиралась, в одиночестве, ну и решила проследить за ней. Взглядом из кустов её сопровождает, шагом аккуратным ступает, чтобы не приметил никто. Видит, к парню та златовласка подходит, а рядом овечки пасутся — видать, пастух тот парень, смекнула Зарина.
— Здравствуй, Сенька! — помахала ручкой златовласка в красно-белом сарафане.
— Ох, здравствуй, Славяна… — замешкался паренёк. — Хорошо погуляли?
— Как видишь, — ответила девушка, указывая на красивый венок, украшающий её голову.
— Подожди… — смутился Сеня.
Юноша на мгновение отошёл в сторону, за дерево, где у него узелок с провизией лежал, затем вернулся к Славяне. В руках его находился чудный венок из луговых цветов.
— Специально для тебя сплёл, нравится? — робко произнёс пастушок.
Девчушка не ответила, лишь наклонилась, позволив парню надеть сей венок ей на голову поверх первого. Щеки её порозовели, взгляд устремился куда-то в сторону.
— Я пойду к матушке, — наконец сказала Славяна.
— Спасибо, что навестила… вечером увидимся? — неуверенно спросил Сеня.
Девушка вновь промолчала, лишь головкой своей чудной кивнула и в деревню направилась. Пастушок был невысокого роста, худенький, в белой рубахе-косоворотке, опоясанный красным кушаком, в полосатых портках да лаптях. Под простенькой шапочкой, которую он носил набекрень, виднелись русые волосы. Славяна была выше его ростом, с длинными золотыми волосами, милыми чертами лица, в красно-белом сарафане и башмачках. На вид они выглядели не старше Зарины. Томительно стало на душе лисичке нашей, очень уж они приглянулись ей. Решила она и дальше за Славяной проследить, да вот напасть, ветка под стопой треснула, да так громко, что златовласка тут же в ту сторону и обернулась, где лисичка притаилась. Смотрит Славяна, понять не может, кто за ней из кустов наблюдает, ближе подошла, чтобы рассмотреть как следует. Зарина наша назад попятилась, за корягу зацепилась и прямо на землю рухнула. Тут-то златовласка и сумела разглядеть лисичку нашу, да так и застыла на месте. Видит: невысокая рыжеволосая девочка в рубашке белой с красивым красным орнаментом, красной юбке, белым поясом опоясанной, сапожках с острым носом. Да что-то неладное есть в её внешности, пригляделась Славяна и побледнела. На рыжей головке два лисьих ушка виднеется да хвост пушистый прямо из-за спины торчит. Смотрит Зарина на златовласку глазами своими голубыми, ресницами хлопает. Испугалась Славяна, да как отпрянет в сторону, прямо к пастушку назад побежала.
Лисичка наша со всех ног домой устремилась, чуть сердце её девичье из груди не выпрыгнуло. Прибегает она к терему, а там уж матушка её встречает, стоит, старуха, на клюку свою опирается, рядом с ней ворон старый околачивается. Всё успела птица передать хозяйке своей, ничего не утаила. Подумалось Зарине, что непременно заругает её матушка за то, что людям показалась, но нет, смотрит на неё знахарка, улыбается, а улыбка хитрая такая, словно задумала что-то. На следующий день вернулась наша лисичка на то самое место, где она красавиц встретила, на полянку то бишь. А там девчушка знакомая да пастушок рядом, вокруг неё ходит, цветы собирает. Узнала их Зарина, вновь забилось сердце, чуть ближе подкралась, притаилась и слушает.
— Может, пойдём отсюда, Сень? — нервничала златовласка. — Вот ты мне не веришь, а я правду говорю.
— Не бойся, Славя, от любой напасти тебя уберегу, — отвечал паренёк, сплетая красивый венок из цветов.
— Тоже мне, герой нашёлся, — засмеялась девушка.
— Чего смеёшься?
— Ой, да ничего, пойдём уже, храбрец, — настаивала златовласка.
— Выдумываешь небось? — усмехнулся пастушок. — Напридумывала себе всяких оборотней.
— Ничего я не придумываю… девочка-лиса, вот тебе крест! — перекрестилась Славяна.
— Ну-ну, — недоверчиво промычал в ответ Сенька, сжимая в руках венок. — Позволишь?
Златовласка наклонила голову, позволив парню возложить себе на темя столь сокровенный подарок.
— Волнительно мне, Сеня, не к добру это, оборотней лесных видеть, скверно, — серьёзно произнесла Славяна, всматриваясь в чащу леса. — Ещё матушка мне в детстве рассказывала, что к скорой смерти это, так открыто нечисть наблюдать. Помнишь Федьку-рыбака? Тот тоже про водяного всё рассказывал, которого вечером на реке увидал, так через несколько дней после этого утоп.
— Ты мне это брось, — также серьёзно ответил пастушок, взяв девушку за руки. — У нас с тобой вся жизнь впереди… избу свою отстроим, деток заведём, славно всё будет, что ты?
Тут-то наша Зарина и не выдержала.
— Никакая я не нечисть, — раздался голосок из зарослей.
Замерли крестьянские дети, в кусты всматриваются, откуда голос донёсся. Сенька вперёд чуть вышел, пассию свою ненаглядную собою закрыл от греха подальше.
— А ну выходи! — решительно сказал пастушок.
Лисичка наша взяла и вышла, во всей своей красе. Ушки лисьи торчат на головке рыжей, хвост распушила. Стоит, руки на груди скрестила, глазами своими голубыми смотрит, ресницами хлопает.
— Ох, — охнула Славяна, да в плечи парню своему вцепилась.
Сенька оробел, конечно, побледнел весь, поплохело ему. Но сумел собраться, понимает, что кроме него нет больше у златовласки защиты. Кулаки сжал, стойку для драки принял, ко всему приготовился. Славяна позади него молитвы читает, чтобы избавил их Бог от напасти такой.
— Только драться не надо, хорошо? Я не кусаюсь, — обидчиво произнесла Зарина.
— Вижу, языком человеческим ты владеешь, — голос пастушка дрожал. — Говори, кто ты, откуда и зачем пришла? Только близко не подходи, а то кулаком тебя живо огрею.
— Зариной меня звать, мой теремок в чаще леса находится, а пришла я… одиноко мне стало, вот и пришла, — ответила лисичка.
— А ну, знамение на себя крёстное наложи! Так и проверим, стоит ли нам тебя опасаться, — внезапно сказала златовласка.
— Верно, Славя, нечистая не посмеет этого сделать, так и узнаем, — согласился паренёк.
Ну, Зарина наша тут же без труда и перекрестилась. После чего вздохнула и произнесла следующее:
— Говорю же вам, не демон я. С матерью живу, могу вам показать где, если хотите.
Тут-то наша лисичка и поняла, что заговорилась немного. Знает она, чем мать её занимается, да про домового духа невидимого вспомнила, перепугаются крестьянские дети чудес таких.
— Нет уж, чудо лесное, — прервал её размышления пастушок. — К себе мы пойдём. Про тебя не расскажем, не бойся, гуляй себе подобру-поздорову, только не пугай никого.
— Подожди, Сень, — остановила его златовласка. — Оно, конечно, диво дивное, но доброе, по-видимому, смотри, и креста животворящего не боится, и разъясняется толково.
С тоскою в глазах смотрела на них лисичка наша, шибко ей подружиться хотелось. Почувствовала это Славяна, да сжалилось сердце её христианское. Сняла златовласка с головы своей венок из цветов, из-за спины пастушка вышла и прямо к Зарине подходит, осторожно так, но уверенно. Сенька за любимой своей последовал, чтобы худого чего не случилось. Так и подошли крестьянские дети к лисичке нашей. Зарина назад шаг сделала, напугалась немного.
— Вот, это тебе, — ласково произнесла Славяна, протягивая венок.
— Спасибо… — застенчиво ответила Зарина, наклонив голову.
Надела венок сей златовласка лисичке на головку, улыбается. А пастушок из-под шапки своей наблюдает, нервничает.
— Меня Славяной звать, а его Арсением, — пролепетала златовласка. — Будем знакомы.
— А меня Зариной… ой, я ведь уже представилась, простите, — улыбнулась в ответ лисичка. — Будем знакомы, да.
Ох и довольная была Зарина наша, что со столь чудной парой познакомилась. Крепко они сдружились, по грибы вместе ходили да по ягоды. Лисичка им такие места потаённые показывала, что всегда непременно полные корзины набивались. Доверием к ней Сенька проникся, на дудочке играть научил. Славяна волосы ей расчёсывала да косу заплетала. Но дружбу свою с Зариной крестьянские дети в тайне держали, никому про неё не рассказывали.
Однажды пошли они по обыкновению своему за грибами да в такие дали дремучие забрались, что уж солнце за горизонт село, а они всё выйти никак не могут. Как ни старалась их лисичка поскорее из лесу вывести, всё напрасно. И так и эдак сокращали они путь — не помогает ничего. Чувствует Зарина, что не чисто тут дело, леший за нос их водит, да только понять не может, почему. Ночь окутала чащу, Славяна и Сенька к подруге своей жмутся, переживают. Тут-то и подумала лисичка, что к терему своему вести их надо, да чем скорее, тем лучше. Уж лучше в тереме, чем в чаще лесной оставаться. Быстро они до терема добрались, удивило это Зарину, но виду не подала. Из окон первого этажа тусклый свет от лучин пробивается да дым из печной трубы валит. В дом дорогих гостей запустила, а сама смотрит по сторонам, лисичка наша, волнуется, боязно ей было, что дети крестьянские домового испугаются, да ворона с матерью. Но Славяне с Сенькой в тереме сразу понравилось: уютно, тепло, запахи приятные. Смотрят: две больших комнаты на первом этаже, там, где они находились, вроде как прихожая получается. Справа от входа чулан, рядом с ним связка поленьев аккуратно сложена, для лучин заготовки, чуть подальше лестница красивая ступенчатая на второй этаж уходит, под ней два сундука — с вещами, видимо. Слева от входа окно большое, чуть дальше у левой боковой стены — второе. Окна те занавесками из красной ткани украшены. Вдоль стен лавочки прибиты широкие. У левой боковой стены, рядом с лавочкой, столик круглый, на нём поднос железный, на котором светец стоит с лучинами горящими. На стенах травы висят душистые. Пол пёстрым ковром украшен, под которым дверца в погреб виднеется.
— Хорошо как у тебя, — с восхищением в голосе сказала Славя. — Спасибо, что приютила.
— Да, хоромы знатные, — закивал Сеня, снимая шапку.
Зарина лишь нервно улыбалась в ответ, ожидала, когда домовой себя проявит, любит он в доме похозяйничать.
— Ну что стоишь, доча? Гости-то небось голодные, на кухню их веди, — раздался скрипучий голос знахарки.
Обернулись дети, видят: старуха стоит рядом с лестницей. Как так без шума спуститься умудрилась, понять не могут, даже испугались немного. Стоит, на клюку опирается, исподлобья смотрит, сгорбившаяся вся, но высокая, в чёрном сарафане и башмаках. На голове чёрный платок повязан с орнаментом, золотыми нитками вышитым. Лисичка тут же гостей своих за плечи взяла да на кухню повела. Кухня была просторной: слева от входа печка русская, умывальник, горшки, полки со столовыми приборами. Справа лавка вдоль всей стены приколочена, в дальнем правом углу — кухонный стол, на котором светец стоит с лучиной да тарелки с ложками. На противоположной от входа на кухню дальней стене три окна на задний двор выходят, с занавесками из красной ткани.
— А где же у вас иконы православные? — поинтересовалась Славяна.
Засуетились немного крестьянские дети, по сторонам оглядываются, угол красный глазами ищут. Чудно им это, что в хате самого важного для каждой семьи не наблюдается. Зарина наша остановилась, что ответить, не знает.
— Проходите, гости дорогие, отужинайте да на ночлег оставайтесь, — прохрипела знахарка. — Что-то припозднилась ты, доча, смотри, чтобы впредь не было такого.
Лисичка решила, что лучше вообще молчать, присела тихонько на лавочку у края стола и ждёт, пока мать со всем сама разберётся. Старуха тем временем Славяну и Сеньку за стол усадила да к печи направилась, где находился горшок с реповой кашей. Смотрят дети, диву даются, прямо как специально их ожидали. Всё на столе расставлено, каша сварена.
— Спасибо вам, за хлеб за соль, хозяйка, да за ночлег спасибо, — поклонился пастушок.
— Долгих вам лет жизни и дочери вашей, — последовала примеру Сеньки Славя.
— Ешьте, ешьте, — отвечала знахарка, поставив горшок с кашей на стол.
Каша знатная получилась, с приправами неизвестными.
— Хозяйничай, доча, а я к себе пойду, что-то тяжко мне… как отужинаете, гостей дорогих спать уложишь, — сказала старуха. — Затем ко мне пройди, разговор есть.
— Хорошо, матушка, — наконец открыла рот Зарина.
Ушла знахарка к себе на второй этаж, а крестьянские дети всё кашу уплетают, уж больно вкусная была. Лисичка наша тоже поела немного, успокоилась она, хоть и странно ей было всё это. Домовой никак себя не проявлял, ворона и след простыл, мать вроде и странно себя ведёт, а вроде бы и нет. Пастушка она снизу ночевать оставила, в прихожей, на лавочке. Славяну к себе повела, на второй этаж.
— Вот, располагайся, — сказала Зарина подруге своей, на постель указывая. — А я пока к матушке отойду.
На втором этаже две комнаты было, каждая от лестничного проёма стеной огорожена. У каждой комнаты своя дверь. Комната лисички была небольшой, но уютной: справа от входа лавка широкая, под ней сундук с тканью и материей разной, у противоположной стены кровать стоит с бельём постельным, рядом с ней в углу прялка самодельная. На левой от входа стене висит зеркало, на противоположной стене, правой, окно единственное, в которое луна обычно светит. Под окном столик небольшой, где светец с лучиной располагается.
— Матушка, — тихонько, почти шёпотом сказала Зарина, отворив дверь к своей матери в комнату.
Комната знахарки была большой: слева от входа котелок располагался, с травами особыми для эликсира молодости, рядом с ним ещё один котелок, побольше, там старуха повседневные зелья и снадобья разводила. Справа от входа полки настенные с книгами запретными и мудрыми: магия, земледелье, травы. На стенах травы висели засушенные. На дальней, противоположной от входа стене, прямо по центру окно находилось, под ним столик, на котором светец стоял с лучинами. Возле стены с краю от стола кровать матери располагалась.
— Ближе подойди… — прохрипела в ответ старуха.
Поплотнее затворив дверь, лисичка поспешила к лежащей на кровати матери. Тут-то и ворон себя проявил в полутьме горящей лучины.
— Кар-р-р! — прокричала птица, сидевшая на раме открытого настежь окна.
— Умираю я… доча… тяжко мне, — стонала знахарка. — Надобно в срок нам… поспеть.
Пальцем своим костлявым на котелок старуха указывает, второй рукой лисичке нож ритуальный протягивает. Сжалось сердце у нашей Зарины, объял её страх, слёзы на глазах проступили. На колени она перед матерью упала, головой качает, сразу поняла, что матушка от неё хочет.
— Не могу я, — зарыдала лисичка.
— Бери… — настаивает знахарка. — Сюда её тащи… с парнем ворон разберётся.
Вскочила Зарина, нож схватила да прямо в окно открытое и вышвырнула, чуть ворона не зацепила. Из комнаты мигом вылетела, стоит, в себя прийти пытается, глаза от слёз вытирает. Через некоторое время к себе вошла, а там златовласка на лавочке отдыхает.
— Славя, а ты почему не на кровати? Ложись на кровать, там удобнее, а я на лавку прилягу, — засуетилась лисичка.
— Нет, что ты, — отнекивается Славяна. — Мне и здесь удобно…
— Давай-давай, ложись, — настаивала Зарина. — Это я тебе как хозяйка говорю.
— Ну, хорошо, только ты со мной тогда, — согласилась, наконец, златовласка.
Так и легли они вдвоём на кровать просторную, мягкую. Да только не спалось лисичке нашей, всю ночь она маялась, думала. Мать жизнь ей подарила, всегда для неё старалась, воспитывала, а детей крестьянских она не так давно узнала, хоть и сдружились они, конечно, но всё же мать родная больший вес имеет, бесспорно. Но вот так просто взять и погубить девчушку невинную не могла она, не решалась.
***
Замолчал дед Арсений, задумался. Дети все на него таращатся, ждут, что дальше будет.
— Вот и настал для нашей Зарины час её выбора, — тихо молвил сказитель.
— Неужто согласилась она подругу свою загубить? — испуганно произнесла старшая дочь.
— Выбор серьёзный ей предстоял и не так просто склониться здесь в ту или иную сторону, — ответил старец. — По здравому разумению, мать ей надо было спасать, мать всё же. С другой стороны, ведьму спасать окаянную, невинные души погубить готовую ради себя, грех большой. Слушайте дальше.
***
Поутру очень болезненно лисичка наша выглядела: глаза сонные, красные от слёз, двигается словно под принуждением, того и гляди упадёт. Всё утро молчала, кое-как детей крестьянских из лесу вывела. Славяна и Сенька в унисон ей молчали, подумали, приболела, может, решили не расспрашивать. Как только к поселению людскому они вышли, Зарина подругу свою за руку взяла да и говорит медленно:
— Славя, ты приходи завтра на полянку, хорошо? Разговор к тебе есть… важный.
— Конечно, как скажешь, спасибо, что выручила, — улыбалась в ответ златовласка.
— Спасибо тебе, Зарина, что в беде не оставила, увидимся ещё, — кивнул ей приветливо пастушок.
На селе в этот момент суета творилась, мало того, что дети крестьянские пропали, обыскались их, так ещё одна напасть страшная навалилась: татары к поселению направляются. Идёт орда на Новгород Великий да смерть и разорение на своём пути сеет. Князь Новгородский с дружиной к поселению сему выдвинулся, чтобы не постигла народ смерть лютая и бесчестие. Крестьяне государя своего за частоколом дожидаются, не велено в леса убегать. Людей собирают, кто в состоянии оружие в руках держать, чтобы общими усилиями откинуть неприятеля. Славяне и Сеньке влетело, конечно, от родичей своих, но время такое настало, что не до наказаний сейчас. Пастушку саблю вручили, шлем-ермолку, сапоги кожаные, кольчужку насилу отыскали по размеру. Вместе с отцом в один строй встал. Златовласка вместе с другими барышнями смолу в котлах нагревают, чтобы татарам на головы лить с частокола.
Зарина тем временем в тереме сидит возле матери умирающей, в руках своих нож ритуальный держит, ко всему уже готовая, лишь бы мать спасти. Тут ворон весть приносит, что вскоре кровь рекой прольётся, татары идут, никого не щадят. Лисичка наша к поселению устремилась со всех ног, нож в сапоге запрятала. К деревне приблизилась, принялась Славяну высматривать, о том, что заметят её посторонние, не сильно беспокоится: время драгоценное уходит. Златовласка наша на возвышенности находилась в этот момент, на частоколе котелок со смолой нагревала. Видит, подруга её рыжая под самым частоколом ходит, не боится совсем. Славя тут же вниз спустилась, аккуратно в общей суете за частокол с заднего хода вышла да к Зарине своей побежать собралась. Тут её Сенька за руку ухватил и назад обратно тащит.
— Ты куда собралась? — проскрипел зубами пастушок.
— Постой, подожди, там Зарина ходит, — упиралась златовласка. — Может, случилось чего, смотри, рукой машет, к себе зовёт.
Лисичка к этому моменту друзей своих обнаружила да к себе подзывала.
— Ладно, только быстро! Скажи, чтобы в тереме укрылась, татары идут!
Зарина златовласку к себе зовёт, а сама в лес отходит, заманивает.
— Подожди! Куда ты?! К нам татары идут, стой! — кричит вслед Славяна.
Тут-то лисичка развернулась да как схватит подругу свою за руки, да за собой потащила. Со звериной силой тянет, не вырваться.
— Зарина! Больно! Что ты делаешь?! — кричит златовласка.
Уж когти на пальцах у лисицы выступили, острые такие, длинные. Кожу нежную на запястьях Славе до крови расцарапала. Быстро до терема дотащила жертву свою, на второй этаж заволокла, над котелком склонила, нож из сапога вынула. Златовласка не сопротивлялась больше, со смирением приняла она участь свою, без суеты. Давно для себя решила поступать, как матушка учила, если уж грозит смерть неминуемая то принимать её как должное, не бежать от неё, спотыкаясь, теряя лицо, но достойно отдаться в руки неизбежности. В последний раз заглянула она в глаза убийце своей, в надежде увидеть хоть тень сомнения, а там ничего кроме злобы звериной и нет больше, сразу всё поняла и смирилась.
— Прости, Славя, но мать есть мать, — прорычала Зарина, полоснув острым ножом по венам подруги.
Вздрогнула златовласка и сомкнула очи свои навек. Хлынула кровь молодая, чистая прямо в котелок. В этот момент зажглись костры сигнальные на горизонте, совсем близко татары подошли, а князя с дружиной всё нет. Зароптали селяне. Смотрит Сеня по сторонам: нет Славяны, ушла вслед за лисицей в лес и пропала. Закрались пастушку в голову мысли зловещие, сам не поймет, откуда они появились, да только так томительно на душе стало, что не выдержал он и побежал в чащу, невзирая на крики селян. Отец живо за ним устремился, но почти сразу в зарослях и потерял. Никогда ещё Сенька не бегал так быстро, понимал он, что за труса односельчане его сочтут, но ничего поделать с собою не мог: лучше позор, чем потерять любимую. Бежал он, не зная усталости, по памяти ориентируясь. Разум его кипел в бессильной ярости, на сердце тяжесть неимоверная за то, что златовласку свою сокровенную в такой час одну оставил, а теперь и односельчан бросил перед угрозой страшной. Тяжело дышал, молитвы произносить пытался, чтобы указали ему силы небесные дорогу к терему Зарины, своими силами едва ли сыскать. Видит, дом перед ним открылся, добежал, наконец. С заднего хода он к терему вышел. Идёт пастушок вразвалку, грядки с капустой и репой топчет, пытается к парадному входу добраться. Тут-то на него ворон и выскочил прямо из-за угла. Метнулась чёрная птица и как клювом своим огромным вопьётся Сеньке в голову! Если бы не шлем-ермолка, мигом бы череп пробила. Взмахнул пастушок саблей, особо не целясь, да прямо по ворону угодил. Упала замертво птица, чуть ли не напополам перерубленная. Выходит Сеня к парадному входу и видит: возле крыльца стоит Зарина, а рядом с ней девушка молоденькая чуть старше лисицы на вид, черноволосая, высокая, статная, в красно-белом сарафане.
— Здравствуй, Арсений, — приветливо пролепетала Влада. — Я тут примерила наряд твоей Славяны, и вот решили себе оставить, он мне как раз впору, не возражаешь?
Пастушок совсем растерялся. Перевёл взгляд на Зарину, а та совсем переменилась: страшная стала, глаза звериные, вместо ногтей человеческих когти длинные, стоит, скалится клыками лисьими. Смотрит Сенька: позади них на лавочке златовласка в одном исподнем лежит, с руками порезанными, бледная вся, словно мёртвая. Кинулся пастушок, к Славе своей, трясёт её, обнимает, целует, у самого слёзы на глазах наворачиваются, понимает он, что скончалась она.
— Что здесь произошло, Зарина? — спрашивает сквозь слёзы.
— Уходил бы ты подобру-поздорову, — надменно отвечает Влада.
С великой яростью бросился Сенька на ведьму, одной рукой за грудки её схватил, а второй саблю занёс:
— Ты вообще кто такая?! Говори!
— Не узнал? — спокойно отвечала Влада. — Я матушка Зарины.
— А ну пошёл прочь! — зарычала лисица, бросившись на парня. — Уходи!
Отпрянул от них Сенька в сторону, стоит, за расцарапанную левую щёку держится. Возникло у него желание кинуться на них и зарубить. Но вместо этого в ножны саблю свою запрятал, не взял греха на душу. Явственно вспомнил он слова отца о том, что нельзя людям мстить, прощать надобно, а если не прощается то оставлять место гневу Божьему, ибо сказано — «Мне отмщение, Я воздам». Подошёл к телу Славяны, взял её на руки и в сторону чащи побрёл, не оглядываясь. Пусть не от рук человеческих получат они заслуженное, но от рук Господа Бога.
Князь с дружиной своей вовремя подошёл, да только не особо-то это и помогло. К тому времени как пастушок из лесу вышел, отбросили новгородцы татар на время. Всё село выгорело, больше половины селян убиты, родичи Сеньки и Слави также погибли. Князь дал команду отходить к Новгороду, все, кто выжили, с государем отправились, и пастушок наш с ними. Но перед этим похоронил он Славяну свою за селом в чистом поле, отдельно от братской могилы селян. Весь израненный, отец Иоанн, сельский священник, по златовласке заупокойную молитву исполнил, Сенька крест деревянный соорудил, сверху могилы поставил, а рядом венок из полевых трав положил, любила она их очень.
В это время вконец одичала Зарина наша, полностью в лису обратилась, в чащу убежала. Так и не раскаялась в содеянном, оступившись не возжелала подняться, кровь человеческую почуяла и понравилась она ей. Забрали её духи лесные. На следующее утро после этого пошла ведьма Влада на реку, как когда-то купец её Гришка, да и утопилась. Тяжёлым грузом легло ей на душу всё соделанное, невмоготу стало без дочери единственной, тут то и нашептал ей нечистый, чтобы самоубилась она. Прибрали к себе духи злобы её душу чёрную. Ну а тело спустя некоторое время рыбаки под Новгородом сетями выловили.
***
Замолчал дед Арсений, помрачнел весь.
— Сказка — ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок, — наконец проговорил сказитель. — Все мы стоим перед выбором, и только от нас зависит судьба наша.
Привстал старец со своего места, детей взглядом обвёл и продолжил:
— Всегда выбирайте праведную сторону, как это сделали Славяна и Арсений, и никогда не якшайтесь с силами зла подобно Владе. Никогда не идите на поводу у тех, кто руководствуется злом, обличайте их, даже если они родичи ваши. Не совершайте ошибок подобно Зарине.
— Славяну жалко… да и Сенька, как же он дальше без неё-то? — молвила старшая дочь.
— Душа Слави с миром упокоилась, за неё горевать нечего, — твёрдо ответил старец. — Ну а пастушок тот прожил долгую жизнь, полную мгновений радостных.
— А мне больше всех Зарину жаль, запуталась она, — тихонько произнёс самый маленький из ребят.
Улыбнулся дед Арсений.
— Береги детей, хозяйка, хорошие они у тебя, ну а я пойду, спасибо тебе за хлеб за соль, — сказал старец, направляясь к выходу.
— Вам спасибо, дед Арсений, — отвечала мать семейства.
Вышел сказитель из хаты, а следом за ним отец семейства.
— Дед Арсений, тут такое дело… в общем, был я в том самом тереме, про который вы рассказывали, — настороженно произнёс мужичок. — Будучи ещё юношей, охотился я да заплутал серьёзно, на терем в чаще набрёл, заросший весь. Внутрь зашёл, а там всё, как вы сказывали… обратно вышел, а там лиса огромная ходит, никогда таких не видывал. Кинулась она на меня, загрызть пыталась, насилу отбился от неё, брюхо ей вспорол… да так она меня перепугала, что тушу её там и оставил, подумал, место проклято, убежал я оттуда.
Старец лишь кивнул в ответ да вдаль куда-то свой взор печальный устремил.
— Значит, получается, та самая лисица страшная… человеком была когда-то? Прости, Господи, — перекрестился мужик и в хату воротился.
Вернулся дед Арсений к себе в избу, зажёг лучину, присел на лавочку в красном углу, задумался. В тусклом свете лучины он стал различать образы. Вновь явились к нему тени давно минувших дней: вот стоит добродушная Славя, за ней плачущая Зарина, когда в ней ещё оставалось многое от человека, возле неё Влада с поникшим взглядом, раскаяния полным. Он знал сотни легенд и сказаний, но эта история, которой он был свидетель и соучастник, навсегда обожгла ему сердце. Призрак златовласки присел рядом со старцем, она была такой молодой и умиротворённой, глядя на неё, сказитель прослезился. Славяна провела своей иллюзорной ручкой по его седым волосам, он почувствовал давно забытое тепло и нежность её рук, склонил свою голову ей на колени и заснул навсегда. Поутру его мёртвое тело с застывшей блаженной улыбкой на лице обнаружили соседи. Горевала вся деревня.
Умер добрый сказитель, на всю Русь прославившей своё имя. Не только простому люду сказки сказывал, но и детям бояр и князей знатных. Сотни легенд и сказаний наизусть помнил, рассказывал так, будто каждой истории сам соучаствовал. Так никому и не поведал секрет свой сокровенный, что позволял ему такую память и знания иметь. А секрет тот в том заключался, что порой тени усопших к нему захаживали как только солнце за горизонт садилось. Всё что с ними при жизни происходило, тени сказывали, без утайки. Таким образом, всё было открыто и доступно Арсению, многое ведал и всё правдой оказывалось. Дара своего поначалу пугался, но затем принял как должное. А проявился сей дар после того как новгородцы басурман разбили под своим городом, в том бою Сенька чуть Богу душу не отдал, но жив остался, хотя долгие часы бездыханным на земле провалялся.
От автора: Привет форум, давно не виделись. Я иногда забредаю на твои просторы, и мне нравится, как ты эволюционируешь. Или деградируешь. Или завис в стагнации. Это сложно определить. И так о рассказе. Сначала я хотел написать комедию, потом трагедию, потом наркотический треш. Однако вместо всего вышеперечисленно получился такой вот псевдо киберпанковый треш. Сюжет тут прост как доска, я не стал усложнять его. Заранее извиняюсь за текст, ибо весь год писал статьи для сайтов по строительство и фасадным системам. Хотя это не оправдание. Короче читайте. Материте меня поганца. И да в тексте есть отсылки, сами знайте к чему J С Новым Годом Епта!!!!
Спайс.
— Спайс!!! — визгливый голосок ввинтился в голову Лео и он, застонав, уставился на проснувшийся телевизор. На мониторе, которого изгибалась черная кошечка в легкомысленном купальнике. Содержимое, которого подправленное лучшими хирургами Золотого побережья так же легкомысленно покачивалось, навевая на мысли далекие от рекламы.
— Употребляйте спайс! Спайс это счастье! — картаво протянула телевизионная красотка, сверкая контактными линзами ненормального оранжевого цвета, от чего Лео мысленно сплюнул и прохрипел:
— Да знаю я! Мать твою! — кошечка на экране плотоядно облизнулась, отвлекая зрителя от сообщения Стаи Здравоохранения, которое постоянно сопровождало данный тип продукции:
— Употребление спайса ведет к появлению слуховых, визуальных и тактильных галлюцинаций. Приобретая его, не превышайте указанную для вашего веса дозу. В случае передозировки вы должны немедленно госпитализироваться — прочитав еле различимый текст на фоне подрагивающего бюста топ-модели, Лео зевнул, облизнув клыки, и взмахом хвоста вырубил телевизор, напоследок бросивший ему:
— Спайс детка! И я твоя — вытянувшись во весь рост кот встряхнулся и, покачиваясь, направился в душевую кабинку, походу почесывая плавки. На которых виднелась блеклая надпись:
— “Собственность Спайскорп. Спайс это жизнь. Спайс это мы!“
***
— Столица! — устало буркнул угольно серый кот с соседнего кресла, провожая взглядом стайку веселых кошечек промчавшихся мимо автобуса, в который набивалась дневная смена “Спайскорп”. Лео согласно угукнул, подумав о том, что ему осталось совсем немного, что бы стать вот таким же беззаботным гражданином Котополиса. Нужно было лишь аккуратно завершить дело, которое он вел последние три месяца.
От размышлений его отвлек грохот закрывающейся двери и рев охранника, у которого в предках определенно находилась горная рысь, иначе невозможно было объяснить неимоверно длинные кисточки, укрощающие его уши.
— Головы опустить! Лицами не светить! — рявкнул амбал, для внушительности передергивая затвор помпового дробовика, выданного на случай нападения, на автобус. Правилами “Спайскорп” всем лицам находящимся внутри транспортов корпорации курсирующих по внутренним дорогам Котополиса предписывалось опускать голову. Что бы гости и жители города не смогли запомнить их лица и оказать на них “давление” что бы те достали им спайс. Служащие не возражали, так как ситуации под определением “давление” варьировались от соблазнения симпатично кошечкой до расчленения на части нарКотами которым ты не смог добыть дозу.
Лео послушно уткнулся носом в коленки, благо физиология тела позволяла выполнять такой трюк, не испытывая неудобств. А затем закрыл глаза, услышав как сосед слева, мурлычет рекламную песенку:
— Мы рождены, чтоб сказу сделать былью — от чего перед мысленным взором Лео сразу же возник образцово—показательный цех по производству спайса. Внутри которого словно детали часового механизма двигались работники в отутюженной униформе. Собирая, измеряя, смешивая, взвешивая, упаковывая, работники походили на манекены с улыбками— оскалами. От чего Лео нервно встряхнулся, меж тем как с заднего сиденья донесся хриплый рык, явно принадлежащий грузчику:
— Парень заткнись! Или я тебе эту песню засуну в …. — угроза потонула в визге клаксона, с которым автобус тронулся с места.
***
Проблема производства спайса заключалась во лжи. Очень большой лжи. Данные, которые публиковала Стая Здравоохранения в официальных документах, были фальсифицированы до самой последней точки. Производство данного наркотика было трудоемким и смертельно опасным для здоровья сотрудников. Попадание неочищенного спайса в организм приводило к отравлению и что еще хуже расширению сознания до величин свойственных астрономическим объектам. Другими словами если от очищенного спайса можно было словить божественный кайф, то от неочищенного можно было словить божественный взрыв сознания с гематомами в мозгу и смертью.
Сотрудники “Спайскорп” знали об этом, но молчали в тряпочку, так как их за все причинные места держал трудовой договор с корпорацией, в котором недвусмысленно говорилось: — мы гребем бабки, ты молчишь, отрабатываешь положенный срок и получаешь гражданство Котополиса со всеми привилегиями. Да это опасно, но кто говорил, что жизнь сладка как сахар. Ну а если у тебя вдруг проснулась совесть, и ты решил поделиться своими открытиями с окружающими, скатертью дорога. Обещаем, что приложим к тебе все наше “внимание”.
И расчетливые по своей природе коты приняли правила игры. Завалить левиафана подсадившего весь мир на спайс, в одиночку было невозможно, да и бесперспективно. А те же, кто хотел вырваться находили другие пути. Такие как обмен спайса на настоящие документы.
Думая об этом Лео шел вдоль сборочной линии, контролируя поток капсул и чувствуя как от каждого шага, вокруг него подрагивает реальность, а стены покрываются фиолетовыми мазками. Не смотря на все меры защиты спайс, проникал в систему вентиляции костюмов и абсолютно все рабочие находились под его воздействием. Доза при каждом вдохе была микроскопической, но ее хватало с избытком. Так что даже самые стойкие коты из южных пустошей известных своими радиоактивными полями начинали вести себя неадекватно, что уж говорит про обычных жителей побережья вроде Лео. Который вот уже второй час использовал собственный хвост как подпорку что бы не упасть. От чего несчастная конечность, не рассчитанная на такое применение, начала болеть. А уровень боли благодаря каждому вздоху, пропитанному спайсом рос в геометрической прогрессии.
Так что Лео похожий на приведение в своем рабочем костюме двигался вдоль полотна, всматриваясь в разноцветные капсулы в поисках изъянов и ожидая подходящего случая. Который случился в точности как по часам.
Спайс взывает галлюцинации и искажение реальности, наблюдаемое Лео было лишь цветочками по сравнению с тем, что видели коты с более хрупкой психикой. Количество нервных срывов в течение рабочего цикла одной смены всегда превышало двухзначную цифру, от чего корпорации приходилось держать внутри цехов, целую армию охранников закованных в доспехи повышенной защиты. От чего последние всегда оставались в трезвом уме и могли управиться с разбушевавшемся котами:
— Трон!!! — безумно взревел один из новичков, и погрузчик находящий под его управлением врезался в ряды закричавших от ужаса сортировщиков. В воздух взметнулись обломки оборудования, покрытые кровавыми ошметками. Меж тем как более опытные рабочие ринулись в стороны, от бойни понимая, что сейчас сделает охрана. До этого момента остававшаяся в режиме невидимости.
— Троннн! — истекая слюной, вопил кот, а подключенный к его нейроинтерфейсу погрузчик юлил на одном месте и дергал многочисленными конечностями. Со стороны походя на напившегося танцора. Избегая смотреть на него слишком долго, Лео затряс головой и спрятался за утилизационным блоком. В который нужно было сбрасывать бракованные капсулы со спайсом.
Согласно инструкции Лео должен был оставаться на рабочем месте и не создавать проблем своему стражнику. Который прямо в этот момент вышел из режима невидимости и опустился на пол. Лео почтительно склонил голову, ощутив как композитное полотно под ним, задрожало от тяжелой поступи бронированного солдата, и как только тот отвернулся, скользнул руками внутрь блока переработки, моля Создателя о том, что бы внутри сохранились капсулы.
— Василь Ф965, немедленно деактивируйте погрузчик! — пророкотал над его головой усиленный динамиками голос стражи, меж тем как Лео, ухмыльнувшийся своей удаче, ухватил кончиками пальцев тройку капсул. Их содержимое должно было сегодня ночью принести ему свободу и покинуть это проклятое место.
— Деактивируй погрузчик, иначе мы откроем огонь! Это приказ! — охранник Лео, не заметивший, что сделал его подчиненный, перевел оружие в боевой режим и броня, покрытая фирменными цветами “Спайскорпа”, застонала от запуска импульсного ускорителя. На мгновение бойцу показалось, что искусному механизму доспеха нравится мысль о предстоящей казни, но поспешно отогнал эту мысль, тем более что системы прицеливания обвели погрузчика зеленой каймой и просигналили о готовности открыть огонь.
— Тронн!!! — взвыл пилот машины, в глазах которого не осталось ничего разумного и через мгновение его разорвало на части.
***
Спайс усиливал все впечатления, так что Лео стараясь не смотреть на работу команды дезинфекции, скользнул в очередь на выход из цеха, чувствуя как от запахов крови и хлорки капсулы внутри его желудка, просятся наружу. Чего нельзя было допустить ни в коем случае иначе охранники взбудораженные убийством пристрели ли бы его, не колеблясь.
В отличие от работников они довольно свободно обсуждали произошедшее, в то время как в очереди царила мертвая тишина. Обычные трудяги, такие как Лео прекрасно поминали, что могли оказаться на месте тех несчастных.
— Следующий! — Лео вздрогнул, оторвавшись от размышлений и мысленно взмолившись создателям, шагнул, внутрь надеясь, что сканеры не засекут украденные капсулы.
Внутри камеры окрашенной в тревожные желтые с черным полосы, по нему заскользили полосы света, и кот задрожал, когда лучи спустились к животу. На мгновение Лео почудилось, что сканер задержался, однако луч беспрепятственно опустился вниз. После чего автоматика сообщила:
— Лео С345 чист! Следующий!! — пройдя сквозь стену из силовых полей Лео, облегченно вздохнул и сорвал с лица защитный шлем. И не удержавшись, замурлыкал от удовольствия, когда уши всю смену сжатые пластиковой оболочкой выпрямились. Следующие за ним коты вели себя точно так же в то время как идущие впереди уже садились в автобус подгоняемые тем же самым утренним амбалом с помповым дробовиком:
— В автобус. Места занять. Головы опустить, лицами не светить — взглянув на его лицо Лео, понял, что это самые сложные слова которые знает охранник. Судя по вживленным в лоб имплантатам, ему сделали коррекцию личности, превратив в биологический аналог робота. Так обычно поступали с военными дезертирами, оставляя боевые навыки и выжигая все остальное, включая личность.
***
Книга Матерей гласила, что когда первые коты покинули инкубационные камеры, спасать было некого. Предыдущая раса, владевшая этой планетой, была уничтожена и вокруг новорожденных котов, простирался засыпанный руинами мир. Книга Создателей, которую Стая Лидерства ставила всем ученным в пример сообщала о том, что предтечи погибли из—за некого эксперимента призванного доказать существование Бога.
Коты находили диким подобное действие. Будучи исключительно расчетливыми, они не понимали, как смерть всей планеты могла что—либо кому—нибудь доказать. Вот почему за последние пять сотен лет коты уничтожали и перерабатывали все, что напоминало о Создателях. Все города, инженерно— технические сооружения, дороги, руины, даже орбитальные платформы должны были быть стерты с лица Солнечной системы. Дабы нездоровые идеи из прошлого не отравили котам будущее.
Однако некоторые предметы невозможно было уничтожить. Массивы древних руин, покрытые тончащей пленкой хронополя. Одним, из которых был Подгород расположенный в точности под Котополисом. Опускаясь в него Лео, ощутил, как его начинает знобить от ощущения безвременья и бесконечного одиночества.
Туннель, по которому он шагал, был выполнен из бесконечного количества листовой стали и Лео понятия не имели против чего или кого была спроектирована подобная защита. Надписи, сделанные на языке создателей, тоже ничего не объясняли, вводя в ступор:
— Подача арсенальных блоков, из сектора В34. Внимание вы….— дальнейшие буквы тонули в черных брызгах, которые при более близком рассмотрении выглядели как свежая кровь. И как подозревал Лео, не будь на стенах хронополя, здесь бы еще и воняло кровью.
Встряхнувшись, он недовольно зашипел, отогнав гнетущие мысли и оскалившись, взмахнул хвостом. Часовым на выходе из туннеля не стоило демонстрировать свою неуверенность.
Подгород принадлежала Кланам, члены которых воспринимали нерешительность как приглашение для того что бы напасть. Коты признавали что они, не смотря на свою рациональность чрезвычайно агрессивны. В большинстве случаев Стаи направляли ярость, и гнев котов на окружающий мир благо тот не был райским местечком, и работать над ним предстояло еще многие века. Ну а если же кота накрывало желанием нарушать все нормы морали и этики его направляли в места подобные Подгороду. Где благодаря кредитам и собственным силам можно было делать все, что душе угодно.
— Порезвимся милый? Сто кредитов и час удовольствия гарантирован — из темноты перед ним проступили очертания идеальной девичьей фигурки, костюм которой при ближайшем рассмотрении оказался искусной татуировкой. В хитросплетениях, которой посвященный в язык Кланов мог прочитать о том, что перед ним не проститутка, а профессиональный солдат первой линии. Лео посещал Подгород уже в седьмой раз, и умные коты научили его, куда нужно смотреть при встрече со жрицами любви.
— Нет сладкая. Мне нужно к Датчу, проведешь? — у нее были необыкновенно красивые глаза цвета жидкого серебра, сияющие страстью, но стоило Лео произнести имя скупщика спайса, они загорелись совсем другим интересом. Кошечка выпрямилась, и Лео отступил, назад ощутив себя крайне неуютно. Любая кошка, не смотря на видимую хрупкость, могла убить кота, каким бы он не был бойцом, а уж натренированная солдатка подобная этой могла разделать Лео на части за несколько мгновений.
Солдатка оскалилась, продемонстрировав внушительные клыки, явно модифицированные за счет добавления адамантия, резко обняла его и, положив голову на плечо, протянула:
— Ну конечно котенок. Ведь ты несешь ему “подарочки” — Лео задрожал от возбуждения, когда она оплела его хвост своим собственным, и в воздухе запахло ее духами. Кошечка, наблюдая за ним, ухмыльнулась, после чего бросила через плечо:
— Фей! Замени меня! — тени окружающие ворота, ведущие в Подгород, утвердительно зарычали и на место первой стражницы, встала вторая. Внешность, которой к удивлению Лео не отличалась от облика его новой спутницы, тотчас же заметивший:
— Мы близнецы и нас семеро. Меня зовут Мэб.
***
Подгород занимал площадь, не уступающую своими размерами Котополису, нависая колоссальным сталагмитом над пропастью. Дно, которой насколько было известно Лео было превращено Кланами в рудники по добыче техноартефактов. Продолжая держаться за руку Мэб, он смотрел вниз и видел полную иллюзию ночного неба по какой—то причине оказавшегося под землей.
Десятки тысяч котов и сотни строительных машин, работали в условиях намного худших, чем производство спайса принося Кланам состояние сравнимое с бюджетами таких гигантов как “Спайскорп”. Рабочие копали, сверлили, пилили, резали, взрывали и постоянно двигались от чего мнимое звездное небо под ногами, казалось живым.
— Милая работа. Пять тысяч кредитов в месяц — произнесла Мэб, заметив как на одном из перекрестков, Лео уставился вниз сквозь прозрачное дорожное полотно.
— Пробовала? — осторожно переспросил у нее Лео, заметив, что кошка больше не смотрит на него как на мишень, которую следует пристрелить. Создатели благоволили ему сегодня, и провожатая, похоже, оказалась здравомыслящей персоной.
— Да. Я же говорила нас семеро в семье и все хотят есть. Еще в детстве вербовщики просекли, что мое ДНК позволяет существовать в условиях с максимально зараженной атмосферой. Похоже, кто—то из моих дедушек был с Юга. Так что на протяжении шести лет я отрабатывала рабочий договор и ежедневно спускалась в это чистилище на двенадцать часов.
— Почему чистилище? — с интересом уточнил Лео круг общения, которого обычно сводился к посиделкам с работягами из цеха в одном из баров. Они все были вполне адекватными котами, но тем их бесед всегда сводились к выпивке и бабам. А тут ему выпал шанс узнать о чем—то совершенно ином. Недаром учителя всегда хвалили его за любознательность.
Услышав вопрос, Мэб замерла, и удивленно посмотрев на него, ответила:
— Ты что не знаешь?! Там же внизу десятки, если не сотни тысяч костей. Представь себе поля из черепов и грудных клеток, простирающиеся на километры. А чудовищные военные машины жуткая комбинация плоти и стали покрытая хронополем. Проведи там пару часов и поверь мне, ты поймешь, что чистилище самое подходящее прозвище для тамошнего кошмара.
— Понятно — тихо произнес Лео, для которого звездное небо под ногами потеряло свою привлекательность. Отповедь Мэб подействовала не него, словно ушат воды и он против своей воли сжал ее хвост своим, что обычно происходило с котятами, если те чего—то боялись.
Удивление в глазах Мэб стало совершенно искренним и она, звонко рассмеявшись, хлопнула Лео по спине со словами:
— А ты забавный котенок хоть и вор! И откуда такие берутся?! Ясноглазые да честные!
— С севера я. С побережья — ответил ей Лео, которому понравился ее смех, и в голове мелькнула мысль о том, что надо потратить сто кредитов, на то что бы пригласить Мэб на свидание. Это было рискованно, потому что она вполне могла, не согласится, будучи выходцем из другого круга общения. Но судя по всему, приглашение могло сработать.
— А поподробнее можно? Север ведь большой — вопросительно наклонила голову Мэб.
***
“Восьмой сектор” был элитным ночным клубом расположенным внутри здания похожего на клинок, выкованный из черной стали указывающий своим светящимся наконечником в глубины пропасти. Мэб и Лео обошли стороной очередь и приблизились к вышибалам.
Усовершенствованные за счет изменения структуры ДНК те, были самыми большими котами, которых когда—либо видел Лео. Достигающие трех метров в холке гиганты взирали на посетителей с холодным равнодушием небожителей.
Подойдя к ним вплотную, Мэб засунула пальцы себе в рот и свистнула с такой силой, что уши Лео непроизвольно прижались к голове. Что уж говорить про заволновавшуюся очередь, на которую сошка не обратила внимания, замахав руками ближайшему вышибале:
— Финидо!! Эй, Финидо!! Слышишь меня?! Эй!! Это я Мэб! Я в гости к Датчу с моим другом Лео! Слышишь?! — похожие на два здоровенных куска янтаря глаза вышибалы вздрогнули и медленно повернулись к ним и Лео ощутил, как его сознания коснулось что—то похожее на раскаленную бритву. Вышибалы помимо физической мощи были экстрами и проверяли всех входящих на предмет угрозы.
— Они не очень разговорчивы! Но я как—то видела их в деле. Это просто огонь! — заметила Мэб, подпрыгивая от нетерпения словно школьница, попавшая на студенческую вечеринку. Посмотрев на когти вышибал покрытые клановыми иероглифами и своими размерами, походящие на мечи Лео согласно кивнул, представив, что таким оружием вполне можно вскрыть танк, словно консервную банку.
— Вы двое! Можете войти! — голос Финидо походил на грохот камнепада, после чего вышибла, сдвинулся со своего места, открывая дверь, ведущую внутрь клуба. Который буквально содрогался в тисках электронной музыки.
— Идем! Скорее! — выкрикнула Мэб в перерывах между ударными запилами. Танцевальный зал, забитый котами и кошками нужно было миновать максимально быстро. Танцевальная площадка была залита наркотиками и феромонами и котам, которые пришли по делу, не стоило там находиться, иначе у них полностью отказывали центры самоконтроля. Другими словами почти вся танцплощадка была превращена в оргию. Пробиться сквозь которую им помогли ее бойцовские навыки.
***
Датч был стар. В обществе, где практиковался культ физического совершенства, и генная инженерия скупщик спайса был единственным стариком, которого знал Лео. Даже его родители хоть им обоим перевалило за седьмой десяток, не выглядели так старо.
Устроившийся в позе лотоса старец благодаря белой одежде и седым, словно луна волосам походил на статуэтку. Ожившую стоило только гостям войти внутрь. Глаза Датча были выжжены в далеком прошлом и были заменены оптическими имплантатами на поверхности, которых отображались символы отражающие настроение скупщика.
— А Лео нэ. Сынок нэ. Ты пришел закончить сделку нэ — на матовом пластике проступили улыбающиеся смайлики. Лео не знал, чем заслужил такое расположение у столь опасного кота как Датч, но видимо дело было в его отце, который когда—то вел дела со скупщиком.
— И ты нэ. Решила нэ. Заработать нэ. Покинула пост нэ. Без разрешения нэ — Датч перевел свой взгляд на Мэб, и смайлики приняли неодобрительное выражение. В то время как солдатка оступилась и поспешно, опустившись на колени, уткнулась лицом в пол, прошептав:
— Приношу свои глубочайшие извинения — хвост Датча украшенный колокольчиками нервно дернулся и по комнате разился тихий перезвон. Меж тем как портьера за спиной скупщика спайса недовольно зашелестела и Датч отрубил:
— Извинения нэ. Всего лишь слова нэ. Сотрясающие воздух нэ. Ты отработаешь свою повинность нэ. Делом нэ! — Лео ощутив, спутница как спутница сжала его хвост своим собственным, поспешно выложил на стол капсулы со спайсом. А затем пододвинув к Датчу миролюбиво произнеся:
— Может, перейдем к делу. Это последние три — он собирался пригласить Мэб на свидание, а не наблюдать, как та получает нагоняй. Услышав его голос, Датч насмешливо фыркнул, отчего на его имплантатах возникли огоньки:
— Молодежь нэ. Всегда куда—то спешит нэ. Ничего не слышит нэ — полотно за спиной Датча утвердительно зашипело от чего у Лео волосы встали дыбом, так как звук мог принадлежать только одному виду существ более опасному и дикому чем коты. В паре метров от него находилась по—настоящему легендарное существо, объясняющее, почему вокруг скупщика не было охраны. Это была самая настоящая Лиса. Для существования, которой как говорилось в учебниках по зоологии, и требовался спайс.
— Ладо нэ. Сейчас нэ. Достану твои документы нэ — одобрительно произнес Датч, слова, которого Лео проигнорировал, наблюдая, как картина растворяется в воздухе.
***
Если вам нужны были рабы, проститутки, оружие и техноартефакты, нелегальные документы вам была прямая дорога в Кланы. Они давно стали привычной частью общественной жизни котов и Корпорациям, которые производили почти такой же список продукции, приходилось с этим мириться. Но некоторые вещи нельзя было простить, например попытку Кланов подмять под себя нелегальный оборот спайса.
Вот почему ровно через двадцать минут после того как Лео вошел внутрь “Восьмого сектора” на дорогу перед ночным клубом вылетел потрепанный танк за которым с грохотом следовала колонна бронемашин. Лязгая гусеницами о неразрушимое дорожное полотно танк резко затормозил и используя эффект неожиданности выстрелил в Финидо. Гаусс орудие обладало чудовищной разрушительной силой и кота не успевшего среагировать, раскроило на куски. Хотя благодаря усиленной живучести его голова оторванная от тела продолжала жить еще несколько секунд хвативших для того что бы предупредить брата.
Второй экстра успел выставить защитную сферу, но сила гаусс снаряда буквально вколотила его внутрь ночного клуба. Попутно превращая всех находившихся на линии огня котов и кошек в кровавый фарш. По которому внутрь образовавшегося пролома хлынула волна корпоративной стражи усиленной за счет вольных наемников. Кланам следовало припадать урок и скупщик спайса Датч, был идеальным кандидатом для него.
— Что такое нэ?! Кто посмел нэ?! — прорычал Датч, когда комнату, в которой они находились, ощутимо тряхнуло, и сквозь стены донеслись звуки ожесточенной перестрелки. Смайлики на его глазном имплантате превратились в вопросы и восклицательные знаки. В то время как белоснежный зверь, заполняющий все помещение за его спиной, недовольно зарокотал и раскрыл пасть заполненную кроваво красными клыками. Лисы жили на далеком Севере и, не смотря на высочайший уровень интеллекта и способность разговаривать, предпочитали полностью отдаваться своим инстинктам.
— Это корпы босс! У них совсем сорвало крышу! Палят по всем! Они прикончили Финидо! И сильно ранили Озрика! — тотчас же ожил динамик встроенный одну из стен. Лицо Датча посветлело от гнева, и он сначала взглянул на Лео, мгновенно отодвинувшегося назад, после чего посмотрел на капсулы, со спайсом прошипев:
— Выродки нэ! Убью всех нэ! — Лео выронив новый паспорт, вцепился в Мэб, так как комната с механическим лязгом рванула, вверх оказавшись подобием лифта, которое могло перемещаться по всей длине здания.
— Сынок нэ! Лови нэ! — на пол перед ошеломленным Лео грохнулась импульсная винтовка, в то время как ее сестра оказалась в руках Мэб и кошка тотчас же взвела ее. Лео повторив за ней благо, отец учил его обращению с оружием, вопросительно взглянул на Датча, поднявшегося на ноги:
— Похоже нэ. Не светит тебе нэ! Стать законным нэ! Гражданином Котополиса нэ! — и на последнем слове комната с треском и грохотом, пробивая пол, ворвалась в танцевальный зал, превращенный котами и кошками в настоящую бойню.
Корпоративная стража лишь несколько первых минут контролировала свой прорыв, а затем у накачанных наркотиками посетителей клуба сорвало крышу. Как правило, контингент “Восьмого сектора” состоял их солдат подобных Мэб и накачанных котов составляющих боевую часть Кланов. И те и другие знали толк в уличных боях и умели убивать.
— Зируэль нэ! Убей их нэ! — взревел Датч в тот момент, когда они казались на поверхности и Лиса похожая на живой танк, врезалась в строй корпоративной стражи ощетинившийся импульсными пушками. Под звуки так и не прекратившей играть электронной музыки в воздух взвились ошметки доспехов и куски тел. А толпа клановцев победно завыла, увидев как работает напарник их Босса и усилила натиск.
— Не спи! — Мэб толкнула Лео на пол заваленный телами, и присев рядом открыла огонь по корпам. На что Лео все еще не мог пойти, так как стоило ему нажать на спуск, он бы навсегда влился в ряды Кланов.
***
Москва. Юго—Западный округ. 19,12,2015 года. Звонок в ветеринарную клинику “Дружок”: —Алло! Алло помогите!! Мой Лео! Мой Леопольд! Он съел мои таблетки и ему очень нехорошо!! Он залил своей рвотой ноутбук и у него какой-то припадок!
— Алло девушка! Успокойтесь! Все будет хорошо! Что за лекарство он скушал?!
— А?! Это был с…….